Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор

По расширении Римской империи мы встретились с другими народами, которые гадали иначе. Этруски изучали внутренности священных животных; вавилоняне наблюдали за звездами; греки внимали слепым пророкам; иудеев наставлял горящий куст. Но подобные пути не в римских обычаях: это низшие способы прорицательства, как очевидно из меньшей удачи, которая сопутствовала их приверженцам. Гадание римское, доставшееся нам от древнейших предков, – авгурство, и оно было, есть и всегда будет лучшим и самым истинным способом познания воли богов.

– Слушайте, слушайте! – вскричал Август, понуждая к тому же толпу.

– Есть пять видов авгурства, – продолжил магистр, – пять средств получения ауспиций. Самые убедительные ауспиции являются в громе и молнии, исходящих непосредственно от Юпитера. Ауспиции можно различить и по явлению некоторых птиц – ворона, вороны, совы, орла и стервятника. От второго, связанного с птицами вида авгурства происходит третий, который наши предки первоначально изобрели для военных кампаний, где ауспиция может понадобиться в любой момент для принятия судьбоносного решения. Авгурство третьей разновидности осуществляется так: из клетки выпускают курицу, рассыпают перед нею зерно и следят, как она клюет или не клюет пищу. Ауспиции также можно добыть от четвероногих животных, и это следующая разновидность. Если лисица, волк, лошадь, собака или любое другое существо о четырех ногах пересечет человеку дорогу или явится в неких необычных условиях, то смысл сего может истолковать только авгур; однако важно помнить, что данный четвертый вид гадания применяется только для прорицаний частных и никогда – государственных. Авгурство пятого вида имеет дело со всеми знамениями, которые не подпадают под перечисленные четыре категории, и к ним относятся всевозможные необычные события: рождение двуглавого животного, падение странного предмета с небес, огонь, который появляется и исчезает без следа. Гадание пятого рода может осуществляться и по обычным происшествиям: чиханию, спотыканию, ошибке в имени или слове.

Клавдий вдруг дернул головой. Луций едва заметил его движение краем глаза, но оно не могло укрыться от собрания. Не был ли спазм знамением богов, о котором только что говорил магистр? Луций решил, что нет; каждый знал, что Клавдий с детства подвержен тику. Иногда конвульсия – это просто конвульсия. В толпе тем не менее тревожно зашептались.

Магистр притворился, что ничего не заметил.

– Луций Пинарий, какое авгурство покажешь ты нам сегодня, дабы установить, благосклонны ли боги к твоему членству в коллегии?

День выдался ненастный, и ответ был очевиден.

– Первой разновидности, – произнес Луций.

Все отступили, оставив Луция одного посреди Авгуратория. Он медленно повернулся вокруг своей оси, изучая небо. На юго-западе грозовые облака собрались гуще, и он указал на них литуусом. Авгуры столпились за спиной у юноши. Луций очертил литуусом квадрат. Слева направо тот вобрал в себя пространство от крыши храма Дианы на Авентинском холме до крыши храма Юпитера на Капитолийском; снизу доверху – расстояние от горизонта до зенита. Выделив небесный сегмент, Луций опустил литуус и принялся наблюдать и ждать.

Поначалу он был терпелив и старался не моргать, потом начал волноваться. Боги, включая Юпитера, не всегда подавали знаки. Вдруг молнии не будет? В таких обстоятельствах отсутствие знака воспримут как неблагоприятную ауспицию. Луцию почудилось, что сзади забормотали и зашаркали, будто авгуры тоже теряли терпение. Как долго полагается ждать? Решение должен принять старший авгур, в данном случае – император. Они могут простоять до ночи в ожидании вспышки – или Август завершит испытание уже в следующую секунду.

Сердце Луция бешено колотилось. Ожидание сводило с ума! Если ничего не произойдет, как с ним поступят? Что скажет отец? Он осознал, что сжимает литуус до побеления костяшек, сделал глубокий вдох и ослабил хватку. Другой рукой скользнул за пазуху, под трабею, и прикоснулся к золотому амулету.

И тут он узрел вспышку. В следующий миг позади приглушенно ахнули, а через несколько ударов сердца донесся удар грома. Далекая вспышка возникла слева, над самым храмом Дианы, но все-таки в пределах очерченной области. Молния слева считалась благоприятным знамением – чем дальше влево, тем лучше. Добрая ауспиция! Юпитер явно доволен. И тут, словно с целью развеять последние сомнения в его одобрении, в том же месте один за другим мелькнули несколько слепящих зигзагов, в сопровождении череды громовых раскатов. Для Луция далекий рокот уподобился восхищенному смеху богов.

– Ауспиция благоприятна! – вскричал магистр. – Есть ли здесь авгур, который считает иначе?

Луций оглянулся и отыскал в толпе отцовское лицо. Отец улыбался, как и те, кто стоял вокруг.

Похоже, улыбался и Август, хотя Луций не смог разобраться в выражении лица старика. В глазах императора не было радости, только усталость, а желтозубый оскал напоминал скорее гримасу.

– Полагаю, мы все сошлись в том, что ауспиция благоприятна? – спросил Август.

Толпа отозвалась кивками и согласными выкриками.

Магистр положил руки на плечи Луция:

– Мои поздравления, Луций Пинарий. Отныне ты авгур. Мудро пользуйся навыками и властью жреческого служения во благо Риму и с величайшим почтением к богам.

Затем он повернулся к Клавдию:

– Теперь ты, Тиберий Клавдий Нерон Германик. Какой вид авгурства покажешь ты нам сегодня, дабы установить благосклонность богов к твоему членству в коллегии?

Клавдий шагнул вперед:

– Я выбираю… – Он тяжело запнулся, как иногда с ним случалось; заикание мешало выговорить следующее слово. Наконец, плотно сжав губы, он выпалил: – П-п-птиц!

Толпа зашевелилась: большинство, включая Луция, было удивлено таким выбором. В грозовой день, когда молнии так и бьют, птицы наверняка попрятались по гнездам от ветра и дождя.

Но Клавдий, похоже, не сомневался в себе. Внимательно изучив небо, он обратился к северо-востоку – в сторону, прямо противоположную выбранной Луцием. Затем поднял литуус, чтобы очертить сегмент над Форумом и Эсквилинским холмом.

И выронил литуус, не закончив. У Луция невольно вырвался стон, который подхватило еще несколько человек. Клавдий всегда отличался неловкостью, но уронить посох авгура – знак безусловно дурной.

Август, если и смутился, вида не подал.

– Подбери литуус, – молвил он, – и принимайся за дело, юноша, да побыстрее, чем ошпаривают спаржу!

Толпа расхохоталась, напряжение спало. Император славился простецкими метафорами, которые в устах любого другого оратора сочли бы неуклюжими.

Август откашлялся и продолжил:

– Для своих первых ауспиций я тоже выбрал птиц. Увидел двенадцать стервятников – двенадцать! Ровно столько, сколько узрел Ромул, когда закладывал город. Давайте посмотрим, что напророчат пернатые посланцы Юпитера моему племяннику.

На лице старика вновь появилась не то гримаса, не то улыбка, – Луций так и не понял.

В ожидании знамения Луций припомнил все сложности гадания по птицам. Они приводили в уныние. В ауспиции учитывался не только вид пернатых, но также их число, направление полета – летят ли все в одну сторону или в разные, молчат или галдят. Любой крик, любое движение каждой птицы толковались по-разному с учетом всех обстоятельств и времени года. Гадание по птицам гораздо скорее подвергнет ауспицию неоднозначному толкованию, чем молнии, – если птицы вообще появятся в такое ненастье.

Все ждали. Луцию стало не по себе, он тревожился за Клавдия почти как за себя самого. Для него было бы немыслимо огорчить и опозорить отца. Насколько же тяжелее бремя Клавдия, за которым стоит император?

В тот самый миг, когда Луций почти утратил терпение из-за неизвестности, Клавдий указал литуусом вдаль и воскликнул:

– Вон т-т-там! Два стервятника над Эсквилинскими воротами, они летят сюда!

И точно: в небе появились два стремительных пятнышка, но они находились так далеко, что даже превосходное зрение Луция не позволило различить породу птиц. Очевидно, у Клавдия глаз был еще острее, потому что вскоре прищурившиеся авгуры дружно согласились: да, это и правда стервятники. Птицы повернули назад к Эсквилинским воротам и принялись над ними кружить.

Затем с той же стороны, откуда прибыли первые, явились еще два стервятника, а потом два следующих, и еще один, пока над воротами не собралось семь птиц. За воротами, вне стен, находился некрополь, город мертвых, где хоронили рабов и оставляли на корм птицам тела казненных преступников. Неудивительно, что стервятники туда слетелись, но появление сразу стольких особей в такую погоду непосредственно во время гадания Клавдия оказалось событием знаменательным. Благоприятной ауспицией служил и полет их сначала к Авгураторию, а после – прочь.

Август объявил гадание завершенным. Магистр был потрясен: