Приговорённый обвиняет - Андре Банзимра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В камере 3050 на полу, запутавшись в простынях и одеялах, валялся Самуэль Пикар. Ноги у него застряли между ножками кровати. Пытаясь их освободить, он извивался и бился головой об пол. Сидя на корточках перед прутьями решетки, Вильям Ли напрасно пытался его успокоить.
— Ли! — крикнул директор. — Подойдите сюда.
Надзиратель приблизился к директору.
— Я категорически запрещаю разговаривать с ним сейчас. С минуты на минуту сюда придет психиатр. Он им займется.
Буря непокорности, только что бушевавшая в отделении, мало-помалу стихала. Признаком победы администрации было то, что заключенные начали ссориться между собой.
— Позор! — вопил Рэйон. — Они убьют больного!
— Ну и пусть подохнет, — кричал в исступлении Вэнс.
— Подлец, — стучал по прутьям своей клетки Джо Керди. — Грязный негр, твоя душа так же черна, как твоя кожа!
Директор, подождав еще немного, когда затихнет шум, произнес:
— Такое поведение недопустимо. Разве вы не понимаете, что весь этот крик приносит вред вашему больному товарищу? У вас нет никакого чувства солидарности.
В ответ раздался взрыв смеха.
— Предупреждаю, что, если нечто подобное повторится, администрация примет самые строгие меры.
— Нет, кроме шуток? — насмешливо прокричал Дик Лустон. — Мы умрем от страха, патрон!
— Негодяй! — крикнул Вэнс. — В газовую камеру его! — И он начал скандировать: — В газовую камеру! В газовую камеру! — пытаясь, впрочем, тщетно, увлечь за собой других заключенных. Убедившись, что никто не поддержал его, он замолчал.
Наступила тишина. В отделении приговоренных к смерти отчаяние снова вступило в свои права.
* * *Доктор Артур Девон, психиатр тюрьмы в Нью-Верале, появился в отделении около двух часов ночи. Это был невысокий человек с седыми волосами, морщинистым лицом, в очках. Поставив свой чемоданчик на стол надзирателя, он пожал руку директору тюрьмы.
— Ваш пациент уже около двух часов в таком состоянии, — сказал последний, указывая на Пикара.
Психиатр пробормотал извинения: был на вызове в городе. Прежде чем войти к Пикару, психиатр повернулся к надзирателю.
— Вы дежурили, когда у него начался припадок?
— Да, сэр.
— Как это произошло?
Ли уже все рассказал директору. Пикар позвал его. Они немного поговорили. Казалось, приговоренному просто нужно было, чтобы его немного успокоили, и Ли сделал все, что было в его силах. Но потом понемногу речь Пикара стала бессвязной, по телу пробежали судороги…
— О чем он говорил? — спросил психиатр.
— Что-то непонятное. О матери, о сестре, потом о своих бывших сообщниках…
Психиатр при этих словах внимательно посмотрел на Вильяма Ли.
— Вот как? — сказал он. — Но, может быть, слова моего пациента заинтересуют полицию?
— Я почти ничего не разобрал, — сказал надзиратель.
Психиатр наклонился к нему и спросил тоном, вызывающим на откровенность.
— Он назвал какие-нибудь имена?
— Ну… В этот момент я не обратил внимания. В первую очередь я старался его успокоить.
— А потом…
Тут надзиратель понизил голос и прошептал:
— А потом, когда он начал говорить о своих сообщниках, вот тот, Слим Эвер, приказал ему замолчать, и Пикар почти тотчас же переменил тему.
— Так, — сказал психиатр. — Ну что ж, посмотрим нашего больного. Помогите мне только положить его на койку. Я сделаю ему успокаивающий укол.
Было уже без двадцати три. Прошло уже добрых десять минут, как психиатр, директор тюрьмы и дежурная охрана покинули отделение. Большинство осужденных спали или лежали в забытьи. Время от времени скрип металлической сетки говорил о том, что один из заключенных пытается на другом боку увидеть более милосердные сны.
За своим столом дремал Вильям Ли. В какое-то мгновение он вздрогнул, застигнутый в полусне мыслью, которая ускользала от него. Надзиратель выпрямился, как бы прислушиваясь к какому-то легкому беспокойству, потом, отказавшись уловить причину этого неопределенного беспокойства и чтобы доказать самому себе, что не придает этому никакого значения, разрешил себе выпить последний стакан пива.
* * *Круглосуточное дежурство в отделении приговоренных к смертной казни обеспечивалось тремя надзирателями: Вильямом Ли, Эрнестом Миджуэем и Беном Оберном. Каждый из них оставался в отделении восемь часов. Если Вильям Ли проявлял по отношению к заключенным некоторое милосердие, то двое других надзирателей были людьми совсем иного сорта. Невежественные и наглые, желая угодить тюремному начальству, они относились к заключенным грубо и жестоко. Их, разумеется, ненавидели, и Бен Оберон смог убедиться в этом, когда один из заключенных заявил начальству, что в течение всего дежурства этот надзиратель непрерывно пил виски. Бена вызвали в кабинет директора, и он там получил все, что ему полагалось. С тех пор в течение восьми часов своего дежурства он испытывал все муки, на которые его обрекало вынужденное воздержание от алкоголя.
В этот день, четверг, 11 августа, Бен Оберон с нетерпением ждал смены. Стенные часы показывали уже семнадцать часов три минуты, а Ли все еще не было. Потребность в виски заставляла Оберона жестоко страдать. Он поморщился, взглянув на стакан, до половины наполненный пивом, который Ли всегда оставлял на столе. Пиво! Оберон презрительно пожал плечами. И однако жажда была так сильна!.. Он с отвращением поднес стакан ко рту. Ах нет, никогда бы он не смог привыкнуть к пиву…
Звук ключа, который поворачивался в замке, прервал его размышления.
— Ну, наконец-то!
Ли пробормотал извинение.
— На вот тебе регистрационный журнал. Все. Я смываюсь. С меня хватит.
Ли обошел все камеры, как он всегда это делал, проверил замки, убедился в том, что Самуэль Пикар был сегодня в лучшем состоянии, чем накануне, потом подошел к номеру 3045. Этот человек чем-то притягивал его. Ли неуверенно поздоровался с ним, но не получил ответа. Однако Адамс все же взглянул на него.
— У вас был посетитель? — спросил надзиратель доброжелательно.
— Да, — ответил Адамс равнодушно, — моя мать…
— Ах, ваша матушка! — сказал надзиратель. — Я ее, кажется, видел. У нее очень приятное лицо…
Адамс молчал, а когда поднял глаза, надзиратель уже отошел от его клетки.
Настроение у Адамса было мрачное. Вероятно, он заболел, а в таких случаях он всегда испытывает полный упадок сил.
В отделении смертников сейчас царило обманчивое спокойствие. Дней через десять, когда начнутся приготовления к первой казни, все будет выглядеть иначе.
Понемногу становилось темно, и, прежде чем вернуться за свой стол, Ли включил рубильник в глубине коридора. Адамс безразличным взором следил за движениями надзирателя. Тот протянул руку, чтобы достать бутылку и долить пива в наполовину пустой стакан.
Адамс уронил голову на подушку. Он не мог сказать, сколько прошло времени.
Что это, стук мисок, который доносится из других коридоров? Нет. Еще не время…
Небо, видневшееся через небольшое отверстие под потолком, совсем потемнело. Поблизости кто-то шевелится, вероятно, номер 3047, его скорее ощущаешь, нежели слышишь. Потом снова тишина.
Адамс приоткрыл веки. Вытянувшись на койке, уперев подбородок в грудь, он медленно скользит взглядом по той части коридора, которая попадает в поле его зрения.
Адамс зябко поеживается под тщательно заправленным одеялом. Ему уже гораздо лучше и не хочется спать. К тому же скоро принесут суп. Да, вот теперь он действительно слышит стук мисок, который доносится из соседнего коридора. Через десять минут приговоренным к смерти принесут их долю. Восемь ртов с отвращением, без всякого аппетита будут заглатывать эту бурду.
«У нее очень приятное лицо», — вспомнил Адамс слова надзирателя. Чем занят сейчас этот сфинкс, который судит о людях по их лицам? Сидит за своим столом. Адамс не может не обратить внимания на странную позу человека: он навалился грудью на стол и уронил лицо на руку. Вероятно, заснул.
Кусочек неба, видный из камеры, совсем потемнел. Должно быть уже семь часов. Послышался приглушенный телефонный звонок. Перед тем как доставить в отделение ужин, надзирателя всегда предупреждают по телефону.
«Но почему он не отвечает?»
Адамс вскакивает с койки, он чувствует раздражение. Телефон звонит без конца! Это невыносимо. В ярости Адамс бросается к решетке и замечает, что его опередили: все заключенные уже стоят у своих решеток и смотрят. Смотрят на надзирателя, который по-прежнему не отвечает и не делает ни малейшего движения, чтобы снять трубку. Вильям Ли продолжает сидеть в том же положении, в каком он сидел, когда Адамс недавно обратил на него внимание.
«Он мертв», — думает потрясенный Адамс.
