Он не хотел предавать - Феликс Меркулов

Юра встретил ее в прихожей. Помогая снять шубу, тихо попросил:

— Не говори им пока ничего, ладно?

Впервые ей захотелось завизжать от злости, надавать ему оплеух, закатить истерику… Но она сдержалась. Заговорщически подмигнула:

— Да ладно! Стариков надо беречь. Справимся!

Юра грустно и благодарно улыбнулся.

Когда они остались на минутку наедине, она с наигранной беспечностью спросила:

— Чего ты мучиться? Представь скорее ко двору вариант номер два. Думаешь, она им не понравится? Брось ты, не такое уж я сокровище…

А сама следила за его реакцией.

Юра только головой покачал, ответил односложно:

— Потом… — и, как обычно, оборвал конец фразы.

Ольга так и не поняла, что он имеет в виду: «потом договорим на эту тему» или «потом представлю»?

И тут она подумала: а почему он не встречает Новый год с той, другой?

Объяснений могло быть сколько угодно, но все же… Почему? По всем правилам, он должен был бы сейчас быть вдвоем с той, другой.

Ольга прекрасно помнила их первый Новый год: они с Юрой сбежали от всех и отправились к нему на дачу, мечтая просто побыть наедине. Растопили печку, зажгли свечи, закопали в саду шампанское в снег… «Я закопал шампанское под снегопад в саду, выйду с тобой с опаскою: вдруг его не найду? Нас обвенчает наскоро сказочная метель…» Да-да, все было как в сентиментальной песне восьмидесятых: ночь, они в полутемной комнате рядышком на диване, огонь, полыхающий в печке. Говорили, говорили, не могли наговориться, словно истосковались друг по другу, хотя виделись почти каждый день. Смотрели на огонь, слушали, как потрескивают стены деревянного дома… И танцевали, обнявшись, под тихую музыку…

Господи, господи, господи!..

При одном воспоминании о былом счастье все переворачивалось у нее в душе.

Да, по всем правилам, Юра обязан встречать Новый год со своей новой дамой сердца. Почему же не встречает?

Ольга, конечно, читала романы Агаты Кристи. Напряженные нервы и жгучая ревность пришпорили работу «маленьких серых клеточек». Почему? Почему? Что, соперницы сейчас нет в Москве? Но как-то же они общаются? Перезваниваются? Но по телефону многого не скажешь, да и неудобно звонить — кто-нибудь вечно трется рядом… Переписываются?

В новогоднюю ночь, думала она, Юра наверняка захочет поздравить ту, другую. Он романтик. Он тоскует, это видно по его взгляду, по его печальным, усталым глазам.

Ревность превратилась в охотничий азарт. Ольга решила: сегодня во что бы то ни стало узнаю, кто она!..

Решение родилось внезапно, словно кто-то подсказал ей его, шепнув на ухо волшебное слово: «Письма!» Ольга сказала, что хочет отправить по электронной почте поздравления знакомым. Юра отвел ее в свою комнату, где стоял компьютер. Как только они остались вдвоем, Ольга с наигранным весельем обратилась к нему с вечным, как мир, вопросом, которого боятся все мужчины:

— Пожалуйста, скажи… Я не буду плакать, устраивать истерики, я просто хочу знать: что тебя во мне не устраивает? Чем она лучше меня?

Реакция прогнозируемая: Юра бежал, оставил ее одну в своей комнате. И это было бы смешно, если бы не было так грустно… Потому что теперь она устроила в его комнате самый настоящий шмон. Времени было предостаточно, она знала — Юра не войдет. Она слишком хорошо его изучила…

Листок бумаги лежал между страницами книги «Динамика айкидо», стоящей на нижней полке компьютерного стеллажа. Сидя за столом, Юра мог дотянуться до нее рукой. Учебник по боевым искусствам — эта книга точно никогда не понадобилась бы его родителям, он мог быть спокоен за сохранность своего тайника. Бумага с зеленоватым оттенком, в верхнем углу страницы в синей плашке — белым шрифтом по-французски «ноябрь». Оля спрятала бумагу в рукав, ушла в ванную и там спокойно ее рассмотрела…

Впрочем, спокойно — не то слово. Странно, как она взглядом не прожгла дыру в бумаге. Это был рисунок ручкой, любительский портрет Юры в профиль, голова немного опущена — в такой позе обычно он читал. Рисунок очень грамотный. Видна хорошая школа. Под рисунком внизу дата и размашистая подпись художницы. (Ольга абсолютно не сомневалась, что автором рисунка была та женщина.) Еще ниже стихи:

На солнце загляделся я,Мне солнце очи ослепило.Затем, что сердце свет любило,На солнце загляделся я.На ощупь шел я, но былаНе в стыд мне слепота моя:На солнце загляделся я,Мне солнце очи ослепило.

И наискосок бегущая подпись: «Не думайте обо мне слишком плохо. Л.»

Эти стихи и прощальная фраза врезались Ольге в память, чтобы мучить ее во время бессонницы: «На солнце загляделся я…» Почему Юра увлекся той женщиной? Что в ней такого особенного?

Но если раньше Ольга с ума сходила от ревности, то теперь ревность исчезла, осталась только острая жалость к Юре. Она чувствовала, что он попал в беду. Это ведь не любовь, а беда, настоящее наваждение. Когда любят, выглядят счастливыми, даже если пытаются это скрыть от посторонних глаз. А Юра, наоборот, выглядел усталым, измученным.

Ольга потихоньку вернула рисунок на прежнее место и подавила в себе желание признаться Юре, что проникла в его тайну.

После Нового года они увиделись еще раз — случайно, мимоходом, в метро. Оля торопилась на лекцию, вошла в вагон на «Чистых прудах» и сразу увидела его. Он сидел с задумчивым видом, понурившись. Ольга заколебалась: стоит ли к нему подходить? Но в это время Юра поднял голову и увидел ее. Лицо его осветилось неподдельной радостью. Он встал, протиснулся к ней. Сказал, широко улыбаясь:

— Привет!

— Привет.

Он спросил, как дела. Она ответила, что все в порядке.

— Как учеба?

— Очень хорошо. На лето предлагают стажировку в Штутгарте.

— Соглашайся.

— Я подумаю.

— Мама спрашивает, куда ты пропала? — сказал он, умолкнув на полуслове.

Ольга так и не поняла, что он имел в виду: то ли просил навестить его родителей, то ли что-то еще.

— Скажи, что у меня грипп, — ответила она. — Тебя что, в детстве врать не учили?

Юра рассмеялся как раньше, когда они часто подтрунивали друг над другом. Но Ольга видела, что все не так, все не как раньше и прежнее никогда не вернется.

— А ты как поживаешь? — спросила она.

Юра пожал плечами. Вдруг признался с ироничной полуулыбкой, словно стыдясь:

— Тяжко…

— Жить тяжко или так на душе? — в той же шутливой манере уточнила она.

— И так и сяк.

— Может, поговорим?

Он упрямо помотал головой, а на словах так ничего ей и не ответил. Помолчали, глядя друг другу в глаза, словно смотрели и не могли насмотреться. Оле даже показалось, он хочет запомнить ее такой, какая она сейчас, и ловила себя на недостойной мысли: ага, миленький, значит, прижала тебя та, другая?

— Я выхожу, — невесело сказал Юра, когда объявили название следующей станции.

Все с тем же внутренним торжеством Оля подумала, что с ней Юра вернулся в свое беззаботное прошлое, в те времена, когда у него было легко на душе.

— Хочешь, я выйду с тобой? Посидим в кафе? — быстро предложила она.

Юра посмотрел на часы. Сейчас он был похож на человека, которому объявили об отсрочке казни.

— Хорошо, у меня еще есть полчаса.

Они вышли из метро, зашли в первое попавшееся на глаза бистро. Есть не хотелось. Хотелось взять его за руку и держать, не отпуская, сжимать его руку так, чтобы белели косточки пальцев.

— Когда молчишь, время тянется медленнее, — улыбнувшись, заметил Юра.

Ей хотелось сказать: «Не уходи!» — но сразу вспомнилась пошлая фраза из цыганского романса, который поют надрывным контральто: «Не уходи-и, побудь со мно-о-ю!» — и слова застряли в горле.

— Ты хочешь чего-нибудь? — спросил Юра. — Хочешь мороженого?

Она не любила мороженое, но Юра оживился:

— Надо же, а ведь я тебя ни разу еще мороженым не угощал!

Сбегал к стойке и принес ей мороженое с дыней.

Она обиженно подумала: ему кажется, что я маленькая девочка, люблю мороженое, а я не маленькая девочка, я женщина, и мне не нужно мороженое, мне нужен он! Но сказать это вслух казалось невозможным. Она ковыряла ложечкой сливочную горку, а Юра сидел напротив и смотрел на нее. Но время от времени он поднимал глаза и устремлял взгляд куда-то поверх ее головы. Оля знала: это он смотрит на часы над входной дверью.

— А ты не можешь никуда не ходить? — едва слышно спросила она, не поднимая глаз.

— Извини. Я должен… — Юра оборвал на полуслове, помолчал и повторил, словно про себя: — Я обязан.

— Это из-за твоей работы?

— Да, это работа.

— А как у тебя в личной жизни? — умирая от стыда, смогла выговорить она.

Юра усмехнулся и с наигранной бодростью, пресекающей любые поползновения вторгнуться на его личную территорию, ответил как отрубил: