Хозяин зубастой машины - Илья Дворкин

— Был я в прошлом году в такой стране — Бразилии, в городе Сан-Паулу, — сказал Кукин, — и пришлось мне нежданно-негаданно говорить перед очень многими людьми об этой самой охране природы.

Вокруг сразу стало тихо.

— Все головы повернулись к Василию Иванычу.

И Витька, как всегда, глядел на него во все глаза.

— Как же ты туда попал, Иваныч? — спросил кто-то. — Вроде бы, ты не министр и не дипломат какой, чтоб в Бразилии с разными выступать речами.

— А я и выступал как рабочий, как член делегации Комитета защиты мира. Мир ведь не только от бомб защищать надо, но и от грязи всякой. Сейчас за это крепко взялись, не одного разгильдяя оштрафовали, пока научили.

— А у них не штрафуют, что ли? — спросил кто-то.

— Штрафуют. Да только иному фабриканту дешевле штраф заплатить, чем строить сооружение по очистке. Вот и получается, что в больших городах реки стали мёртвые. Не может в них живое существо жить: не реки, а сточные канавы.

— Ну и о чём же ты, интересно знать, говорил?

А вот о том, — Василий Иванович положил руку Витьке на голову, — что если все вместе всерьёз за дело не возьмёмся, все люди — американцы, немцы, зулусы, французы, китайцы, русские, — то вот таким как наш Витька, никогда не узнать, что это за радость такая — сидеть на зорьке с удочкой, глядеть на поплавок и ждать поклёвки.

Вокруг зашумели, рабочие смеялись, хлопали Василия Иваныча по спине:

— Ну, Иваныч, молодец! А они что?

Василий Иваныч смутился, пожал плечами.

— Я и сам не ожидал. На следующий день все газеты напечатали: мол, сеньор Кукин, русский специалист по охране природы, предупреждает человечество!

— Сеньор Кукин предупреждает человечество! — повторил кто-то. И тут такой хохот поднялся, что Василий Иваныч сам не выдержал, рассмеялся.

Это надо же — сеньор Кукин!

Когда все разошлись, он наклонился к Витьке и сказал:

— Будет тебе лес. Как крупный специалист говорю. А также сеньор!

10. Сюрприз

В пятницу мама и папа таинственно переглядывались, шептались о чём-то, изредка посматривали на Витьку. Думали, наверное, что он совсем ещё маленький дурачок и ничего не замечает. Витька случайно услышал, как папа сказал:

— Эх, с каким удовольствием махнул бы я с ними!

— А я? — отозвалась мама. — Счастливчики! Завидую самой чёрной завистью. Никому никогда не завидовала, а им завидую.

Витька не выдержал, выбрался из постели, прошлёпал босиком на кухню, где велись эти странные разговоры, и строго спросил:

— О чём это вы тут шепчетесь? Кому это вы завидуете?

Мама вскочила, поцеловала его в макушку и сказала:

— А подслушивать тоже нехорошо. Тем более, что завидую я тебе.

— Мне?! — изумился Витька. — Очень интересно получается! Сами уже совсем взрослые, сами каждый день на работу ходят, а ещё завидуют человеку, у которого карантин. Даже стыдно рассказать про такое Василию Иванычу. Признавайтесь немедленно!

Папа и мама смутились. Папа хотел что-то сказать, но мама приложила палец к губам.

— Не смей! — приказала она. — Сюрприз должен быть сюрпризом, иначе какой же интерес!

— Кому сюрприз? Мне сюрприз?!

— Тебе, — сказала мама.

Витька внимательно поглядел на родителей и понял, что больше ничего от них не добьётся.

— Мучители! — буркнул он. — Я теперь всю ночь не засну. — Но уже через полчаса он устал гадать, засопел носом и стал глядеть сон. Сон был такой замечательный, что утром не хотелось просыпаться. Витька знал: стоит открыть глаза — и сон уже ни за что не вспомнишь. Но что ж поделаешь, если пора вставать? Витька открыл глаза, и ему показалось, что сон ещё продолжается, потому что у его кровати стоял Василий Иваныч, в высоких охотничьих сапогах, в кожаной куртке и толстом свитере. Витька быстро зажмурился и снова взглянул на своего друга. Василий Иваныч никуда не исчез.

— Глазам своим не верит, — рассмеялся папа. Он тут же стоял, чуть в стороне, вместе с мамой. — А ну-ка, давай, путешественник, вставай поскорее, умывайся — и бегом завтракать. Карета подана. — Папа кивнул в сторону окна.

Витька вскочил, подбежал к окну и увидел синий автомобиль «москвич».

— Ваш? — шёпотом спросил он у Василия Иваныча.

— Ага, — кивнул тот. — Завтракай — и поедем-ка в лес. Так вот что за сюрприз!

11. Кто о чем думал

Примерно через час Василий Иваныч и Витька катили по Кировскому проспекту. Просто так, для удовольствия, покружили по тихому прекрасному Каменному острову. Названия-то какие: Первая Берёзовая аллея, Вторая Берёзовая аллея — спокойные лесистые названия, будто листья тихо нашёптывают. Полюбовались на знаменитый дуб Петра Первого и выбрались на Приморское шоссе.

Слева, за каналом, тянулись Кировские острова, на которых раскинулся ЦПКиО. Василий Иваныч вдруг притормозил, остановил машину у обочины, задумчиво поглядел на пустой в это время парк.

— Отсюда, Витька, для меня началась война, — негромко сказал он. — Я ещё совсем молодой был — всего-то двадцать пять годов. Мне ещё на карусели интересно было кататься.

— Ничего себе — молодой! — изумился Витька. — Целых двадцать пять лет!

Василий Иваныч улыбнулся.

— А на третий день войны я уже был бойцом сто шестого пулемётного батальона. Но всё равно главным моим оружием остался экскаватор. На нем я и воевал. По восемнадцать часов в сутки копал противотанковые рвы, устанавливал железобетонные надолбы, делал котлованы для дотов и дзотов. Многие до сих пор стоят. Вот и поедем мы, Витька, туда, поглядим на качество моей работы. Всё-таки больше тридцати лет прошло.

Василий Иваныч включил мотор, и «москвич» бесшумно полетел по гладкому шоссе.

— Значит, у вас и пулемёта не было в этом пулемётном батальоне? — разочарованно спросил Витька.

— Не было, — покачал Василий Иваныч головой. — Автомат был. Даже ординарец был, как у боевого командира. Иной раз так уработаешься, что из кабины самому не вылезти, ноги не держат А ординарец и накормит, и напоит, и спать уложит, а ночью экскаватор заправит горючим и вычистит. Как нянька. Только ты не расстраивайся насчёт пулемета. За моей копалкой фрицы специально охотились. Они понимали что от меня вреда для них побольше, чем от любого пулемёта.

Василий Иваныч вспоминал войну. Бесконечные бомбёжки Лай зениток, пытавшихся отогнать фашистов, которые наглели день ото дня все больше. Вспоминал немецких пикировщиков, которые в ясные летние дни сорок первого года устраивали в небе «карусель». Они выстраивались в круг и один за другим косо падали вниз, долбили и долбили бомбами работающих на оборонных работах женщин, подростков, стариков.

И особенно один запомнился — нахальный, устрашающе размалёванный, он будто задался целью уничтожить именно его, Василия Кукина, вместе с экскаватором. Этот фашист включал сирену, и было очень страшно поначалу, хотелось бросить всё и бежать, спрятаться, зарыться в землю. Странное и унизительное состояние. А потом Кукин увидел первых убитых — молоденькие девушки-зенитчицы и высокий, седой, похожий на профессора старик с лопатой в руках лежали совсем рядом, посечённые пулемётными очередями. И пришла ненависть. Она была так велика, что Василий Кукин перестал чувствовать страх. И только ненависть и ярость были у него к этим обнаглевшим стервятникам. Ярость и гордость заставляли работать по восемнадцать, по двадцать часов в сутки и не выходить из машины даже во время самых свирепых бомбёжек.

А тому, с измалёванной акульей пастью на фюзеляже, который убил зенитчиц и старика, уже недостаточно было швырять просто бомбы и расстреливать людей из пулемётов — он стал бросать пустые бочки из-под бензина, которые летели с невообразимым воем.

Фашист развлекался, а Кукин, стиснув челюсти так, что немели скулы, шептал:

— Погоди! Погоди, фашист! Подохнешь собачьей смертью!

И ещё он вспомнил, как впервые за много лет плакал от того, что справедливость восторжествовала.

Когда однажды в «карусель», которую привычно крутили фашистские самолёты, ворвалось звено «ястребков», размалёванный сразу шарахнулся в сторону. Но один «ястребок» метнулся за ним и всадил очередь прямо в наглую акулью пасть. Очевидно, пули попали в бензобак, самолёт загорелся. Немец выбросился с парашютом, парашют раскрылся, но тут же мгновенно вспыхнул, и фашист замертво упал на землю.

Немцы тоже видели это. Они поспешно бросились врассыпную.

А люди, рывшие окопы, строящие доты, стояли молча. И не было на лицах злорадства. Просто это были очень усталые и суровые лица.

А Василий Кукин опять включил экскаватор. Сегодня надо было непременно закончить противотанковый ров.

«Тридцать два года прошло, а будто вчера всё было, — думал Василий Иваныч. — Как время летит! Просто не верится».