Библейские истории для взрослых - Джеймс Морроу

— Мама спит, — объяснил сынишка. — От лекарств всегда такой усталый, да?

До кухни я летел пулей. Схватив трубку, я засыпал доктора вопросами: «Все ли в порядке с Полли?», «Что это, беременность?», «Планируется ли операция in utero [3], чтобы исправить положение?»

— Во-первых, — прервал меня Бореалис, — СА-125 [4] у Полли всего девять, так что это, вероятно, не злокачественное.

— Слава богу.

— И хромосомный показатель в норме — сорок шесть, насколько помню. Удивительно, что у нее вообще есть хромосомы.

— У нее? Это она?

— Мы хотели бы еще раз посмотреть на УЗИ.

— Это она?

— Конечно, Бен. Две Х-хромосомы.

— Зенобия.

— Если у нас будет девочка, мы дадим ей имя «Зенобия».

Так что мы снова отправились в гинекологическое отделение Ваалсбурга. Бореалис вызвал троих друзей из университета: Гордона Хашигана, бодрого старикашку, заведовавшего кафедрой медицинской антропологии в университете Раймонда Дарта; Сюзан Крофт, шепелявую специалистку по генетике с суровым лицом, и Абнера Логоса, худощавого эпидемиолога с бородкой а-ля Мефистофель, который каким-то образом находил время работать еще председателем совета по общественному здравоохранению Центрального округа. Полли и я вспомнили, что голосовали против него.

Техник Лео уложил Полли на кушетку, подключил свой аппарат и нащелкал больше снимков, чем делает многодетная японская семья при посещении Диснейленда, а затем все три профессора с серьезным видом склонились над распечатками, что-то тихонько бормоча друг другу, почти не разжимая тонких, плотно сжатых губ. Через десять минут они позвали Бореалиса.

Доктор скатал распечатки, сунул их под мышку и провел Полли и меня в свой кабинет — вполне симпатичный и хорошо пахнущий, не то что офис, который мы устроили в собачнике собственного дома. Бореалис выглядел взвинченным и будто виноватым. На висках выступил обильный пот, словно роса на мухоморе.

Доктор развернул снимки, и мы увидели, что нашребенок совершенно не похож на других детей. И дело было не только в несомненной сферичности — нет, настоящей неожиданностью был цвет кожи.

— Похоже на один из снимков Земли, сделанных астронавтом с лунной орбиты, — заметила Полли.

Бореалис кивнул.

— Здесь у нас, например, что-то вроде океана. А эта штуковина похожа на континент.

— А это что? — поинтересовался я, показывая на белую массу в нижней части сферы.

— Ледяная шапка на Южном полюсе, — ответил Бореалис. — Мы можем сделать процедуру в следующий вторник.

— Процедуру? — переспросила Полли.

Похоже, доктор ожидал этого неприятного разговора.

— Полли, Бен, все дело в том, что я бы не рекомендовал вам донашивать этот плод. И профессора в соседней комнате того же мнения.

В моем желудке забурлило.

— А я думала, результаты исследования нормальны, — изумилась Полли.

— Постарайтесь понять, — сказал Бореалис, — этот плод вряд ли можно назвать ребенком.

— Тогда как же вы называете ее? — спросила Полли.

Доктор скорчил гримасу.

— В настоящий момент… биосферой.

— Как?

— Биосферой.

Когда Полли сердится, она раздувает щеки, словно резиновая игрушка, или кобра, или древесная лягушка в брачный период.

— Вы намекаете на то, что мы не сможем о ней позаботиться, вы это хотите сказать? Разве мы плохо справились с другим нашим ребенком? Нашему мальчику присудили второй приз за проект на научно-технической выставке Центрального округа.

— «Организованный контроль над размножением непарного шелкопряда», — пояснил я.

На лице Бореалиса появилось совершенно откровенное неодобрение.

— Неужели вы действительно собираетесь рожать это образование?

— Угу, — подтвердила Полли.

— Но это же биосфера.

— Ну и что?

Лицо доктора, напоминавшее ангельский лик с картины Нормана Рокуэлла, сморщилось.

— Не выйдет. Она не сможет родиться естественным путем, — отрезал он, словно привел решающий аргумент.

— Тогда мы готовимся к кесареву, да? — не сдавалась Полли.

Бореалис всплеснул руками, словно имел дело с парочкой тупоголовых простаков. Люди думают, что если ты фермер — значит, деревенщина, хотя я, вероятно, взял в прокате больше видеокассет с фильмами Ингмара Бергмана, чем Бореалис, причем с субтитрами, а не дублированных, и информационный бюллетень «Назад к Земле», который мы издаем, намного интереснее и грамотнее, чем брошюры «Памятка беременным», которые нам постоянно совал доктор.

— Вот мой домашний телефон, — сказал он, нацарапав цифры на рецептурном бланке. — Если что-нибудь случится, сразу же звоните.

Тянулись дни. Полли все больше разносило, она становилась все круглее и круглее, и к декабрю стала такой огромной и круглой, что не могла уже ничего делать, разве что с трудом набирать на нашем «Макинтоше» рождественский выпуск бюллетеня «Назад к Земле», ходила по ферме вразвалку, как огромный дирижабль «Гинденбург» в поисках Нью-Джерси. И разумеется, мы не могли, как все будущие родители, радоваться, представляя новорожденного малыша в нашем доме. Всякий раз, когда я входил в комнату Зенобии и видел кроватку и столик для пеленания, картинку Коржика на стене, сердце мое стискивал железный обруч тоски. Мы часто плакали, Полли и я. Забирались в кровать, крепко обнимали друг друга и плакали.

И когда морозным мартовским утром начались родовые схватки, мы почувствовали даже что-то вроде облегчения. Голос у Бореалиса, снявшего трубку, был довольно очумелый — было три часа ночи, — но он мгновенно проснулся, явно обрадовавшись перспективе покончить наконец-то с этим вопиющим безобразием. Думаю, его устроил бы вариант мертворожденного младенца.

— Схватки — как часто?

— Через каждые пять минут, — сообщил я.

— Боже правый, так часто? Эта штуковина действительно уже продвигается.

— Мы не называем ее «штуковиной», — вежливо, но твердо поправил я.

К тому времени как я отвез Аса к моим родителям, схватки повторялись каждые четыре минуты. Полли уже начала дышать по Ламазу. Если не считать того, что на этот раз должно было быть кесарево и речь шла о биосфере, все происходило точно так же, как и тогда, когда у нас родился мальчик. Мы примчались в Мемориальную клинику Ваалсбурга; стояли в холле, где Полли, пока компьютер проверял номер нашей страховки, тяжело дышала, словно перегревшийся колли; поднимались на лифте в родильное отделение: Полли — в кресле-каталке, я, нервно переминаясь с ноги на ногу, сбоку от нее; переоделись в больничную одежду — белый халат для Полли, зеленый хирургический с такой же шапочкой — для меня. Пока все шло нормально.

Бореалис уже был в операционной, а с ним бригада в минимальном составе. Ассистент резкими чертами лица напоминал хищную птицу, на этом лице выделялся нос, такой острый и тонкий, что им можно было бы вскрывать письма. Анестезиолог был смуглым, смазливым латиносом, такие лица можно увидеть на упаковках презервативов. Операционная сестра оказалась нескладной молодой женщиной, усыпанной веснушками, с совиными глазами и с рыжими волосами, заплетенными в косички.

— Я предупредил всех, что мы ожидаем аномальный плод, — сказал Бореалис, кивая в сторону бригады.

— Мы не называем ее аномалией, — жестко поправил я доктора.

Меня поставили у изголовья Полли — она была в сознании, потому что анестезию сделали местную, обезболив все, что ниже диафрагмы — как раз то, что находилось за белой шторкой, а шторку используют, чтобы матери, которым делают кесарево сечение, не видели того, что с ними делают. Бореалис и его напарник приступили к работе. В сущности, это напоминало прокручивание назад записи процесса фарширования индейки: доктор сделал разрез и начал копаться внутри, а спустя несколько минут извлек предмет, напоминавший глобус компании «Ранд Макнелли», покрытый ванилиновой глазурью и оливковым маслом.

— Есть! — крикнул я Полли. Несмотря на то, что Зенобия не была обычным ребенком, во мне шевельнулось что-то вроде отцовского чувства, и я ощутил покалывание по всему телу. — Наш ребенок появился на свет! — воскликнул с придыханием я, и слезы покатились из глаз.

— Черт возьми! — воскликнул ассистирующий хирург.

— Господи! — вторил ему анестезиолог. — Господи Иисусе, Царю Небесный!

— Что за черт? — изумилась сестра. — Да это же мяч!

— Биосфера, — поправил Бореалис.

Громкий, хлюпающий, пронзительный крик наполнил комнату: наша маленькая Зенобия истошно вопила, совсем как любой обычный ребенок.

— Это она? — хотела знать Полли. — Это ее плач?

— Конечно, милая, — подтвердил я. Бореалис передал Зенобию сестре:

— Оботрите ее, Пэм. Взвесьте. Все как обычно.

— Вы шутите, черт возьми, док! — возмутилась та.