Земля — Сортировочная (сборник) - Алексей Иванов

– Собратья! — грозно обратился к слесарям Адидас Тимур–Заде. — Назовите кару изменнику нашего дела!

– Смерть, — твердо сказал Орленко.

– Смерть, — повторили Колька Меркин и Израиль Наумович Ниппель.

– Смерть! — прозвучало из уст Копытина и Огрейко.

– Смерть… — прошептал Пантелеев.

– Смерть и забвение! — произнес Дрищенко.

– Воля ваша… — вымолвил Половинкин. — Убивайте… Но помните, сволочи, что вам за меня придется крепко заплатить!…

Слесари молча вынули из карманов детские пистолеты (без присосок, потому что в наших «хозтова–рах» запасных не продавали, а те, что были сразу, сразу и потерялись) и нацелили их на Половинкина.

– По врагу и предателю… — скомандовал Орленко, — огонь!

И тут за депо взвыл Иркутский экспресс. Его вой прокатился тайфуном, и в этом бурлящем, сотрясающем потоке я ничего не услышал — лишь полыхнула бледная вспышка, и Половинкин медленно повалился в крапиву.

Настала такая тишина, словно меня треснули по башке. Но секунду спустя Иркутский экспресс снова завопил, будто его разрывали на куски, и я что было сил помчался прочь с этого места к единственному человеку, который еще мог удержать бандитов, — к участковому лейтенанту Лубянкину.

P . S . В этой главе подтекса нет, а есь обман.

ГЛАВА 5. Как я был у Лубянкина

В нашей Сортировке всего два красных флага — над поссоветом и на доме у Лубянкина. Над поссоветом флаг истрепанный, выгоревший, а у Лубянкина его жена тетя Тоня каждый год к седьмому ноября меняет старый флаг на новый. Из политических атрибутов у Лубянкина дома еще есть портрет Сталина и какая–то грамота в рамке под стеклом.

Все у нас говорят, что из старых флагов тетя Тоня шьет мужу нижнее белье. Только удостовериться в этом никому не удавалось. В нашу общественную баню Лубянкин не ходит, потому что считает, что представитель власти обязан быть уже высшим существом. Даже на огороде он копается хоть и без фуражки, но в форменных брюках и кителе. В детстве я думал, что Лубянкин совсем особенный человек. Однажды я целый день (только обедать домой ходил) просидел в лопухах за уборной Лубянкина. Я хотел проверить, человек он или нет. Нет, решил я тогда, не человек. Человек не может целый день есть, пить и больше ничего не делать. Один лишь Леха Коробкин сумел развеять миф о Лубян–кине, когда на своем мотоцикле врезался в его баню, — и Лубянкин выскочил наружу в одной мыльной пене на голое тело.

Хозяйство свое Лубянкин вел исправно, и порядок у него был образцовый. Из передвижного имущества у него имелось: мотоцикл «Хорьх» (очень старый, списанный со службы и отремонтированный Лубянкиным самолично), корова Пролетарка, котенок Васька (купленный для ловли мышей в подполе за 15 копеек на прошлой неделе у алкаша Сморыгина), свинья Зинка и кабан Враг Народа. Жена Лубянкина тетя Тоня была очень хорошей тетенькой, но какой–то мелкой и суетливой. Продавщица Бескудникова из «промтоваров» признавалась, что за всю ее работу Тонька Лубянкина не давала ей денег бумажками, а все только мелочью, хоть десять рублей. И в доме у Лубянкина полно было всякой мелкой чепухи — занавесочек, салфеточек, вышивок и половичков.

Подходя к дому, я увидел, как на скамеечке у низенького заборчика и вокруг по всему двору стоят горшочки и баночки с цветами и рассадой. Я прошел мимо них, взлетел на крыльцо и открыл дверь.

Лубянкин сидел в большой комнате под картиной «Девятый вал», читал газету «Социалистическая индустрия» и гладил котенка Ваську у себя на коленях.

– Ты к кому? — оглянувшись, удивленно спросил он.

– К вам, — запыхавшись, ответил я и сел на сундук напротив него.

– В чем дело? — спросил он, откладывая газету.

Васька принялся бодать головой его заскорузлую, как подошва, ладонь.

Я перевел дыхание и сообщил:

– Вы только не пугайтесь… У нас мужики решили денежный поезд ограбить…

– Так. Прикрой дверь и сядь за стол, — строго велел мне Лубянкин и прихлопнул окошко, пока я бегал.

– Какой денежный поезд? — спросил он, когда я вернулся и сел.

Я поскреб башку, соображая, как бы мне все это рассказать, и более–менее связно изложил все, что я слышал о поезде.

– Ну, — сурово согласился Лубянкин, — я еще давеча об этом знал.

– От кого? — опешил я.

– От кого надо, — строго отрезал Лубянкин.

«И он тоже от тетки Меркиной…» — разочарованно понял я. Яркий костер моей страсти подернулся пеплом сомнения.

– Так что за мужики там в банде? — профессионально начал выяснять Лубянкин. — Фамилии, номера цехов, явки?

– Колька Меркин… — неуверенно выдал я. — И все «меченые»…

– Есть улики?

– Они… — И тут я похолодел от внезапно нахлынувшего воспоминания. — Они… застрелили Поло–винкина!…

– Кого?! — шепотом завопил Лубянкин, выпучив на меня свои шары.

Клянусь, что если бы они грохнули Ниппеля или Огрейко, он бы спросил: «Чего?!.» А тут его поразила именно жертва, именно то, что это — По–ловинкин!

– Половинкина? — с искаженным лицом переспросил он.

– Ага, — обомлев, подтвердил я.

Лубянкин вскочил и забегал по комнате. Вдруг он остановился в дальнем углу, искоса глянул на меня и тихо спросил:

– Что, подловил, провокатор?

Я даже не понял, что он это мне говорит, и даже оглянулся по сторонам, а потом осторожно посмотрел в окно. И тут за сиренью в палисаднике я увидел, как по улице спокойно шагает убитый Половинкин в натуральном, так сказать, виде. Я повернулся обратно к Лубянкину, ничего не соображая.

– Вот ты и попался, знаменитый контрразведчик!… — медленно и злорадно сказал Лубянкин.

Я оцепенел. Мне снова захотелось оглянуться. Лубянкин не торопясь вынул из кармана пистолет и наставил его на меня.

– Руки вверх, мятежник, — велел он.

Я почувствовал, как руки сами собою поднялись у меня над головой.

– Кто руководил этим расстрелом? — быстро спросил Лубянкин.

– Орленко, — пискнул я.

– Ага, вот ты где, майор Оллего, — кивнул Лубянкин. — Узнаю почерк…

Он подошел к столу, вытянул руку и уткнул дуло пистолета мне в лоб. «Сейчас как саданет!…» — подумалось мне.

– Ну–с, неуловимый ВАСКА, то есть Восставшей Армии Свободы Контрразведывательный Агент, и где же у ваших повстанцев Информаторий?…

И тут как бы случилось чудо.

Молча и упруго котенок Васька зигзагом взлетел на стул, потом на стол, а оттуда прыгнул на физиономию Лубянкина и повис на ней, как пушистый противогаз.

– Убью, падла!!! — заорал Лубянкин и рванулся ко мне, но упал, повалив стол.

С ревом Лубянкин сорвал котенка, но я уже прыгнул через него, пронесся под самым потолком, осыпав его висюльками с люстры, и вылетел в дверь.

– Получай!! — завопил Лубянкин и пальнул мне в спину, когда я был уже в прихожей. Я почувствовал ледяной удар где–то ниже поясницы.

Сбегая с крыльца, я услышал, как внутренний голос шепнул мне: «Нагнись, идиот!…» Я нагнулся. Надо мной с реактивным воем промчался ухват и вонзился в стену сарая, как двузубое копье.

– Мент поганый! — крикнул я Лубянкину и выскочил за калитку.

Окошко на фасаде дома с дребезгом распахнулось. Из него высунулся Лубянкин с кровавыми царапинами на морде. Одной рукой он держал за горло котенка Ваську, а в другой руке был все тот же пистолет.

Я оглянулся. В этот миг меня окатили две вспышки и дважды ударило — в лоб и в пузо. Я осатанел и через заборчик схватил пару горшков с рассадой.

Один горшок унес вглубь комнаты участкового лейтенанта Лубянкина, а другой угодил в «Девятый вал». Но остановиться я не смог и принялся метать горшки один за другим, как мортира.

Началось маленькое Бородино.

За полминуты все окна в доме опустели. Герань усыпала подножие стены, как фашистские флаги подножие Мавзолея в День Победы. Черепки порхали вокруг, как бабочки, а пыль висела тучей.

Когда горшки кончились, я перебежал улицу и забрался в огород Девяткиных, переполз его в картофельной ботве, одолел забор и чинно пошел по переулку Робеспьера по направлению к дому.

P . S . Сдезь я хочу сказать, почему котенок прыгнул на лубянкина. Вопщемто, это чюдо. Но чюдо ан–тенаучно. У меня же повесь научнофантастическая (типа как, потомучто на самом то деле все так и было), следоватильно, чюда быть не можит.

С чюдисами в художесвеном произведении надо обращаца осторожна. К тому же одно и то же со–бытее может быть чюдом и не чюдом в зависемости от опстоятельсв. Вот идете вы ночью по улеце, а навстречу мужик с монтировкой. Тут иму на бошку кирпич с крыши бац!… Чюдо? Чудо! А если мужека убрать? Идете вы ночью по улеце, а вам сверху на черип керпич бабах!… Чюда нет.

Вот так и с котенком васькой чюда нет, хотя так и не кожица с первово взгляда. Но это я потом объесню.