Якоб решает любить - Каталин Флореску

Непер уже кое-что повидал на своем веку: тиф, холеру и оспу, ведь крестьяне часто не видели разницы между аптекарем и доктором. Врача и ветеринара в одном лице прислали в эти края лишь недавно, так что прежде именно Непера вызывали к постели больного. А иногда — так уж получалось — и к смертному одру. И все равно этот пришлый незнакомец, почти вдвое моложе Непера, чем-то его смущал.

Комендант замка и на этот раз не слишком торопился к своему посту. Едва раздался треск молнии, жена уже тормошила спящего:

— Просыпайся! Там пожар, а у тебя мозги в шнапсе плавают!

— Я, может, и люблю выпить, но я еще не глухой, — отозвался он. Натянул какую-то одежду, взял ключ и вышел из дома. Тут ему снова встретился полевой сторож.

— Где пожар? — спросил он.

— У Американки, — ответил Мариан.

— Значит, есть Бог на свете.

Вскоре грянул набат, да так, что не только последних спящих, но и мертвых разбудил бы, напоминая людям об их обязанности. Аптекарь оделся, вытащил несколько ведер из темного чулана, схватил второй плащ и подбежал к Якобу. Он протянул ему плащ: «Молния ударила. Пошли!»

В ту же секунду со стороны Неронова переулка показалась лошадь в ливне искр. Ее хвост и грива горели, от тлеющей шкуры поднимался дым. Дождь, который как раз теперь был так нужен, стал тише. Лошадь галопом проскакала вплотную к ним. Она таранила стены и ограды, врезалась в дерево и рухнула в изнеможении, потом попыталась подняться, но не смогла. Еще раз подняла голову в последней попытке оттолкнуть смерть, и все было кончено.

— Пойдемте! Мы нужны там, — снова потребовал Непер.

— Меня это не касается, — возразил Якоб и только посмотрел вслед убежавшему Неперу.

К рассвету чертово ненастье закончилось. Ураган ушел дальше, добрался до первых вершин Карпат, погрохотал там напоследок, затем ослаб и угомонился. Воцарилась такая тишь, словно мир был сотворен только что.

Непер больше не рассчитывал на Якоба и лишь надеялся, что тот ничего не украдет. Для таких, как он, двор без присмотра был приглашением поживиться. Но скорее всего он исчезнет так же быстро, как появился. А если появится еще раз, то пожалеет — уж Непер об этом позаботится. Здесь еще никто и никогда не отказывал в помощи, никто и никогда не противился тому, что определяло жизнь — обязанности оказать услугу. Каждый был должен остальным. Долг связывал их всех.

Когда кто-то умирал, другие оказывали ему услугу и несли гроб. Когда у кого-то горел дом, остальные тащили ведра с водой. Когда хозяин потом заново отстраивался, ему помогали. Бесчисленное множество услуг, так было с самых первых дней, со дней Фредерика Обертина. Конечно, так же было и в Лотарингии, откуда вели свой род большинство из них. Было чужое зерно, которое надо свезти в амбар, свинья, которую надо заколоть, тачка, которую надо починить. Вместе строили мельницу, церковь, дорогу.

От услуги к услуге зачинали детей, теряли детей, теряли жен, находили новых, молотили зерно, помогали рождаться телятам, клеймили свиней, выдавали замуж дочерей и хотели сыновей — наследников хозяйства, переносили засуху, и голод, и наводнения, когда река гневалась и отравляла все вокруг, неурожаи, нашествия крыс и холеры, старость и болезни, искривление позвоночника и воспаление суставов.

Под конец каждый становился приживалом в собственном доме, у старшего сына или зятя, и день за днем ходил одной и той же дорогой от лежанки до печки погреть старые косточки. И так изо дня в день, сотни раз, а потом опять приходили другие и оказывали последнюю услугу.

Непер был весь черный от копоти, штаны у него порвались, на лице и руках были легкие ожоги, шляпу и плащ он потерял, и еще долго его сотрясал кашель. Слишком мало людей пришли помочь Американке и ее отцу — кроме Непера, человека два-три, да еще несколько их работников. Отец Американки чуть сам не погиб — не хотел оставлять лошадей. Огонь быстро перекинулся на другие постройки, почти все сгорело дотла: загоны, сараи, тачки и часть дома. В целости и сохранности остались только коляска и людская.

Десятки раз Непер забегал в хлев, пытаясь отвязать скотину, выгоняя на улицу свиней и птицу, покуда не прогорели стропила и не рухнула крыша, похоронив под собой оставшуюся живность. Вместе со всеми он ворвался и в дом, и они вынесли все, что можно было унести. Воду таскали из колодца, до Мароша было слишком далеко.

Никлаус и его дочь Эльза снова и снова рисковали жизнью, но потом и им пришлось просто оставить все на волю судьбы. В конце концов они сели под открытым небом у стола из гостиной, на который была свалена посуда, постельное белье, фотоальбомы, одежда, и уронили головы на руки. Вокруг них громоздились мешки с зерном, сундуки, матрацы, комоды, инструменты.

Аптекарь отпер свой дом, с трудом разделся, сел и стал тщательно мыться. Он с силой тер свое уставшее тело — лысину, покрасневшее лицо, руки. Медленными, равномерными движениями он стирал с кожи запах гари.

Якоб распахнул дверь. В одной руке он держал куртку, а расстегнутая рубаха свисала поверх штанов. Он сделал несколько шагов к голому, испуганному Неперу и сказал тоном, не допускавшим возражений:

— Я проголодался. Неплохо бы поесть.

Тут что-то совсем не так, подумал Непер. Человек, которого он еще недавно хотел пристрелить, а потом вполне мог представить своим конюхом, теперь ведет себя как хозяин дома.

— Вы еще здесь? — пробормотал он.

— Я всю ночь охранял твою скотину, братец. Нельзя было ее оставлять без присмотра, могут ведь угнать, — ухмыльнулся Якоб.

Непер растерялся и сильно закашлялся. Хоть люди здесь и обращались друг к другу «брат» и «сестра», молодым полагалось уважать старших. Малейший проступок наказывался штрафом, а за более тяжкий еще не так давно пороли на станке. И через все село проводили с позором.

Стараясь скрыть волнение, он машинально водил мочалкой по телу, но нервы были напряжены. Краем глаза он видел, как этот человек подошел к нему вплотную, едва не коснулся. Теперь никуда не деться — ни в сторону отскочить, ни встать, чтобы защититься. А ружье его с прошлого вечера так на кухне и осталось.

Непер уставился на башмаки Якоба — деревянные подошвы, к которым сапожник прибил поношенную кожу от еще более старой обуви. Потом он медленно поднял голову, посмотрел на разодранную во многих местах штанину. То были штаны на все случаи жизни: для поля и хлева, для отдыха и церкви — если такие вообще ходят в церковь. Запятнанная рубаха, видимо, когда-то была белой, волосатая грудь, подбородок.

За несколько секунд Непер смерил противника взглядом и узнал о его бедности больше, чем хотел. Такие батраки и бродяги опасны, им терять почти нечего, да и этой малостью они всегда готовы рискнуть. Такому и напиваться не обязательно, и повода особого не нужно.

Эти поденщики столько времени проводили со скотиной, так долго их ни во что не ставили (да они, верно, и сами себя невысоко ценили), жили они, так твердо зная, что вся их жизнь — это лишь бесконечная нужда и унижение, ожидание грошового заработка, беспробудное пьянство, карты, блуд и снова ожидание, что всегда рассчитывали на худшее. И потому были непредсказуемы.

Разве не таких же вот двое всего пару лет назад прибили невестку Петера Барту, а потом за ними так долго гонялись, что даже жандармов пришлось вызывать? Разве они потом не прикинулись смирными и не каялись, уверяя, что ничего не помнят и что всему виной пьянка? А еще раньше, одной суровой зимой, разве не конокрад застрелил коменданта замка Йозефа Рено, или Гого Йошку, как его все звали, во время обхода улиц, из его же собственного ружья?

— Позвольте, — сказал Непер и попытался встать. Если и мог он на что-то рассчитывать, то только стоя. Но чужак не отступил, так что аптекарю не оставалось ничего иного, как снова сесть.

— Ничего я не позволю. Я охранял твой двор, ты должен мне еды.

— Я вас об этом не просил. — Аптекарь сам удивился своей смелости. Мощное тело чужака было всего лишь на расстоянии ширины ладони и стояло стеной.

— Просил не просил, а работа сделана, пока ты там пожар у кого-то тушил. Теперь я желаю получить плату.

Непер в последний раз решил проявить смелость:

— Вы мне угрожаете?

Он видел, как руки чужака — они были как раз на уровне его глаз — сжались в кулаки, застыли на мгновение, а вены на предплечьях вздулись. В пространстве, отделявшем его от Якоба, он не мог ни пошевелиться, ни защититься.

Потом произошло такое, чего Непер и не предполагал. Чужак уступил, его руки расслабились, он отошел и повесил куртку на спинку стула.

— Ты же голый, а я так запросто вломился.

Ни в его поведении, ни в голосе больше не было напряжения. Теперь он был похож на соседа, который решил заглянуть ненадолго и вошел без стука.

Аптекарь спешно оделся, чтобы хоть как-то защититься от чужака, теперь тот выглядел растерянным. За краткий миг на его глазах случилось превращение, которое он ничем не мог объяснить. Но, вымывшись и одевшись, а главное, встав, он снова стал хозяином в доме, а другой — просителем.