Жизнь моя — граница - Никита Карацупа

Я не отвечал, только вел подсчет выстрелам нарушителя. Я уже определил систему оружия врага, знал, сколько у него в обойме патронов. И выжидал того момента, когда он начнет перезаряжать оружие.

Выставив из-за ствола шлем на палке, я почувствовал, что пуля его сразу же продырявила. Резко опустил шлем в траву: мол, смотри, я убит. И стал ждать: не клюнет ли на эту приманку лазутчик. Но тот не торопился подходить к убитому. Осторожничал, выжидал. Что ж, тогда нужно действовать.

Скрываясь за деревом, я вел огонь расчетливо. Конечно, мог бы сразить врага с первого выстрела. Но он мне нужен был живым. И его следует захватить.

Наконец-то я отметил: остался один патрон, надо заставить врага сделать последний выстрел и тогда смело идти на схватку с ним. Но лазутчик не сделал этого последнего выстрела, а, пригнувшись, перебежал к ближайшему дереву, от него — к другому.

— Стой! — теперь уже не таясь, я выскочил из укрытия. На ходу дважды выстрелил в ноги, и лазутчик сначала припал на одну, стал ее волочить, а затем рухнул наземь. Но лежа, он сумел развернуться и послать пулю в меня.

Шлем с головы как ветром сдуло.

— Ингус, вперед! — крикнул я, так как другого выхода не было. И раненая овчарка прибежала на мой зов. Ей было трудно передвигаться, но она не могла не подчиниться воле хозяина. Секунда — и Ингус впился в шею диверсанта.

Послышался шум борьбы: трещали кусты, рычала овчарка, ругался и вскрикивал от боли лазутчик.

— Убери собаку, — наконец захрипел диверсант, пытаясь руками оторвать ее от себя. Но хватка у Ингуса была мертвой.

— А Ингусу разве не больно? — хотелось мне сказать диверсанту, но я сдержался. Зачем сводить счеты? Нужно освободить лазутчика от овчарки, иначе этот поединок печально закончится для него.

— Ингус, ко мне! — овчарка медленно разжала зубы, словно сожалея, что ей не дали расправиться с диверсантом, и подошла ко мне, злобно посматривая на здоровенного детину и облизывая раненый бок.

Связав нарушителя, я снял нательную рубашку, разорвал ее и перевязал овчарку.

— Отдохнем, дружок, — ласково потрепал Ингуса, — поработали хорошо. И понесем его, — кивнул я на лазутчика, — идти он не может.

Впервые без Ингуса

Овчарка вышла из строя. Простреленные бока заживали медленно, и я беспокоился: все ли обойдется благополучно? Похудевшая собака почти не поднималась. В золотистых глазах, обрамленных длинными ресницами, таились боль и тоска. Ингус смотрел на меня так, как будто извинялся: мол, прости, что болезнь затянулась, а так мне хочется снова с тобой шагать по дозорной тропе.

Начальник заставы не беспокоил меня, и я все время проводил около своего четвероногого друга.

Но как-то дежурный по заставе осторожно тронул меня за плечо:

— Срочно к командиру!..

— До свидания, дружок! — я погладил Ингуса, шепнул ему на ухо: — Не скучай, — вскочил, одернул гимнастерку, поправил на голове фуражку и пошел в канцелярию.

Офицер Усанов поднялся из-за стола, шагнул навстречу, коротко, но сильно сдавил мою ладонь и, словно извиняясь за неожиданный вызов, сказал:

— Понимаю ваше состояние, товарищ Карацупа, понимаю, — повторил он, — но дело требует, нужно идти на границу. Ночь будет тревожная...

— Есть! — ответил я и приложил руку к козырьку фуражки. — Разрешите идти?

— Минуточку, — Усанов отдернул серую занавеску над картой участка и показал то место, где мне предстояло провести ночь.

— Пойдете с напарником, — офицер подумал немного и добавил: — кого взять с собой, подумайте сами. Да, кстати, какая будет погода?

— Гроза. Ветер, — ответил я не задумываясь.

— Это почему же? — спросил офицер и посмотрел в окно: ярко светило солнце, и на небе — ни облачка.

— По стрижам и ласточкам видно — к дождю. Закат красный — к ветру.

— Ну, ну, — недоверчиво произнес Усанов, — ладно, посмотрим, экипируйтесь по погоде.

— Есть!

В небе еще мерцали звезды, когда мы вышли узкой тропой в обход валунов к речке. Еще не добрались до середины широкой долины, как в неподвижной тишине послышался словно глухой вздох и померк узкий серп луны. Пепельной тенью подернулись сопки. Потемнела вода. По кустам волной прошел ветер.

Легкий порыв, долетевший с той стороны, принес запахи спавшего за крепостной стеной города. Но я уловил один, едва заметный, запах человеческого пота.

Я лег на землю. Так я делал всегда, когда хотел услышать шаги. Земля шумела далекими ветрами, несла гул речных волн и чуть уловимый грохот идущей грозы.

Я заставил себя не слушать ничего, кроме слабых, но все же прослушиваемых шагов: шел не один нарушитель, как я подумал сначала, шли двое, останавливались, что-то опускали на землю.

В отдалении сверкнула молния, быстро и ослепительно. Сдержанно прогрохотал над сопками и долинами гром. Лай собак с той стороны потонул в свисте обрушившегося с неимоверной силой ветра. Порыв не только принес запах пота, но еще и запахи клея и эфира.

В школе я изучил двести сорок запахов, они-то и должны были напомнить мне сейчас ту вещь, которую несли нарушители границы и которую я должен угадать безошибочно. Я поспешно перебирал запахи одеколонов и цветов, заменителей кож и пластмасс. Ничего похожего! И вдруг вспомнил: примерно так же пахнут перкалевые крылья самолетов. Но не могли же они тащить самолет сюда, через границу! Да и зачем им это нужно? Хотя у нарушителей свои планы. Они могут пойти на любую хитрость.

И тут же я вспомнил: так пахнут провода в хлорвиниловой изоляции. Они в ту пору только что появились.

«Вот где разгадка», — подумал я и шепнул напарнику:

— Тянут провод, понял?

Тот кивнул:

— Что будем делать?

Я уже прикинул план действия: идти по пятам — бесполезно, можно нарушителей спугнуть. Лучше идти наперерез, прямо к пограничной телефонной линии. Свой провод они скорее всего будут тянуть к той части линии, которая проходит через лес: там проще всего замаскировать кабель и легче скрыться.

Мы добрались до густых зарослей, где проходили столбы телефонной линии, и стали ждать «гостей». По листьям забарабанили тугие капли дождя. Сверкнула молния. Я напряг зрение, но нарушителей не обнаружил.

— Упустили, — обозлился напарник. — Эх ты... тоже мне Ингус нашелся. Зря ждем. Поверь мне...

Я молча, но энергично дернул его за рукав, прося замолчать. Мне послышалось движение невдалеке.

При очередной вспышке молнии около столбов мы заметили темные силуэты людей. Их было двое.

Темнота, ставшая непроницаемой, мешала наблюдать за их действиями. Но вот звякнуло железо, и послышалось сухое поскрипывание дерева. Все понятно: взбираются на стальных монтерских когтях на столб.

— Пора, — шепнул я напарнику и, осторожно отводя в сторону мокрые кусты, подошел к «связистам».

— Снимай провод, — спокойно сказал я тому, который подключал кабель к нашей линии. Тот освободил когти и с проводом в руках съехал вниз по стволу.

Под проливным дождем, под грохот раскатистого грома мы привели на заставу двух «связистов».

Пожимая нам руки, Усанов улыбнулся:

— Правильно ты предсказал погоду. Есть у тебя наблюдательность...

Операция «Занавески»

Много было в то время контрабандистов. Уносили они за границу золото, приносили спирт и опиум.

Разоблачил я одного старичка, который в трости перевозил золото, задержал «рыбаков» — к дну лодки они прикрепили бак и в нем перевозили спирт. А как-то обратил внимание на то, что в доме, стоящем у самой реки, часто на окнах появляются разные по цвету занавески. Вернее, двух цветов. Красные и белые. Если на окнах красные занавески, контрабандисты не появятся, если белые — пограничников в селе нет. Значит, в этот день группа контрабандистов обязательно пересечет границу, да в таком месте, где ее не ждут. Жили в этом доме старик со старухой. Появились они в селе недавно и гостей не любили...

Старик был хитер. Но мы должны его перехитрить. Как это сделать? — над таким вопросом я долго ломал голову, и наконец-то решение пришло. Я поделился своим планом с начальником заставы.

— Ну что ж, — сказал командир, — сегодня все уходим из села. Нужно, чтобы это видели местные жители. «Сарафанное радио» сообщит об этом деду.

Так мы и сделали. Почти все пограничники ушли из села на участок границы. А моей группе было поручено обойти село и побывать у старика.

Оставив коня у крыльца, я вошел в дом старика и увидел, что на окнах висят белые занавески.

Хозяин, кряжистый мужчина с бородой-лопатой, сначала удивленно посмотрел на меня — с чего бы это я пожаловал к нему в гости, но тут же засуетился и с радушной улыбкой пригласил к столу:

— Кого я вижу! Милости просим... Может быть, водочки отпробуете? У меня есть «Смирновская», специально для дорогих гостей берегу...

— Не пью, — сухо ответил я и подошел к окну: — Что-то, папаша, часто вы меняете эти штучки, — показал на занавески.