Слеза чемпионки - Ирина Роднина

Я плохо знаю, как они жили в войну. Когда я стала что-то понимать, у меня появился всепоглощающий спорт. Естественно, как любой человек в спорте, я была целиком сосредоточена на себе. Думаю, что мама по-своему страдала от того, что мы не очень интересовались ее жизнью. Но, с другой стороны, именно спорт меня научил никогда не лезть в чужую жизнь. Человек всегда рассказывает о себе ровно столько, насколько он хочет с тобой поделиться.

Вот знаю, что родители познакомились в самом начале войны. А где, не знаю, оправдывая себя тем, что была нелюбопытной. А сейчас понимаю, что была дурой. Сейчас мне кажется, что самая большая моя ошибка в жизни в том, что я родителям уделяла мало внимания. Я старалась им всячески помогать, использовать свои возможности в устройстве их жизни. Но вот так — чтобы вобрать в себя родословное древо, историю их жизни — этого не делала. Они сами не стремились что-то рассказывать, особенно папа — он как северный уроженец всю жизнь был неразговорчивым. Мама же была очень общительной, веселой. Я считаю, все те изменения, что происходили в нашей семье и особенно со мной и с моей сестрой, — это, конечно, заслуга мамы. Только она ценой невероятных усилий смогла перевезти семью с Дальнего Востока в Москву. Моя сестра тогда лежала в специальной гипсовой кровати, потому что мама, будучи беременной, попала в катастрофу, и Валька родилась с большими отклонениями. Сначала даже считали, что у нее чуть ли не туберкулез позвоночника. А на самом деле было разлагающееся маленькое ребрышко. Потом я родилась — вся из себя такая больная. Не знаю, какими усилиями, но мама добилась, чтобы мы с Дальнего Востока перебрались в Москву.

Папа окончил войну подполковником, а в отставку ушел полковником. Мама же институт закончить не успела. Она до войны проучилась три курса, поэтому всю войну служила военфельдшером. А тут и Валька родилась, со всеми ее проблемами, потом я. И мама так и осталась с незаконченным высшим образованием. Хотя после войны она могла получить диплом, но уже двое детей на руках, и ей явно было не до учебы.

Думаю, характером я в нее. К тому же с годами я все больше и больше становлюсь на нее похожей. Я с детства была маминой дочкой. У нас с сестрой разница в три года, и внешне мы абсолютно разные. Никто никогда не скажет, что мы сестры. Валя больше в отца и по характеру, поэтому они тяжело ладили между собой, два довольно упрямых человека. А я южных кровей, как мама, но, конечно, она в любых вопросах мощнее, чем я. Это, может быть, и не выразилось в повседневных делах, таких как воспитание детей, но в глобальных точно — и не только в переезде с Дальнего Востока в Москву, но и в цепочке обменов: сначала одной комнаты на две в коммунальной, а потом их объединение в отдельную квартиру, при том, что никакой опоры в Москве у нее не было. На такое способна только моя мама.

Что такое столица? Раньше ведь, куда бы ты ни ехал, проезжал непременно через Москву. Мне кажется, мама для себя решила, что жить семье нужно в этом городе. И ее девочки должны получить образование только в столице. Москвичка в семье я одна, потому что я единственная родилась в Москве.

Мама была заядлой театралкой. Ей могли позвонить на работу, куда угодно, сказать, что есть лишний билет на новый спектакль. Она срывалась, быстренько приводила себя в порядок и бежала в театр.

Первое время в Москве мама не работала. Мы еще жили в коммунальной квартире, и у нас у первых появился телевизор. Сколько тогда это стоило, я даже не могу себе представить. У нас появилось и пианино. И все дети нашей коммуналки сначала у нас смотрели телевизор, а потом учились играть на пианино.

Мама всегда и во всем должна была быть первой. У Вали продолжались проблемы с позвоночником, ее водили делать специальную зарядку в научный институт, дома были специальные платформы, которые папа мастерил, чтобы Вале позвоночник исправлять. Естественно, ее записали в бассейн — плавание для позвоночника полезно. Следом всю коммуналку, всех детей в бассейн повели — у нас жили пять семей, в каждой семье по двое, — всех повально отдали в плавание. Потом мама увидела, что есть запись на фигурное катание, и повела меня на каток.

Папа нас научил — и Валю, и меня — кататься и на лыжах, и на коньках, потому как для него эти виды спорта были хорошо знакомыми. Но насколько мне все эти упражнения доставляли удовольствие, настолько Валя это дело не любила. Папа Валю сильно и не заставлял — Валя в школе училась потрясающе. Она была круглая отличница с первого класса — без единой четверки. Ее фотография постоянно висела на доске почета школы, что меня страшно раздражало. Мне же все время ставили ее в пример. Не могу сказать, что мы с ней были очень дружны, хотя она как старшая всегда за мной приглядывала. Но мы с Валей пожизненные антиподы. Если меня больше тянуло в физкультуру, я росла активной и даже, можно сказать, шкодливой, то она была фундаментальна во всем — в движении, в принятии решений, в получении знаний. Если она что-то задумает, то, прежде чем действовать, сперва найдет ответы на все возможные вопросы, а до того момента ничего не предпримет. Я, если надо, лечу сломя голову. Она ни при каких условиях так поступать не будет. Она к любому делу подходит подготовленной. Я же, наоборот, слишком часто сначала делаю, а потом уже даю себе отчет, что произошло. За это меня всегда ругал Жук. Он меня переделывал и все же переделал, о чем потом сильно жалел, потому что я никакое его задание не воспринимала, пока он мне его подробно не объяснит. Пошла противоположная реакция. Может быть, защитная.

Валя — научный работник. Папа всегда считал, что его девочки должны получить хорошее образование. Под хорошим образованием он подразумевал, прежде всего, диплом инженера. Любой другой он не рассматривал как достойный. Поэтому Валя — инженер-математик, специалист по счетно-вычислительным машинам (так раньше называли компьютеры). Я считаю, что для женщины, тем более в тот период, это была тяжелая специальность. Я же свое будущее довольно рано связала со спортом. Трудно сказать, кто сыграл большую роль в моем выборе. Изначально на коньки меня поставил папа. Но папа служил, причем шесть дней в неделю. Тем более под Москвой, в Серпухове. Мы не переезжали за ним, мама совершенно четко определила: семья остается в Москве, и мы учимся. Поэтому папа к нам приезжал каждое воскресенье, а мы все каникулы проводили в Серпухове — и летние, и зимние.

Папа зимой в воскресный день обязательно ставил нас или на коньки, или на лыжи. Когда папа был рядом, утро начиналось с зарядки у открытой форточки. Валя все время стонала, да и я с тех пор утреннюю зарядку терпеть не могу: на эту заунывную музыку с утра, на эти открытые форточки у меня жуткая аллергия с детства. Но лыжи совсем другое дело! Пока папа не уехал служить в Серпухов, мы по воскресеньям обычно устремлялись в ближнее Подмосковье, в Подрезково. Всегда с бутербродами, мама их нам наготавливала. Там была лыжная база. А вечером мы на коньках. Лыжи и коньки — это целиком и полностью папина заслуга.