Дрессировка Фрама - Роберт Домманже

Любителям континентальных собак мы дадим тот же самый совет: выбирайте скорее семейство, чем породу. Все породы представлены теперь на филдтрайлсах и хорошие семейства на виду.

Тем многочисленным охотникам, которые ставят достоинства собаки выше ее национальности и которые требуют от нас подтверждения их выбора, мы ответим, что на испытаниях узкого и среднего поиска, открытых для всех пород, пойнтера и сеттера бьют чаще всего континентальных собак; однако, наряду с этими скакунами, развивающими свой поиск на большую дистанцию, встречаются, повторяем, среди этих пород собаки с более умеренным аллюром, способные удовлетворить самым трудным требованиям, но дрессировка для них требуется более законченная.

Чем чувствительнее инструмент, тем более уменья надо в обращении с ним.

Поэтому для городских охотников, не имеющих времени вдаваться далеко в дрессировку своих собак, не имеющих необходимого досуга, чтобы доставить последним случай рутинироваться, путем практики, в безупречной работе, всегда есть расчет выбрать добродушную французскую собаку.

Начиная с простоватого куцого брака Бурбонэ и до могучего брака Миди, имеется целая серия наглядных гладкошерстных собак, не приносящих в дом грязи, являющихся верными товарищами на прогулке, которые при небольшой дрессировке не мешают стрелять в поле и находят достаточно хорошо подранков.

Род дичи и места, где охотятся, являются также факторами, которые необходимо принять в расчет.

Для охотящегося в заповеднике, где не надо отыскивать дичь, подходит лохматый гриффон, ищущий в каких-нибудь десяти шагах, сующий свой нос во все клочки травы и подающий битую дичь.

Для охотящегося в болоте — понтодемер, эпаниэль-пикар, водяной спаниэль или ирландский сеттер, работающий одинаково по плавающей и бегающей дичи и не теряющий ни одного подранка.

Для охотящегося в лесу — белый крапчатый сеттер, вдоль и поперек обыскивающий поле и не пропадающий из глаз.

Тому, кто охотится только в день открытия охоты и хочет иметь компаньона чистого и изящного — сенжермен или дюпюи.

Англофобу, охотящемуся повсюду — немецкий или французский брак, эпаниэль или кортальс, или, наконец, бле-д’овернь, которых теперь опять можно видеть на выставках.

Автомобилисту, желающему иметь собаку легкую и занимающую мало места, — нечто среднее между легавой и эпаниэлем — бретонский эпаниэль.

Для англофила — сеттер, собака для всех сезонов и всяких мест. Наконец, для любителя, выхаживающего все открытые поля вплоть до закрытия охоты, когда уже заяц встречается редко и куропатка становится строга, для того, кого беспокойный сосед не будет раздражать, — судьбою назначен легкий пойнтер и то громадное наслаждение, которое дает пользование им.

Настал ноябрь, дует северный ветер, погода стоит сухая. Чтобы увеличить шансы на успех и не быть вынужденным прерывать прогулку, ожидая, пока полуденное солнце согреет дичь и тем сделает ее более ленивою, мы выходим из дому не ранее десяти часов и делаем большой круг, чтобы подойти к полю, где мы предполагаем охотиться, с юга. Выйдя из дому, мы встречаем знакомого охотника, чей эпаниэль, работая в двадцати шагах, не пропустит ни одной перепелки в гречихе, подаст, не помяв ни перышка, жаворонка, прихватит и зайчика по следу, словом, можно сказать, «перл создания». При встрече обычные разговоры: «Плохое время для охоты в поле, дичь не выдерживает, куропатки срываются раньше, чем Медор может отметить их стойкой, сегодня вы ничего не сделаете с вашим скакуном». И Квин получает презрительный взгляд, сопровождающий маленькую речь, которую мы слышим в тысячный раз. Но мы с Квин являемся философами, поэтому, несмотря на то что наш приятель любезно предупредил нас, что он уже выходил все места, мы двигаемся в путь, держа нос против ветра. «Квин, иди». Наш пойнтер отправляется во всю прыть, расстилаясь в поиске направо и налево, и, не находя ничего; идет все шире и шире. В десять минут поля, на которых наш приятель топтался более часа, были обысканы, а сами мы прошли каких-нибудь пятьсот метров там, где он должен был выходить, быть может, пять километров. Вдруг мы видим, что Квин потянула, и, в тот же самый момент, поднимается выводок в шестидесяти метрах от нее; собака ложится, посматривая на нас, она чувствует, что провинилась и что мы не будем довольны, не имея возможности стрелять; действительно, мы начинаем ее бранить, делая вид, что рассердились; мы прекрасно знаем, что она не виновата, но большая осторожность послужит лишь ее успеху. «Иди». Снова начинается быстрый и методичный поиск; порой собака останавливается с высоко поднятой головой, захватывая ветер, и затем идет еще быстрее; два раза поднимаются выводки, затем вскакивает, не будучи отмечен стойкой, заяц. Мы продолжаем подвигаться вперед, с ружьем на плече, любуясь работой нашего пойнтера. «Он выметет все начисто», — думает наш приятель, эпаниэль которого, прогалопировав несколько минут спустя за стрелянным не в меру зайцем, спарывает всю попадающую в поле дичь. В этот момент между нашими собаками та разница, что дичь, подымающаяся из-под Квин, не подпустила бы ближе и охотника с самою лучшею собакою, работающею в тридцати метрах перед ним, тогда как дичь, спарываемая Медором, быть может, была бы нами бита.

Вдруг Квин остановилась, запах дичи только что поразил ее обоняние. Подняв высоко голову и оседая на зад, она продвигается шага на три вперед и остается неподвижной в скульптурной позе; она на стойке, но она сделала эту стойку, едва только ветер донес до нее запах еще достаточно горячий, чтобы убедить ее в присутствии притаившейся перед нею дичи. Не торопясь, мы идем в обход, направляясь к точке, лежащей в шестидесяти шагах впереди собаки; мы идем медленно, стараясь оставаться незамеченными, с ружьем, готовым ко вскидке, и с полной уверенностью на успех, ибо имея, таким образом, дичь между Квин и собою, семь раз из десяти мы будем иметь возможность стрелять в меру. Порывается пять куропаток, бах! бах! одна упала, мы поднимаем ее и расточаем ласки нашему пойнтеру, тотчас же снова начинающему свой стремительный поиск. Еще несколько выводков порвалось без стойки, и немудрено, ведь такая сушь и холодина. Но что это там, в трехстах метрах, на пахоте? С полного карьера Квин легла как окаменелая, свернувшись корпусом наполовину в кольцо, головою против ветра; мы подозреваем, что причина этой удивительной стойки — лежащий накоротке заяц, мы не знаем еще, удастся ли нам его стрелять, но если Святой Губерт вложил нам в душу нечто большее, чем любовь к рагу из зайца, то зрелище, находящееся у нас перед глазами, уже дает нам полное удовлетворение. Мы подходим, прямо перед нами вскакивает заяц: бах! одна дробина перебила ему правое бедро; он немного побочил в сторону; бах! заяц растянулся на боку и с криком ползет, мы перезаряжаем ружье, готовясь отсалютовать всегда возможному воскресению; Квин не двинулась с места. За это стоит ее посильнее приласкать и наградить подачкой, которую мы для такого случая и носим в сумке. «С какой бы виртуозностью, — думает следящий за нами взором приятель, — Медор подал бы зайца и куропатку». Прекрасно, голубчик, но ваша собака не доставила случая стрелять по ним, а кроме того, Квин, подающая по приказанию, быть может, будет иметь сейчас случай показать свои таланты. Вот она вдалеке от нас, на жнивье, замирает на стойке как отлитая над тем самым выводком, что уже четыре раза срывался не в меру; она поворачивает голову в нашу сторону, приглашая нас, и остается неподвижной, как бы пораженная столбняком; выводок далеко, но он там; мы хорошо знаем манеру работы нашей помощницы. Бах! бах! Какой красивый дуплет! Но в то время, как мы подымаем убитую куропатку, другая, только лишь подбитая, убегает; она уже слишком далеко, чтобы стрелять по ней, она торопится достичь кустарника, где разыскать ее будет трудно. «Квин! Подай!» В несколько скачков наш пойнтер у куропатки и радостно подает ее нам прямо в руки. Если не представится необходимости, мы не пошлем больше во весь день нашей собаки подымать битую птицу; таким образом мы поддержим одновременно и ее инициативу и ее послушание. Мы на границе угодья, обратно нам надо идти по ветру; если бы Квин была еще в периоде дрессировки, мы взяли бы ее к ноге, но ей уже четыре года, и она хорошо знает свое дело. Вот она прихватывает, имея ветер в спину, она согнала три выводка и двух зайцев, не слишком на них задерживаясь, затем она пошла в сторону, работая челноком в указанном нами направлении, и доставила нам еще случай стрелять из-под ее стойки.

В четыре часа мы сходимся с владельцем Медора, он безуспешно весь день ходил ускоренным шагом, желая выходить возможно большую площадь, все время был начеку, готовый к выстрелу, расстрелял, стреляя не в меру, четыре или пять патронов, устал и теперь недоволен ни самим собою, ни собакой, ни припасами, ни погодой, ни дичью.