Родные гнездовья - Лев Николаевич Смоленцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Папа! Папа! — донесся к ним девичий голос. — Тятя!
Андрей обернулся и совсем близко увидел двух миловидных «княгинь».
— К тебе староста приехал... Дома ждет... Здравствуйте, — низко поклонились «княгини» Андрею, вмиг вспыхнув румянцем.
— Здравствуйте, — ответил Андрей, рассматривая девичьи наряды и любуясь их красотой.
— Кира и Вера, — назвал девушек казначей. — Кира — моя дочь, а Вера — дочка здешнего исправника Рогачева. Гимназию в Архангельске кончают... Вот что, стрекозы: я оставляю на ваше попечение Андрея Владимировича, коль идти мне надо. Вас же, — повернулся Арсений Федорович к Журавскому, — прошу на ужин в мой дом. Кажись, и попутчик будет, так что извольте быть.
— Спасибо, Арсений Федорович, удобно ли?..
— Удобно и надобно. Кира, Вера, приведите гостя. — Казначей вышел на дорогу, привычно подхватил трость под мышку и, поднимая легкую пыль босыми ногами, зашагал в нижний конец села.
— Идемте, идемте в хоровод, — схватила Андрея за руку Вера. — Кира, бери Андрея Владимировича за другую руку, — командовала она.
Журавский, влекомый порывом, встал в хоровод, а потом разыгрывал роль Вериного жениха, подпевал девушкам, впитывал, вбирал в себя дивное празднество...
* * *
Казначей Нечаев жил в собственном новом доме, срубленном из отборного запечорского сосняка в один этаж. Фундамент дома и нижние венцы были сложены из могучих лиственниц, твердевших с годами до крепости костей ископаемых мамонтов. Передние комнаты дома не по-северному широкими окнами смотрели на Печору, на ее постоянное молочно-голубое сияние, сотканное из незакатных летних дней и зимних сполохов.
— За стол, за стол, Андрей Владимирович, — торопил гостя хозяин, — не обедали, поди? Да и мы, ждавши-то вас, оголодали. Прошу в красный угол, — усаживал казначей Андрея и старосту цилемского сельского общества, куда входило пять деревень.
— Кира, потчуй гостью там, у себя...
Ужинали по-крестьянски: сосредоточенно, без вина и лишних слов. Когда гости насытились, хозяин сказал:
— Вот и попутчик вам до Трусова, Андрей Владимирович — Ефимко-писарь, как кличут тут, а так-то он Ефим Михалыч. Надежный...
Андрей тайком рассматривал своего будущего попутчика: рослый, плечистый, в темной рубахе с серебряным крестом, выпущенным поверх нее на черненого серебра цепи, с окладистой курчавой бородой и ровно подрезанными под горшок черными волосами, староста являл собой крепость старой веры и человеческое достоинство.
— Мне остается только поблагодарить вас, Арсений Федорович, и вверить свою судьбу в руки Ефима Михайловича, — поднялся из-за стола Журавский.
— Благодарствуем, — непонятно к кому обращаясь, поднялся и староста. — Токо допреж скажу: тяжко будет, коль не хаживал ты по нашим местам, — теперь уже явно к Андрею обращался староста. — Комарье, жаришша, каменья да крутики, — недоверчиво смотря на щуплую, почти детскую фигуру Журавского, перечислял Ефим Михайлович будущие беды, — так что ты, парнишшо, не взыщи.
— Нечто подобное, Ефим Михайлович, я испытавал уже в Финляндии.
— Ну, коли пытаной, тогды друга говоря... Это ведь я к чему, — пояснил староста, — наши отчи любили говаривать: допреж переправы за реку, договорись на берегу...
Андрей заспешил к Устине Корниловне, чтобы успеть хоть немного поспать и собраться в неведомый, манящий новизной путь к Тиману.
«Как жаль, что нет со мной Андрея и Дмитрия», — подумал Журавский, засыпая под пологом в просторных сенях северного дома.
* * *
Андрей Григорьев[4] и Дмитрий Руднев[5] были самыми близкими друзьями Андрея Журавского. Их отцы — военные одной судьбы — к зрелому возрасту получили погоны полковников и были зачислены в Главное инженерное управление Русской Армии, где начальником отдела служил генерал-майор Владимир Иванович Журавский. Немногословный генерал близкой дружбы с полковниками не водил, но все они были добрыми соседями по дачам. Там-то и сдружились их дети: два Андрея и Дим-Дим — единственные сыновья во всех семьях. Союз детей, построенный на обычных детских шалостях и неуемной тяге к таинственным приключениям, скреплял давний друг генерала Владимир Владимирович Заленский — директор Зоологического музея Российской академии наук, «бездетный жукоед», как его окрестили в семьях военных. В России естествознание издавна относили к антибожественным наукам и, то откровенно, а то втихомолку, высмеивали ученых-биологов. Первой назвала Заленского «жукоедом» мать Андрея Григорьева — крутонравая красавица из обрусевшего персидского рода. Чуя, что дети все больше и больше льнут к ученому, почитая его чуть ли не волшебником, повелителем мира животных, она ревновала своего сына, стремилась оторвать его от «жукоеда», заинтересовать военными играми. Заленский, ставший вскоре академиком, мало обращал внимания на свою, теперь уже измененную, кличку «академжук», но на дачу к Григорьевым не заходил, днюя и ночуя у генерала Журавского.
— Большой ученый скрыт в твоем сыне, Владимир Иванович, — часто говорил он генералу. Андрюша сутками может наблюдать за жизнью муравьев, забывая обо всем на свете. У него удивительная серьезность и воля: Дмитрий старше его на целых три года, а подчиняется ему беспрекословно, младший же Андрей видит в нем кумира.
— Будет хорошим военным, — отшучивался генерал.
— Не мучай сына! — злился академик. — Муштра — погибель Андрюши! В нем божья искра естествоиспытателя. А вот откуда она — не пойму: в твоем и Сонином роду со времен Петра Первого одни солдафоны, не обижайся, бога ради, на это слово.
Владимир Иванович испытующе смотрел на давнего друга и гадал: «Знает?.. Не знает?..»
После десяти лет супружества у них с Софьей Кесаревной не было детей, и он тяжело переживал это. В 1882 году с должности начальника Одесской железной дороги инженер-полковника Журавского перевели в Петербург — в Главное управление инженерных войск. Перед самым отъездом, побывав у родителей в Елизаветграде, Софья Кесаревна уговорила мужа взять из приюта мальчика. Владимир Иванович, которому уже было сорок два года, рад был такому решению жены. Они поехали в Елизаветградский приют, и директриса вручила им симпатичного месячного ребенка, выдав бумагу, что мальчик был две недели тому назад подкинут на крыльцо приюта «без имени, признаков святого крещения и родительских знаков». Устанавливали дату рождения, крестили и нарекали мальчика сами Журавские. Так подкидыш стал Андреем Владимировичем Журавским, рожденным в Елизаветграде 22 сентября
