Букет невесты - Виктория Райхер

Была у Андрея такая привычка. Он всегда носил с собой ручку, затыкал куда-нибудь в карман или за отворот рукава. А бумаги не носил и не искал. И, когда ему нужно было что-нибудь прикинуть, выхватывал ручку и начинал молниеносно чиркать по ладони. Руки у него были большие, широкие, каждая ладонь — как лопата. И эти лопаты были исчирканы вдоль и поперек. Иногда следы чернил оставались на Лилиной коже, и она, смеясь, смывала их в душе, упрекая Андрея: я вся в твоих следах!

‎— Он математический кружок там ведет, соревнования устраивает по математике, олимпиады. Дети его обожают.

‎— У нас Витька, сын, когда-то хотел быть воспитателем детского сада. «С академическим уклоном», как он говорил. Ему нравилось с детьми возиться, притаскивал к нам карапузов, обучал их химии для первоклашек. Ужасно смешно было слушать. Но потом передумал, пошел в науку. А у вас, Лиля, ведь есть…

Саня поймал мгновенный Сонин взгляд и на лету переменил направление разговора.

‎— …есть работа? Говорят, в России с этим непросто сейчас.

‎— Да я статистик, в бухгалтерии. Ничего интересного, но я там тридцать лет. Прижилась.

‎— О, так у нас Сонюша тоже бухгалтерией занимается. Прошла тут подготовительные курсы, потом еще одни, а теперь специалист высшей категории. Все ее боятся.

‎— Это не меня, это сложных бумажных расчетов все боятся. А я математик, я не боюсь.

Соня встала, чтобы подать десерт.

‎— Ты у меня ничего не боишься, ‎— ‎одобрительно сказал Саня, дотянулся до пульта от телевизора и включил бильярд.

Гуляли по Хайфе, воздушной, белой и длинной. Поднимались вверх-вниз по горам, разглядывали город с высоты, бродили по узким улочкам, тоже ведущим то вверх, то вниз, зашли в Бахайский храм, потом спустились к морю, купаться. Лиля ныряла под волны, выныривала и смеялась, глядя, как Соня и Машка, стоя в воде по пояс, отмахиваются от прохладных брызг. Местные жительницы, они редко ходили на море.

‎— Вот бы Ленку сюда, ‎— ‎сказала Лиля, даже не испугавшись, что говорит зачем-то вслух.

Ночью они долго сидели на кухне, разговорились, и Лиля рассказала Соне про Ленку. С Соней было странно легко говорить.

‎— Так привози, ‎— ‎предложила Соня. — Только не летом, летом ей здесь будет жарко. Приезжайте весной или осенью, поживите у нас. Будешь в море ее купать.

Представить себе Ленку в самолете, Ленку в Израиле или Ленку здесь, на опрятном берегу, среди бегающих детей и летающих воздушных змеев, было так же невозможно, как Ленку, заседающую в парламенте. Это было не ее место. Другая жизнь.

‎— Может быть, привезу, ‎— ‎Лиля кинулась в очередную волну и поднырнула под визжащую Машку, обдав ее водой.

Машка возмутилась и вылила Лиле на голову полные пригоршни моря.

‎— Как вам не стыдно, ‎— ‎сказала Соня, деловито обрызгивая Машку и отпрыгивая сама, ‎— ‎немолодые же тетки.

Они играли с водой упоенно, как третьеклассницы, и на них с уважительной завистью поглядывали близнецы лет четырех, строившие на берегу песчаный замок. Близнецам тоже хотелось брызгаться и в воду, но их сторожила строгая русская бабушка, считавшая море в это время года еще холодным.

Отъезд получился внезапным, как часто бывает с отъездом. Еще накануне Лиле казалось, что у нее масса времени впереди, что она еще успеет много где побывать и всего накупить, а сегодня с утра они с Машкой суетливо метнулись по рынку, чтобы контрабандой засунуть в чемодан для Ленки фруктов, потрепались о чем-то неважном в маршрутке, идущей в аэропорт, неловко пообнимались возле стеклянного входа — и вот уже Лиля сидела одна в самолете, щурилась от яркого солнца, бьющего в круглое маленькое окно, и не понимала, кто она, откуда и куда и зачем летит. Перед глазами мелькали картинки — высокий черно-белый Иерусалим, горячий разноцветный Тель-Авив, прохладная бело-зеленая Хайфа, море, накатывающее волнами и отступающее, Машка, размахивающая рукой с апельсином, лица продавцов, курортников, детей, знакомых, незнакомых… Соня, Саня… Саня… Саша…

Математик. И Соня математик. Коллеги. А сыну их, Витьке, Саня упоминал, в этом году исполнилось ровно тридцать лет.

Лиля резко выпрямилась. Год назад Андрею перепала небольшая сумма денег — одно из его исследований напечатал какой-то американский журнал. И в том же месяце как раз исполнялось тридцать лет со дня их с Лилей свадьбы. Андрей пришел тогда в гости, торжественный, в костюме, принес цветы, отдал заработанное (уточнив «для Ленки»), а потом долго пил чай и сетовал — будь я за границей, какие деньги бы загребал. И перечислял, кто из друзей так вовремя уехал: Лешка Стравинский, Рома Кацев, Сашка Рубинштейн…

Соня, школьница, воробей. Она и сейчас ходит в джинсах и с короткой стрижкой. А Саня, оказывается, импозантный. Седоватый, высокий. Лиля схватилась за иллюминатор, будто боялась выпасть из самолета. Она сидела там, в большом и удобном доме, пила чай, ужинала, болтала. А где-то совсем рядом, в ящиках или в коробке, лежал ее букет.

Самолет нырнул в облака, и Лилю затошнило. «Ты дура, ‎— ‎сказала она себе, ‎— ‎ты дура и идиотка, она его выбросила давно». Но сама понимала — не выбросила, не может этого быть. У Сони такой красивый дом, они с Саней такая дружная пара — значит, букет еще там, на месте, хранится в шкафу за семью замками.

«Еще и Ленку к себе приглашала! ‎— ‎со злостью подумала Лиля. — Все мое забрала, теперь еще и Ленку ей подавай. Нет уж, дорогой воробушек, Ленку я никому не отдам, никогда».

В первый вечер дома, после того как Лиля с трудом уложила спать наплакавшуюся Ленку (на радостные события, подарки и положительные эмоции Ленка всегда реагировала слезами), зазвонил телефон. «Это Соня», ‎— ‎подумала Лиля. Ей казалось, раз она сама непрерывно думала о Соне, та не могла не думать о ней.

Но звонил Андрей. Интересовался, как Лиля съездила в гости, как Ленка, как дела. Неожиданно вспомнил:

‎— В Израиле, кстати, знаешь кто живет? Сашка Рубинштейн! Мы с ним когда-то…

‎— …в институте вместе учились, знаю. А ты знаешь, что твой приятель дружит с моей Машкой? Мы были у них в гостях!

‎— Да ну? И как они живут? Погоди, погоди, он все еще женат — на той девочке, помнишь, я ей твой букет тогда подарил?

‎— Помню, ‎— ‎сухо сказала Лиля. Пропавший букет она поминала Андрею всю их совместную жизнь, при каждой ссоре. А он отмахивался — при чем тут букет. — Конечно, помню. Все еще женат.

‎— И как она тебе?

Лиля открыла рот, чтобы сказать что-нибудь ироничное, но вспомнила, как ночью, на кухне, рассказывала Соне про Ленку. И как они с Соней и Машкой брызгались в море водой.

‎— Андрюша, у меня голова болит. Перелет, разница во времени, перепады температуры, я устала. Спокойной тебе ночи. Не бузи.

«Не бузи» было ее обычным прощанием с Андреем. Он на это всегда отвечал: «А ты осторожней».

‎— А ты осторожней, ‎— ‎Андрей рассмеялся и отключился.

Лиля постояла несколько минут, рассматривая узор в виде сплетенных колец на давно знакомых занавесках, снова взяла в руки телефон и набрала код Израиля. «Поблагодарю за прием, отчитаюсь, что хорошо долетела. Послушаю, как она отзовется».

‎— Да? ‎— ‎голос в трубке был немного сонным, хотя в Москве было на час позже. — Лиля, это ты? Как долетела? Как погода в Москве?

‎— Соня, ‎— ‎в горле застрял какой-то комок, и Лиля прокашлялась. ‎— ‎Соня, ты знаешь… Ты можешь… Соня, отдай мне мой букет.

Она подумала еще секунду и добавила, вдруг испугавшись, что может показаться грубой:

‎— Пожалуйста.

Фамилию «Вишневецкий» Соня вспомнила сразу после обеда. Тот размахивающий руками студент, который подарил ей букет в день свадьбы ‎— ‎а Лиля, оказывается, была его женой. Уж не ее ли это был букет, вдруг подумала Соня. Букет-то явно невестин, свадебный, а они ведь женились в тот же день. То есть, значит, Андрей встретил Саньку, и для его невесты отнял букет у своей? Или все было иначе, и светловолосая Лиля сама отдала для Сони свои цветы?

Захотелось спросить об этом Лилю, но Соня постеснялась. Возможно, Лиля давно все забыла, к тому же после свадьбы с Андреем в ее жизни, как выяснилось, был еще и развод, и неудобно было вдруг напоминать про свадьбу.

Ночью Лиля рассказывала про Ленку. И Соня вспомнила, как сидела у постели больного Витьки ‎— ‎как два месяца мыла в ванне взрослого парня, кормила с ложечки, гладила по голове… Из-за болей после операции Витька плохо спал, и мама шепотом пела ему колыбельные песни.

Соня пыталась себе представить, как Лиля день за днем ухаживает за дочкой. Одевает, кормит, водит гулять, отворачиваясь от любопытных взглядов, дома купает Ленку в душе, укладывает в постель… Когда Соня была маленькая, ее родители, преподаватели университета, работали целыми днями, а с Соней сидела бабушка Берта. Совсем седая и очень сгорбленная, бабушка Берта ходила с внучкой в парк и на площадку, кормила обедами, расчесывала перед сном. И пела ей песню на идише — Соня ее запомнила и потом, в больнице, пела Витьке.