Служба Смерти (СИ) - Лавру Натали

Но как только я возвращалась и переступала порог дома, извечное раскаяние завладевало мной.

Слишком многое свалилось на Максима в его десять лет; кроме всех домашних забот, он всерьёз занимался борьбой и, по словам тренера, подавал большие надежды, у него уже было несколько грамот, которые он аккуратно сложил в ящик, подальше с глаз, потому что грамоты — это всего лишь бумажки, а ему хотелось получить золотую медаль, победить на соревнованиях.

Максим стал самым моим близким человеком, лучшим другом, больше, чем просто сыном. Я с удовольствием наблюдала, как он меняется день за днём, начинает понимать некоторые взрослые вещи. Для меня сын был идеальным, я крайне негативно воспринимала критику в его адрес: просто другие недостаточно хорошо могли понять его.

Иногда, когда на улице было не очень солнечно, мы с Полиной ходили встречать Максима после школы. Он тут же прощался с ребятами и бежал к нам. С его стороны не было ни капли стеснения, напротив, он с интересом расспрашивал, чем мы занимались днём и как настроение, каждый день признавался в любви и говорил, что я самая лучшая мама на свете. Сама я так не считала и каждый раз, когда слышала заветные слова, чувствовала, как к глазам подступают слёзы.

Максим дарил мне несравнимо больше заботы, чем муж. Конечно, Дилан нас полностью обеспечивал (когда Полине исполнилось три года, мне пришлось уволиться из больницы), но дома бывал только номинально. Их общение с Максимом ограничивалось рукопожатием при встрече, и лишь Полина изредка удостаивалась внимания отца. Разумеется, не я одна ощущала, что наша семья только со стороны казалась благополучной, но говорить об этом было не принято, ведь никто не хотел возвращаться к тем руинам, из которых мы не так давно выбрались.

Дилан заметно изменился, вопреки обещаниям и вопреки всему остальному. Он даже перестал носить обручальное кольцо, мотивируя это тем, что в работе лишнее напоминание о личной жизни может стать помехой.

Все разговоры на тему того, что мы сильно отдалились, рубились на корню, я была поставлена в безвыходное положение.

Несколько месяцев продолжалось тягостное ощущение назревающего перелома в жизни. И он настал неожиданно: это случилось в апреле 2022 года, в Ростове-на-Дону, во время нашей очередной вылазки на охоту.

Мы Сашкой сидели за барной стойкой в клубе, искали глазами потенциальных жертв, вдруг я поймала на себе чей-то любопытный взгляд: это был один из подчинённых Дилана, с которым мы виделись несколько раз. Человек узнал меня: как только я повернулась к нему, он тут же отвёл взгляд. Я воспользовалась его кратковременным замешательством и скрылась в толпе, Сашка последовал за мной.

— Ди, в чём дело?

— Знакомый. Убираемся.

— Да ты так разукрашена, что тебя мама родная не узнает, — воспротивился друг. — Сегодня наша ночь!

— Это знакомый Дилана! И он меня узнал! Если мы не свалим сейчас, то в следующий раз поедешь охотиться один, тебе понятно?

— Ладно. Понял, — Сашка с сердитым лицом вставил ключ в замок зажигания и завёл свой байк. — Буду гнать, как дьявол, так что можешь уже засекать время.

— Без болтовни, пожалуйста.

Мы оба были злы и готовы разодрать любого, кто встанет у нас на пути. По дороге за нами увязалась машина ДПС, но вскоре отстала. Сашка и в самом деле гнал, как бешеный. Мы домчали до Краснодара всего за пару с небольшим часов.

Дома я тихонько разделась, смыла свой боевой раскрас, спрятала «охотничью» одежду и легла спать, а утром проснулась от того, что меня кто-то тормошит. Ещё в полудрёме я пролепетала:

— Максим, что случилось? Будильник ещё не звенел…

— Это не Максим, — грубо ответили мне.

— Ой… Дилан? Когда ты приехал?

— Только что. Где ты была ночью?

— Дома, где же ещё, — с предельно честным лицом соврала я. — Да в чём дело?

— Не ври мне! — повысил голос он. — Что ты делала в Ростове?

— Где? Да не была ни в каком Ростове! И смени тон, пожалуйста.

Дилан не поверил мне и начал кричать, что из-за меня сорвалась какая-то там важная встреча. На шум прибежал Максим, вступился за меня, так что за враньё досталось и ему.

В конце концов, Дилан ушёл, весь красный от гнева и неприятно напоминающий собственного отца. Я разревелась.

— Мама? Мама? — гладил меня по голове Максим. — Зачем он нам, а? Он же нас не любит.

— Не говори так…

— Я ненавижу его! Лучше пусть у нас вообще не будет отца! Ты из-за него всё время плачешь.

— Он стал таким по моей вине. Ты не прав, дорогой, он нас любит, только по-своему.

В комнату вошла сонная Полина.

— Доброе утро, Поля, — сказал Максим.

Она, как обычно, ничего не ответила, забралась на диван и прижалась ко мне.

— Она тоже всё понимает, мама, — сказал сын.

— Да, знаю, — кивнула я.

— Не нужно больше плакать, ладно? Хочешь, я сделаю тебе десятиэтажный бутерброд с мясом и сыром?

— Нет, давай-ка я сегодня поухаживаю за вами. Спасибо, что прикрыл меня сегодня перед отцом.

— Ерунда, — заулыбался он и вдруг встрепенулся, посмотрев на часы. — Ой, а я уже опоздал в школу…

— Не ходи сегодня, я напишу записку классному руководителю.

— Правда? — удивился Максим.

— Правда. А что если нам всем вместе сходить в кино?

— Эм-м… А вдруг Полина испугается?

— Мы хотя бы попробуем. Ей нужно привыкать к социуму. Будь добр, найди афишу, сходим на какой-нибудь мультфильм. А я пока соображу, чем нам позавтракать.

Поход в кино оказался отличной идеей, Полина смеялась на весь зал, настолько ей понравился мультфильм, правда смотреть его ей пришлось в солнечных очках, чтобы мелькающие яркие картинки не резали глаза. После мы отправились в кафе и заказали пиццу. Время пролетело незаметно.

Домой, в унылую атмосферу, возвращаться не хотелось.

Ещё я по-прежнему два раза в неделю посещала спортзал и тренировки по полденсу. У меня больше не было необходимости подрабатывать по ночам, причины таких увлечений были банальные: мне не хотелось осознавать, что я стала тридцатилетней тёткой и что моё время уходит.

Своими тренировками я старалась вернуться в ту физическую форму, какая была у меня до второй беременности, но тщетно: на лице застыл отпечаток усталости, грудь потеряла упругость, талия вообще почти исчезла. Я понимала, что юношескую утончённость мне уже не вернуть, но всё же прилагать усилия к этому было лучше, чем ставить на себе крест.

Перспектива до самой старости быть сиделкой для своей не совсем обычной дочери меня не прельщала. Нет, конечно, я ни в коем случае не отдала бы Полину на воспитание другим людям, но было больно оттого, что в моей жизни больше никогда не будет личного счастья. Эгоист во мне стенал и плакал.

После случая в Ростове у меня появилось ощущение, что за мной наблюдают. Целый месяц я вела себя, как образцовая жена, и даже когда Дилан неделями пропадал в командировках, мне приходилось воздерживаться от вылазок на охоту.

Сашка негодовал, ему казалось, что я всё выдумываю или, по крайней мере, преувеличиваю.

У меня же начался самый настоящий кризис личности: для чего мне заниматься танцами, если муж ко мне охладел, а на охоту наложено табу?

Когда Дилан оставался ночевать дома, он не прикасался ко мне, словно мы просто соседи по коммуналке, даже заговаривал со мной редко. Я, измотанная бытовыми заботами, негодовала по поводу нанятого частного детектива, который перекрывал мне весь кислород. И в один из вечеров, когда Дилан вернулся из очередной командировки, я решилась на разговор.

— Я тут заметила, что за мной следят… Ты нанял детектива. Мне неприятно от такого недоверия.

— Ты шляешься по ночам с чужими мужиками, о каком доверии ты говоришь? — неожиданно резко и зло ответил он.

— Это я шляюсь? На мне воспитание двоих детей! Ты не забыл, что из-за Полины мне пришлось уйти с работы? Когда мне гулять? Максимум, что я могу себе позволить, — это танцы, два часа в неделю! Дети уже отвыкли от твоего внимания, а со мной ты и вовсе обращаешься, как с чужой.