Севастополь в мае (Севастопольские рассказы - 3) - Лев Толстой

- Вот этого я не понимаю и, признаюсь, не могу верить,- сказал Гальцин, чтобы люди в грязном белье, во вшах и с неумытыми руками могли бы быть храбры. Этак, знаешь, cette belle bravoure de gentilhomme [этой прекрасной храбрости дворянина (франц.).],- нe может быть.

- Да они и не понимают этой храбрости,- сказал Праскухин.

- Ну что ты говоришь пустяки,- сердито перебил Калугин,-уж я видел их здесь больше тебя и всегда и везде скажу, что наши пехотные офицеры хоть, правда, во вшах и по десять дней белья не переменяют, а это герои, удивительные люди.

В это время в комнату вошел пехотный офицер.

- Я... мне приказано... я могу ли явиться к ген... к его превосходительст 1000 ву от генерала NN.? - спросил он, робея и кланяясь.

Калугин встал, но, не отвечая на поклон офицера, с оскорбительной учтивостью и натянутой официальной улыбкой спросил офицера, не угодно ли им подождать, и, не попросив его сесть и не обращая на него больше внимания, повернулся к Гальцину и заговорил по-французски, так что бедный офицер, оставшись посередине комнаты, решительно но знал, что делать с своей персоной и руками без перчаток, которые висели перед ним.

- Но крайне нужному делу-с,- сказал офицер после минутного молчания.

- А! так пожалуйте,- сказал Калугин с той же оскорбительной улыбкой, надевая шинель и провожая его к двери.

- Eh bien, messieurs, je crois que cela chauffera cette nuit [Ну, господа, нынче ночью, кажется, будет жарко (франц.).], - сказал Калугин, выходя от генерала.

- А? что? что? вылазка? - стали спрашивать все.

- Уж не знаю - сами увидите,- отвечал Калугин с таинственной улыбкой.

- Да ты мне скажи,- сказал барон Пест,- ведь ежели есть что-нибудь, так я должен идти с Т. полком на первую вылазку.

- Ну, так и иди с богом.

- И мой принципал на бастионе, стало быть, и мне надо идти, - сказал Праскухин, надевая саблю, но никто не отвечал ему: он сам должен был знать, идти ли ему или нет.

- Ничего не будет, уж я чувствую, - сказал барон Пест, с замиранием сердца думая о предстоящем деле, но лихо набок падевая фуражку и громкими твердыми шагами выходя из комнаты вместе с Праскухиным и Нефердовым, которые тоже с тяжелым чувством страха торопились к своим местам. "Прощайте, господа". -"До свиданья, господа! еще нынче ночью увидимся",- прокричал Калугин из окошка, когда Праскухин и Пест, нагнувшись на луки казачьих седел, должно быть, воображая себя казаками, прорысили по дороге.

- Да, немножко! - прокричал юнкер, который не разобрал, что ему говорили, и топот казачьих лошадок скоро стих в темной улице.

- Non, dites moi, est-ce qu'il y aura veritablement quelque chose cetle nuit? [Нет, скажите: правда, нынче ночью что-нибудь будет? (франц.)] - сказал Гальцин, лежа с Калугиным на окошке и глядя на бомбы, которые поднимались над бастионами.

- .Тебе я могу рассказать, видишь ли, ведь ты был на бастионах? (Гальцин сделал знак согласия, хотя он был только раз на четвертом бастионе). Так против нашего люнета была траншея,- и Калугин, как человек неспециальный, хотя и считавший свои военные суждения весьма верными, начал, немного запутанно и перевирая фортификационные выражения, рассказывать положение наших и неприятельских работ и план предполагавшегося дела.

- Однако начинают попукивать около ложементов. Ого! Это наша или его? вон лопнула, - говорили они, лежа на окне, глядя на огненные линии бомб, скрещивающиеся в воздухе, на молнии выстрелов, на мгновение освещавшие темно-синее небо, и белый дым пороха и прислушиваясь к звукам все усиливающейся и усиливающейся стрельбы.

- Quel charmant coup d'oeil! [Какой красивый вид! (франц.)] a? - сказал Калугин, обращая внимание своего гостя на это действительно красивое зрелище. - Знаешь, звезды не различишь от бомбы иногда.

- Да, я сейчас думал, что это звезда, а она опустилась, вот лопнула, а эта большая звезда - как ее зовут? - точно как бомба.

- Знаешь, я до того привык к этим бомбам, что, я уверен, в России в звездную ночь мне будет казаться, что это всё бомбы: так привыкнешь.

- Однако не пойти ли мне на эту вылазку? - сказал князь Гальцин после минутного молчания, содрогаясь при одной мысли быть там во время такой страшной канонады и с наслаждением думая о том, что его ни в каком случае не могут послать туда ночью.

- Полно, братец! и не думай, да и я тебя не пущу,- отвечал Калугин, очень хорошо зная, однако, что Гальцин ни за что не пойдет туда. - Еще успеешь, братец!

- 1000 Серьезно? Так думаешь, что не надо ходить? а? В это время в том направлении, по которому смотрели эти господа, за артиллерийским гулом послышалась ужасная трескотня ружей, и тысячи маленьких огней, беспрестанно вспыхивая, заблестели по всей линии.

- Вот оно когда пошло настоящее! - сказал Калугин. - Этого звука ружейного я слышать не могу хладнокровно, как-то, знаешь, за душу берет. Вон и "ура",прибавил он, прислушиваясь к дальнему протяжному гулу сотен голосов: "а-а-а-а-а"- доносившихся до него с бастиона.

- Чье это "ура"? их или наше?

- Не знаю, но это уж рукопашная пошла, потому что стрельба затихла.

В это время под окном, к крыльцу, подскакал ординарец офицер с казаком и слез с лошади.

- Откуда?

- С бастиона. Генерала нужно.

- Пойдемте. Ну что?

- Атаковали ложементы... заняли... французы подвели огромные резервы... атаковали наших... было только два батальона,- говорил, запыхавшись, тот же самый офицер, который приходил вечером, с трудом переводя дух, но совершенно развязно направляясь к двери.

- Что ж, отступили? - спросил Гальцин.

- Нет,- сердито отвечал офицер,- подоспел батальон, отбили, но полковой командир убит, офицеров много, приказано просить подкрепления...

И с этими словами он с Калугиным прошел к генералу, куда уже мы не последуем за ними.

Через пять минут Калугин сидел верхом па казачьей лошади (и опять тон особенной quasi-казацкой посадкой, в которой, я замечал, вес адъютанты видят почему-то что-то особенно приятное) и рысцой ехал на бастион, с тем чтобы передать туда некоторые приказания и дождаться известий об окончательном результате дела; а князь Гальцин, под влиянием того тяжелого волнения, которое производят обыкновенно близкие признаки дела на зрителя, не принимающего в нем участия, вышел на улицу и без всякой цели стал взад и вперед ходить по ней.

6

Толпы солдат несли на носилках и вели под руки раненых. На улице было совершенно темно; только редко, редко где светились окна в гошпитале или у засидевшихся офицеров. С бастионов доносился тот же грохот орудий и ружейной перепалки, и те же огни вспыхивали на черном небе. Изредка слышался топот лошади проскакавшего ординарца, стон раненого, шаги и говор носильщиков или женский говор испуганных жителей, вышедших на крылечко посмотреть на канонаду.

В числе последних был и знакомый нам Никита, старая матроска, с которой он помирился уже, и десятилетняя дочь ее.

- Господи, мати пресвятыя богородицы! - говорила в себя и вздыхая старуха, глядя на бомбы, которые, как огненные мячики, беспрестанно перелетали с одной стороны на другую.-Страсти-то, страсти какие! И-и-хи-хи. Такого и в первую бандировку не было. Вишь, где лопнула проклятая,- прямо над нашим домом в слободке.

- Нет, это дальше, к тетиньке Аринке в сад всё попадают,- сказала девочка.

- И где-то, где-то барин мой таперича? - сказал Никита нараспев и еще пьяный немного. - Уж как я люблю евтого барина своего, так сам не знаю. Он меня бьеть, а все-таки я его ужасно как люблю. Так люблю, что если, избави бог, да убьют его грешным делом, так, верите ли, тетинька, я после евтого сам не знаю, что могу над собой произвести. Ей-богу! Уж такой барии, что одно слово! Разве с евтими сменить, что тут в карты играють,- это что - тьфу! одно слово! - заключил Никита, указывая на светящееся окно комнаты барина, в которой во время отсутствия штабс-капитана юнкер Жвадческий позвал к себе на кутеж, по случаю получения креста, гостей: подпоручика Угровича и поручика Непшитшетского, того самого, которому надо было идти на бастион и который был нездоров флюсом.

- Звездочки-то, звездочки так и катятся,- глядя на небо, прервала девочка молчание, последовавшее за словами Никиты, - вон, вон еще скатилась! К чему это так? а, маынька?

- Совсем разобьют домишко наш,- сказала старуха, вздыхая и не отвечая на вопрос девочки.

- А как мы нынче с дяинькой ходили туда, маынь-ка, - продолжала певучим голосом разговорившаяся девочка,- так большущая такая ядро в самой комнатке подле шкапа лежит; она сенцы, видно, пробила да в горницу и влетела. Такая большущая, что не поднимешь.

- У кого были мужья да деньги, так повыехали,- говорила старуха,- а тут ох, горе-то, горе, последний домишко и тот разбили. Вишь как, вишь как палит злодей! Господи, господи!

- А как нам только выходить, как одна бомба прилети-и-ит, как лопни-и-ит, как - засыпи-и-ит землею, так даже чуть-чуть нас с дяинькой одним оскретком не задело.

- Крест ей за это надо,- сказал юнкер, который вместе с офицерами вышел в это время на крыльцо посмотреть на перепалку.