Соленый ветер - Сара Джио

– Мама сегодня ужинает в городе, – сказал папа, поглядывая на дом. Он встретился со мной взглядом.

– Дамы, окажете мне честь, отужинаете сегодня со мной?

Китти покачала головой.

– У меня встреча, – туманно отговорилась она.

– Прости, папа, но я ужинаю с Герардом.

Отец задумался, и его взгляд вдруг стал сентиментальным:

– Вы стали совсем взрослыми. У каждой свои планы. А, кажется, еще вчера играли здесь в куклы…

Честно говоря, я скучала по тем давним, незамысловатым денькам, когда жизнь вращалась вокруг бумажных кукол, нарядов и чаепитий на веранде. Я застегнула пуговицу на свитере: мне вдруг стало холодно от ветра. Ветра перемен.

– Пойдем внутрь, – предложила я, взяв Китти за руку.

– Давай, – просто согласилась она. И мы снова стали прежними девочками: Китти и Анной.

Клубы сигаретного дыма, низко стелющиеся над столами, пощипывали глаза. В «Кабана Клаб», модном местечке, куда субботними вечерами съезжался потанцевать почти весь Сиэтл, царил полумрак. Я прищурилась, пытаясь разглядеть сцену.

Китти подвинула в мою сторону коробочку, обернутую голубой бумагой. Я посмотрела на золотую ленту.

– Что это?

– Это тебе, – с улыбкой сообщила подруга.

Я вопросительно посмотрела на нее, потом на подарок и осторожно развязала ленту. Сняла крышку с белой ювелирной коробочки и откинула хлопковую подкладку, открыв сияющий предмет внутри.

– Китти?

– Это булавка, знак нашей дружбы. Помнишь те маленькие колечки, что были у нас в детстве?

Я кивнула, не понимая: мои глаза увлажнились от дыма или от воспоминаний об ушедшем детстве?

– Я подумала, что нам нужен более взрослый вариант, – объяснила Китти и отвела с плеча прядь волос, демонстрируя такую же булавку на платье.

– Видишь? У меня такая же.

Я рассмотрела серебряную безделушку – круглую, покрытую маленькими голубыми камушками, образующими узор в форме розы. Она сверкала в слабом освещении клуба. На обратной стороне я обнаружила гравировку: Анне от Китти с любовью.

– Очень красиво, – восхитилась я, прикрепив булавку к платью.

Подруга просияла.

– Надеюсь, она станет символом нашей дружбы, будет напоминать, что у нас нет друг от друга секретов, и мы не позволим времени или обстоятельствам изменить наши отношения.

Я согласно кивнула:

– Всегда буду ее носить.

Китти улыбнулась:

– Я тоже.

Потягивая содовую, мы разглядывали шумный клуб, где друзья, одноклассники и знакомые веселились, возможно, последний раз, прежде чем жизнь раскидает всех в разные стороны. Война. Брак. Неизвестность. Мое сердце сжалось.

– Посмотри на Этель и Дэвида Бартона, – прошептала Китти мне на ухо. Она показала на парочку у бара. – Его руки так по ней и блуждают, – отметила подруга, смерив их чересчур долгим взглядом.

– Стыд какой! – покачала я головой. – Она ведь помолвлена с Генри. Он, кажется, еще на учебе?

Китти кивнула, но я не заметила неодобрения в ее взгляде.

– А ты разве не мечтаешь о такой любви? – задумчиво спросила она.

Я наморщила нос:

– Дорогая, но это не любовь.

– Именно любовь, – возразила она, подперев ладонью щеку. Мы наблюдали, как парочка рука об руку движется к танцполу. – Дэвид от нее без ума.

– Без ума, верно, – согласилась я. – Но не любит ее.

Китти пожала плечами:

– Зато между ними есть страсть.

Я достала из сумочки пудру и припудрила нос. Скоро придет Герард.

– Страсть – для дураков, – заявила я, защелкивая косметичку.

– Возможно, – ответила она, – но я все равно рискну.

– Китти!

– Что?

– Не говори так.

– Как?

– Как падшая женщина.

Китти захихикала, и в этом момент у нашего столика появились Герард и Макс, его приятель и коллега из банка – невысокий, кудрявый, с простым, честным лицом. Он имел планы на Китти.

– Поделись с нами шуткой, Китти, – с улыбкой попросил Герард. Мне нравилась его улыбка, очаровательная и самоуверенная. На нем был серый костюм, он возвышался над столиком, приводя в порядок слетевшую запонку. Макс стоял по стойке смирно, дыша, словно немецкая овчарка, и сосредоточив все внимание на Китти.

– Расскажи им, Анна, – с ухмылкой обратилась ко мне Китти.

Я растерянно улыбнулась:

– Китти заявила, мол, они с Максом составят лучшую пару в танцах, чем мы с тобой, Герард, – я победоносно посмотрела на Китти, – представляешь?

Герард улыбнулся, а у Макса загорелись глаза.

– Мы не позволим ей так говорить, да, дорогая? – Он посмотрел на танцпол и протянул мне руку.

Музыканты заиграли, и Макс неуклюже затоптался возле моей подруги, широко улыбаясь. Китти закатила глаза и взяла его протянутую руку.

Герард плавно и элегантно положил руки мне на талию. Мне нравились его твердые объятья, его уверенность.

– Герард? – прошептала я ему на ухо.

– Да, дорогая?

– Ты испытываешь… – я замешкалась, пытаясь подобрать слова, – испытываешь ко мне страсть?

– Страсть? – повторил он, сдержав смешок. – Ты такая смешная. Конечно.

Он сжал меня немного сильнее.

– Настоящую страсть? – продолжила я, не удовлетворившись ответом.

Он остановился и любовно притянул мои руки к подбородку.

– Надеюсь, ты не сомневаешься в моей любви? Анна, я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя сильнее всего на свете.

Я закрыла глаза. Вскоре музыка остановилась и заиграла новая, более медленная песня. Я крепче прижалась к Герарду – так я могла слышать, как бьется его сердце, а он, несомненно, слышал мое. Мы раскачивались под мелодию кларнета, и с каждым шагом я убеждала себя, что у нас это есть. Конечно же, есть. Герард без ума от меня, а я от него. А сомнения – полная чушь. Это все Китти. Китти. Я смотрела, как она безрадостно танцует с Максом, и вдруг словно из ниоткуда возник мистер Гельфман. Он направился прямо к ней, что-то сказал Максу и тут же заключил ее в объятия. Удрученный Макс направился к столику.

– А что Китти делает с Джеймсом Гельфманом? – нахмурившись, спросил Герард.

– Мне это не нравится, – заявила я, наблюдая, как мистер Гельфман вертит мою подругу по танцполу, словно куклу. Он положил руки слишком низко на талию, чересчур крепко ее прижал. Я подумала о Кейтлин, бедняжке Кейтлин, и содрогнулась.

– Пойдем отсюда, – попросила я Герарда.

– Уже? – удивился он. – Но мы ведь даже еще не ужинали.

– Максин оставила в холодильнике сэндвичи, – ответила я. – Мне больше не хочется танцевать.

– Это из-за Китти?

Я кивнула. Я знала – теперь Китти ничто не остановит. Она четко дала это понять. И будь я проклята, если буду наблюдать, как лучшая подруга отдает свое сердце и честь недостойному мужчине – к тому же женатому. Но дело было не только в этом. Мой разум еще не осознавал, но сердце уже чувствовало: я завидовала Китти. Я хотела испытать то же, что и она. И боялась, что со мной никогда этого не случится.

Швейцар подал мое синее бархатное пальто, и я взяла Герарда под руку. Тепло. Безопасность. Защищенность. Мне очень повезло, напомнила я себе.

По пути домой Герард решил поговорить о недвижимости. Купим ли мы квартиру в городе или что-нибудь в Уиндермире, благополучном квартале нашей юности, рядом с родителями? Квартира будет ближе к банку. А как здорово было бы жить на Пятой авеню, протянул он. Этой осенью продают дом Бускирксы – большой тюдоровский особняк с четырьмя мансардными окнами. Мы могли бы купить и отреставрировать его, достроить новое крыло для прислуги и детскую для ребенка. Для ребенка.

Герард продолжал бубнить, в машине вдруг стало жарко. Слишком жарко. Дорога расплывалась перед глазами, уличные огни размножились. Что со мной? Почему я не могу вдохнуть? Закружилась голова, я вцепилась в дверную ручку.

– Милая, все в порядке?

– Просто немного душно, – сказала я, опустив стекло.

Он погладил меня по руке.

– Прости, дорогая, я тебя утомил?

– Немного, – призналась я. – Нужно принять столько решений. Может, пока сосредоточимся на чем-то одном?

– Конечно, – согласился он. – Больше ни слова о домах.

Он повернул в Уиндермир, проехав мимо величественных колонн на входе. За ними расположился зажиточный заповедник, где садовники часами шлифовали лужайки и стригли клумбы, вымеряя каждый лепесток, а гувернантки таким же образом пестовали детей. Мы проехали дом родителей Герарда, особняк с серыми фронтонами на Гилмор авеню, и белый колониальный дом Ларсонов, с прямоугольной живой изгородью и каменными урнами из Италии. Что со мной не так? Рядом мужчина, который меня любит и готов подарить привычную мне красивую, спокойную жизнь. Я была недовольна собой.

Герард припарковался, и мы пошли в дом, на кухню.

– Максин, наверное, уже спит, – сказала я, глянув на часы. Половина десятого. Максин обычно отправлялась к себе в девять пятнадцать.