Любовь и невесомость - Пьер Буль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Извините меня, Джо.
— Ладно, чего уж. Значит, так оно со мной и было. С первой попытки я отлетел вверх и в сторону и ударился задницей об угол потолка, да еще как пребольно! — потому что рванулся к Бетти со всей страстью и меня отбросило от нее с такой же силой. На этот раз я взбеленился. Да, сэр. Поставьте себя на мое место.
— Я стараюсь, Джо.
— Так вот, я ни о чем не думал. Я оттолкнулся задом и спикировал на нее, как бомбардировщик. Раз, и другой, и третий — и все повторялось сначала. Меня отбрасывало, как теннисный мяч. И чем больше я нервничал, чем больше суетился, сгорая от нетерпения, тем быстрее я отлетал и сильнее стукался задом о потолок. Раз пятьдесят я пробовал, сэр, пока вся задница у меня не стала в синяках и шишках. Но это все ничего по сравнению с тем, что творилось у меня в душе. Я чувствовал, что вот-вот рехнусь.
— А думаешь, мне было приятно? — вмешалась Бетти. — Если ты чувствовал себя, как мячик, то мне казалось, что я теннисная ракетка или это, как его, батут, на котором прыгают акробаты в цирке.
— Я сходил с ума из-за тебя, Бетти. Понимаете, сэр, она все лежала с закрытыми глазами, но по ее лицу я видел, что она все больше удивляется и ничего не понимает. Попробуйте встать, то есть лечь на ее место! Конечно, она была неопытной девушкой, но мое поведение должно было показаться ей очень странным. Дальше так продолжаться не могло. И вот, когда я накувыркался вдоволь, я понял, что одной страстью тут ничего не добьешься, и даже наоборот. Тут нужно было думать, все время думать.
О господи, думать в таком состоянии! Однако другого выхода не было. Когда грубая сила ничего не дает, остается рассудок и хитрость. Но, к несчастью, рассудок это одно, а любовь совсем другое, как вы сами дальше увидите.
Так вот, я перестал мотаться между кроватью и потолком. Мне удалось уцепиться за Бетти. Отдышался я и начал обдумывать свою задачу.
«Я просто болван, — сказал я себе. — Ничего тут трудного нет. Главное, не терять хладнокровия, как со мной сейчас было».
— Слушай меня, беби, — говорю я ей, хорошенько продумав свой план. — То, что с нами случилось, не часто бывает, я это признаю. Но все будет в порядке, надо только немного потерпеть. Мы с тобой в «сателлите». Тяготения больше нет. Надо приспособиться к этим условиям. Как я понимаю, у этой задачи только одно решение. Нам надо сцепиться.
— Сцепиться, Джо? — испуганно говорит она мне.
— Да, сцепиться. Не беспокойся, беби. Я все обмозговал за себя и за тебя. Так вот. Ты сейчас вытянешь обе руки в стороны, словно лежишь на спинке, плавая в море. Правой рукой ты будешь держаться за тот же ночной столик. А левой… погоди! Ты будешь держаться за шнур, который я привяжу сейчас к креслу. Поняла? Тут нет ничего мудреного. Твое дело самое простое. Ты должна держаться, как можно крепче, двумя руками и не думать ни о чем другом. А я уцеплюсь за твои плечи, и ты уж потерпи, если я сожму их чуть посильнее. И держись, что бы там ни случилось!
— Ох, Джо, — говорит она мне. — Не знаю, смогу ли я. Никогда не думала, что моя брачная ночь будет вот такой.
И тут Бетти, должен сказать, поняла, что ей надо тоже постараться. Немного найдется таких сговорчивых женщин. Она меня послушалась, сэр. Легла, как я ей сказал, ухватилась за конец шнура, и я даже подумал, что она похожа на маленькую девочку, которая собралась попрыгать через веревочку… Она меня послушалась даже слишком быстро, сэр, потому что, как я уже говорил и не устану повторять: любовь и рассудок — вещи прямо противоположные. После того как я продумал свой план, мне надо было подождать, чтобы мозги прочистились, а уж потом приступать к делу. Понимаете?
— Я понял вас, Джо.
— Значит, лежит она послушно и ждет терпеливо, тут уж ничего не скажешь. Ладно. Через некоторое время мы снова изготовились. Она крепко держится за два надежных «якоря», а я — за ее плечи. Я уже думал, что нашел правильное решение. Так вот, сэр, я ошибся! У нас ничего не вышло.
— Как это, Джо? Ничего не вышло?
— Это было невозможно. Наш математик объяснил мне, почему, когда я сам уже убедился. Сейчас вы поймете. Ее два сжатых кулачка были вроде двух неподвижных точек. Ладно. Две точки, как он мне потом сказал, определяют прямую, ось. Ее две руки были осью. И мои руки на этой оси нисколько не делали нас устойчивее. А когда есть только одна неподвижная ось, все другие тела могут вокруг нее вращаться: это геометрия. И как вы увидите, наши два тела должны были подчиниться общему правилу.
Это была настоящая акробатика, сэр, такое увидишь только в цирке! Мы держались крепко, я уже не взлетал к потолку. Порядок? Да не очень. Теперь от каждого толчка все мое тело каждый раз описывало дугу вокруг оси ее вытянутых рук. И каждый раз я стукался пятками об стену за изголовьем кровати.
А что же моя Бетти? О, она не разжимала рук, по крайней мере вначале. Но что еще можно было требовать от молоденькой новобрачной? Не мог же я заставить ее лежать неподвижно, как бревно. Она тоже изгибалась и отталкивалась, да это и понятно. И вот она в свою очередь взлетает, вращаясь вокруг оси своих рук, с размаху сталкивается со мной, и мы снова разлетаемся в разные стороны. Представьте себе крокодила, который зевает. Так вот, сэр, мы были похожи на две челюсти такого крокодила, которые закрывались и открывались и снова закрывались на какую-то долю секунды, не больше. Представляете, как это выглядело?
— Словно вижу своими глазами, Джо. Вы рассказываете великолепно.
— Конечно, это не могло продолжаться долго. Бетти, бедняжечка, не выдержала и разжала руки. Но я-то ее не отпустил, а наш «крокодил» как раз в тот миг зевнул особенно широко, и мы оба взлетели в пространство нашей спальни для новобрачных.
Ох, какое это было свадебное путешествие, сэр! Головою вниз, задом кверху и наоборот, мы вертелись, крутились, кружились, кувыркались, вращаясь все время вокруг нашей общей оси, которая теперь вращалась вместе с нами, сталкивались то животами, то задницами, чтобы тут же оттолкнуться, словно нам было противно каждое прикосновение, и ни на миг не могли прижаться друг к другу. Я мог тогда думать лишь об одном, прямо с ума сходил, дергался до изнеможения, но от этого нам было только хуже. Мы крутились уже не на турнике, а на какой-то летающей трапеции, это была уже не акробатика, а вольная борьба в воздухе, кетч в трех измерениях, и затрудняюсь сказать, что еще. Не было больше ни верха, ни низа — ничего!
Может быть, вы скажете: так это и есть решение задачи? Забыть о тяготении, о верхе и низе, забыть обо всем? Не думать о постели, о мебели, о поле и потолке, сцепиться руками и ногами и заниматься этим самым в воздухе? Можете говорить, что хотите… Мы все испробовали, сэр, уверяю вас. Но заниматься любовью в свободном пространстве, вращаясь вокруг собственного центра тяжести, — вы даже не представляете, что это такое! Все время что-нибудь да не ладится. Никогда я не думал, что для этого мне нужен каждый кусочек ее тела. Если мы держались за руки, разлетались ноги. Если ноги не разлетались, бедра куда-то проваливались, словно в пуховую перину. И даже если все было вроде на месте, то вокруг мелькали стены, мебель, светильники, и у нас до тошноты кружилась голова. Убедился на собственной шкуре, сэр. Ведь не на что было опереться, ничего прочного… Хотя бы моя Бетти была поопытнее, но чем она могла мне помочь тогда, бедняжечка? Она только плакала и грозилась вернуться к своей мамочке…
Мы все перепробовали, сэр. На Земле всякие мудрецы болтают о разных позах. Так вот, сэр, мы с моей Бетти в ту ночь испробовали столько поз и положений, сколько не снилось всем развратникам на нашей и на других планетах, вместе взятых. Только подумав об этом, до сих пор краснею. Черти в аду и те сгорели бы от стыда. Мы делали все, говорю вам. Держались за руки, цеплялись ногами. Один раз даже закутались в вуаль новобрачной, которая все еще плавала в воздухе. И все время что-то не получалось. И тогда нам пришла блестящая мысль. Мы забрались под кровать. Но там было слишком тесно, хуже чем сардинкам в банке. Так под кроватью мы и заснули рядышком, словно малые дети, которых укачало в море, — вот как это было.
— Пожалуй, вот и вся моя история, сэр, раз уж вы хотели ее знать. Ничего другого не было, но и этого, думаю, достаточно. Следующие ночи проходили по тому же сценарию с вариантами, но все кончалось воздушным балетом, после которого мы засыпали под кроватью, измученные и побежденные. Ничего нельзя было поделать. Тогда я решил посоветоваться с господами учеными из нашего экипажа. Вначале меня слушали терпеливо и даже как бы с интересом. Они нам сочувствовали. И даже пытались помочь.
Математик объяснил мне подробно, с научной точки зрения, почему и как все происходило. Физик пошел еще дальше. Он сделал мне сложный аппарат с электрическими и магнитными полями, который должен был создавать что-то вроде искусственного тяготения. Но вся беда в том, что эти поля действовали только тогда, когда я надевал изобретенный им костюм со всякими металлическими бляшками, пряжками и пластинками, похожий на смирительную рубашку. И жарко в нем было, как в печке! Мой приятель, главный механик, присоветовал мне лишь одно: чтобы я пользовался реактивным пистолетом. Все дело в координации, говорил он мне. Я и это испробовал, но ни разу не смог добиться нужной координации.