Год Барана. Макамы - Сухбат Афлатуни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Хабибы прорезались зубки. Принцесса сказала об этом мужу, он улыбнулся.
Ночью торопил ее с сыном:
«Зачем откладывать?»
И делал свое дело. Она кричала от внутренней боли. А он думал, так полагается.
Через месяц спросил: «Ну что?»
Она призналась, что ничего. Он проявил терпение, подождал еще месяц.
«Ну что? Что-то внутри чувствуешь?»
Хабиба научилась говорить «мама», «папа» и кланяться.
До постели Принцесса доползала как труп. Тахир будил, напоминал. Больно уже там не было, только как будто из дерева. И спать во время этого хотелось, один раз не сдержалась, зевнула во весь рот…
У Тахира день рожденья, мужчины готовили. Она ходила с мисками, помогала им.
Делали плов. В казане качалось масло. В масле отражались небо, ветви. Ранняя весна. На яблоне висела туша барана. Издали туша была похожа на огромный распустившийся цветок.
Казан зашумел — в масло бросили курдючный жир.
Принцессе стало больно, она отошла от окна.
Кровавое тело барана перед глазами. Со всеми внутренностями. Опыляемое насекомыми, как цветок. «Лук несите!» — крикнули со двора. Она побежала относить лук.
От лука заплакали глаза, и двор поплыл. В казане пузырились кусочки бараньего мяса. Скоро покроются румяной корочкой. Снова зашумело — мужчины бросили туда лук.
На крыльце стоял муж в белой рубашке и курил. Под ним сидела Хабиба, играя с обувью.
В казан бросили морковь и залили водой. Шум прекратился, забулькало. Мужчины заговорили о своих делах, о своем бизнесе. Надо уйти. Проходя мимо мужа, улыбнулась. Подняла Хабибу с калошей в руке, занесла в дом. Свекровь руки протягивает: «Хабибочка! Хабибочка!» Отдала ей. Зашла в комнату — и на кровать. Лежит, думает. Вспомнила: «Что-то внутри чувствуешь?»
Через день ее повезли к гинекологу.
Та за голову схватилась: «Куда вы смотрели?!»
Оказалось, в том самом роддоме ее стерилизовали сразу после родов. Комиссия приехала, отчитаться нужно было срочно по сокращению рождаемости, у них план. Обычно только после вторых родов это делали, и то не всем, а отдельным.
А тут — комиссия, и надо отчитываться. Решили сделать исключение, кто рожал, всех на стерилизацию. Потому что отчитаться надо было, а по-другому не получалось. Кто рожал, конечно, не виноваты, что так совпало. И врачи не виноваты, перед комиссией отчитаться надо, а то неприятности.
«Суки! — кричал муж ночью по-русски. — Су…»
В темноте плакала Хабиба. Принцесса поднялась, пошла кормить дочь.
Но молока в ту ночь почти не было.
— Выплакала из глаз все молоко, — говорит, глядя в костер.
Муж окончательно ушел в свою оболочку. Переписывал призывы на молитву, читал книги. Ждал, когда выйдет из тюрьмы двоюродный брат, чтобы глубже узнать от него про религию.
Свекровь, заметив в сыне такие изменения, испугалась. Стала в Москву свекру звонить, он там давно на заработках. Дверь закрыла, чтобы никто их разговор не слышал. Принцесса не стала подслушивать, просто зашла с Хабибой, будто случайно. Так свекровь ее взглядом прогнала, заходить снова было уже неудобно.
И она забыла об этом разговоре. Вспомнила через полтора месяца. Когда свекровь сказала: «Твой муж едет на заработки в Москву».
«А я?.. А Хабиба?..»
Перед отъездом он мучил ее всю ночь. Наверное, хотел запастись в дорогу. Ей было страшно оставаться без него, но ответить на «ласки» она не могла. Если бы у них был еще сын, было бы по-другому. Он бы не мучил ее, как проститутку.
Под утро он заснул, а она не могла заснуть, как ни стремилась. Лежала, думала о себе, о дочери, о муже и его поведении. Раздался призыв на намаз. Муж заворочался, сел, вышел из комнаты. Зажурчала вода в раковине, омовение совершал. Она лежала и слушала, как гремит вода, то громче, то затихая, когда муж преграждает ее падение своими ладонями.
Вода смолкла, она знала, что сейчас он вытирается, даже знала, каким полотенцем. Снова его шаги, он проходит мимо, выходит в соседнюю комнату, где ковер, который им дарили на свадьбу.
Не выдержав, встала, приблизилась к двери, за которой молился. Дверь была полуоткрыта, она видела его на полу, в майке. Рядом уже чемоданы. Во всех движениях мужа было что-то торжественное, хотя ничего нового она не увидела.
Отошла от двери, достала платок-хиджаб, встала возле зеркала. Опустила платок на голову. Постояла. В зеркале позади появился муж. Он уже закончил молитву и смотрел на нее с удивлением. Она быстро сняла.
Когда вот-вот должна была прийти машина и увести мужа в аэропорт, он завел ее в комнату. Она охотно зашла, думала, что он собирается оставить ей денег.
А он достал пояс. Этот пояс. «Иди сюда», — произнес он.
Она заплакала.
«Иди сюда, я сказал!» — повторил.
Вспомнила тело барана, висящее на дереве. Красное, с черными точками мух.
— Он уехал в Москву, его Москва все не кончалась, свекровь говорила, что она меня любит, но я должна вернуться в дом родителей.
— Вы вернулись? — спросил Ким.
Принцесса помотала головой.
— Это позор, к родителям вернуться.
— А почему свекровь хотела, чтобы вы ушли?
— Она говорила, что нужно продать дом. Что она должна ехать в Москву. А я к родителям. Обещала после продажи дома дать немного денег родителям, чтобы могли о Хабибе и обо мне заботиться.
— Но вы не ушли.
— Я не ушла. Когда звонил муж из Москвы, я плакала и рассказывала, как свекровь выгоняет. Он молчал, говорил, что скоро пригласит меня и Хабибу в Москву.
— Вы верили?
— Да. Мне казалось, что я скучаю без него. Он ведь мог меня сразу оставить, когда узнал, что я не смогу ему родить сына. А он, наоборот, даже стал иногда разговаривать со мной. Из Москвы мне звонил, про дочку спрашивал, как растет, что уже делать умеет. Я благодаря ему стала о Боге задумываться. И хиджаб носить стала, хотя свекровь говорила: не носи, лучше «перышки» себе сделай.
Москвич поднялся, сделал круг, разминаясь и похлопывая себя по бокам, вокруг пламени.
— Устал, начальник? — спросил водитель.
Москвич опустился на свое место, посмотрел на Принцессу:
— Дальше-то что? Только покороче.
Покороче. Конечно, покороче. Покороче — они отправились в Москву. Дочке купила комбинезончик, желтенький, очень теплый, удачно сторговались. Своих вещей взяла немного, платьев новеньких несколько и старый костюм, который любила, а так в основном Хабибкины вещи. Украшения взяла только самые необходимые.
Если еще покороче, то свекровь летела с ними. Когда через железные ворота Принцессу досматривали и пояс ее начал как будильник звенеть, пришлось давать объяснения.
Муж их встретил, в его поведении никаких изменений не было. Только ходил без бороды и одевался в европейском стиле, чтобы милиция не беспокоила. Когда увидел платок на Принцессе, закричал: «Ты что, быстро сними!» А она думала, что ему будет приятно. Она сняла платок и положила в сумку. Муж повел их на маршрутку, держал на руках Хабибу и шутил с ней. По дороге она спросила мужа как бы между делом: «А мы пойдем на Красную площадь?». «Зачем?» — Посмотрел на нее Тахир. Они сели в метро, и ехали долго. Она держала на руках Хабибу и боялась за себя и за нее.
Местность, куда Тахир привез их, называлось «Коломенское». Там шел дождь. С мужем был его друг, но он молчал.
К их приходу свекор уже вернулся с работы и приготовил еду.
«Ты что мало ешь?» — спросил ее за едой муж.
«В самолете ела… А здесь всегда будет дождь?»
«Всегда».
Потом она мыла посуду. Ложки и вилки здесь были такие же, как в Ташкенте. Муж говорил, что в Москве ему нравится, он ходит в мечеть, у него там друзья.
«Опять друзья…» — подумала Принцесса.
Муж сказал, что чувствует себя спокойно, но его тревожит одна мысль. Все они, оказывается, тайно приняли гражданство России…
«А я?» — Принцесса застыла с тарелкой в руке.
Тахир поморщился:
«Что ты меня все время перебиваешь!»
Капли падали с тарелки на пол. Принцесса опустила ее в раковину и стала тереть.
Тахир продолжал свой разговор. У него российский паспорт, и его не оставляют в покое из-за призыва в армию. А если он отправится в армию, то потеряет год и не сможет помогать друзьям, которые без него пропадут.
«Если Хабиба примет российское гражданство… Ты должна дать согласие».
Дождь кончился.
Принцесса села на табуретку возле окна и стала ждать, когда выйдет солнце.
— И вы подписали согласие? — Москвич ковырял в огне длинной веткой.
Принцесса кивнула.
— Напрасно.
Ветка, которой Москвич лез в костер, сама загорелась; Москвич бросил ее в огонь.
— Что я могла сделать? Они отвезли меня к знакомому нотариусу, положили готовые документы. И смотрят на меня. И я подписала. Холодно было, дождь. Все подписала.
