Соучастники - Уинни М. Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Никогда они меня не слушают. Я им все время говорю, но все время одно и то же. Вранье одно, сплошное вранье…
Я хочу задержаться и послушать еще, но тут меня как магнитом притягивает крепость в стиле ар-деко, вырастающая из жаркой пасти Таймс-сквер; ее происхождение запечатлено на фасаде на уровне второго этажа узнаваемым с первого взгляда готическим шрифтом. Этаж за этажом оплот усердной журналистики поднимается высоко в загрязненные небеса, а бездомные и поглощенные своими мыслями роятся внизу, ничего вокруг не замечая.
Я подхожу к темным вращающимся дверям здания “Таймс”. Врата Рая. Или Ада: это зависит от того, кто ты.
И все – один поворот, и меня уносит.
От жары и грязи многолюдного города – в покойное, девственно чистое святилище приемной. Я вдыхаю пресный воздух, пахнущий безопасностью и своего рода престижем. Уже больше столетия эта газета просвещает всю страну. Кого-то из работающих здесь я, наверное, знаю по университету, но ни за что на свете не хочу встречаться с ними здесь в выходной. Я самая обыкновенная посетительница, только и всего.
Я отмечаюсь, волнуясь, – вдруг меня не окажется в списке приглашенных. Но пропуск скучающая секретарша мне выписывает. Цифровой фотоаппарат делает смазанный снимок моего лица, вроде портрета из кривого зеркала.
Не без облегчения (и веселья) я беру его и сажусь на удобный серый диван. Жду, когда прибудет Том Галлагер.
Он замечательно пунктуален: входит всего лишь несколько минут спустя. На его мальчишеском лице – любезная улыбка, а руки почтительно сложены. Надо признаться, я впечатлена этой демонстрацией скромности, учитывая, как он знаменит.
На Томе очки в роговой оправе, словно в честь старых фильмов о газетчиках. А может, чтобы замаскировать его молодость или наследственную привлекательность, которой не скрыть: те же благородные черты, которые видим у его предков по мужской линии.
– Сара, я очень рад вас видеть. Спасибо огромное, что пришли.
Встаю; быстрое, но радушное рукопожатие.
Хоть сейчас и суббота, одет он не без старания. Рубашка с воротником на пуговицах (не белая – светло-зеленая) и темные джинсы.
Беру сумку.
– Простите, что только в выходной смогла. На неделе было много дел и мне… нужно было приготовиться к этому разговору.
Это и ложь, и не ложь. Не сказать, что в моей нынешней жизни много дел. Но что мне нужно было время на подготовку – правда. Мне было нужно как минимум десять лет.
Мы сидим в уединенной переговорной на двадцать пятом этаже, дверь закрыта, мы с Томом Галлагером одни. С высоты открывается завидная панорама мидтауна и Гудзона; осенний свет дробится в окнах и водах внизу. Есть стол: круглый, приземистый, коричневого стекла, он становится невыразительным алтарем для цифрового диктофона.
– Надеюсь, вы понимаете, – учтиво поясняет Том, – запись нужна для верности; я ни в коем случае не хотел бы неточно вас процитировать.
– То есть вы сейчас можете дословно цитировать любые мои слова? – спрашиваю я.
Я нервничаю сильнее, чем ожидала, и этот детский вопрос выдает мою неискушенность в журналистских делах. Я втихомолку ругаю себя за то, что задала его.
– Пожалуйста, не тревожьтесь, – он выставляет ладонь, успокаивая меня. – Этих решений я сейчас принимать не буду. Пока что давайте просто поговорим. Я хочу убедиться, что вы всем довольны.
Довольны. Давненько никто не думал о моем довольстве.
– Но… цитирование. Не хотелось бы сказать что-нибудь такое, что вы вырвете из контекста. – Я смотрю на диктофон, словно это бомба с часовым механизмом, красные цифры показывают обратный отсчет. – Или что-нибудь такое, о чем потом пожалею.
– Не вырву. Обещаю, что не вырву. В такой истории без контекста никуда. – Теперь его руки сложены полумолитвенно, взгляд голубых глаз серьезен. Интересно, это благодаря тому, как у Галлагеров воспитывают детей, он так хорошо, так… убедительно умеет показать искренность?
– Послушайте, – продолжает он, слегка подавшись вперед. – На этом этапе я просто собираю информацию. Контекст собираю, если угодно. Пройдут недели, а может, и месяцы, прежде чем я начну писать об этом следующую статью. Так что когда дойдет до дела, если я захочу дословно вас процитировать, то непременно с вами свяжусь и удостоверюсь, что сказанное вами вас устраивает. А времени на то, чтобы все это обдумать, у вас сейчас сколько угодно.
Я киваю:
– Обещаете?
– А как же, честное скаутское! – Он поднимает ладонь и ухмыляется; белые зубы сверкают в дурашливой, ироничной улыбке.
Ты родился в девяностые, хочу сказать я. В твоем детстве бойскауты вообще существовали?
Но это сочетание знакомого лица, очков в роговой оправе, изображение им добропорядочного белого соседского мальчика действует.
– Ладно, – снова киваю я. – Смотрите у меня.
Нацеливаю на него палец, как пистолет. Мой черед ухмыляться.
Том продолжает:
– В “Таймс” не принято перепроверять цитаты, но это такая важная и деликатная тема для… вас, возможно, и для других. Ваша собственная история – важнее всего. Я хочу быть уверен, что ваша точка зрения передана корректно.
Последние слова – уже, наверное, лишние. В “Таймс” не принято, но… На ум приходят продавцы с обычными их ухищрениями, цель которых – тебя завлечь. “Обычно я такого для наших клиентов не делаю, но лично вам будет подарок от фирмы…” Мой цинизм возвращается как раз вовремя, приводит меня в чувство.
Все мы пытаемся что-то друг другу продать, правда?
Только на сей раз я не знаю, подлежит ли обсуждению цена.
Том включает запись, и на машинке загорается красный огонек.
Мы откидываемся на своих диванах. Рядом со мной стоит чашка “Нью-Йорк таймс”, полная кофе; на ней красуется знаменитый девиз газеты. “Все новости, пригодные к печати”.
Том отпивает воды.
– Расскажите немного о том, как вы вообще занялись кино. До того, как стали работать с Хьюго Нортом.
Тут я даже не знаю, с чего начать. С того, как я впервые посмотрела фильм? (“Питера Пэна”, когда его снова выпустили на экраны в 1982 году, потом “Возвращение джедая” по выходе в прокат.) Или с тех воскресных вечеров, когда я каждый год без пропуска смотрела “Оскара”? При том что родители с бабушкой каждый раз возмущались, что я не в кровати, и приходилось убавлять громкость и подползать к экрану, чтобы слышать, что
