Фальшивые червонцы - Ариф Васильевич Сапаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как и прочие воспитанники привилегированного учебного заведения, Иннокентий Замятин был отменно здоров, регулярно проходил медицинские освидетельствования, а летом 1913 года, в канун выпуска, отличился в состязаниях столичных легкоатлетов и сумел завоевать приз, врученный ему, как сообщалось в формуляре, собственноручно самой государыней императрицей.
Открытие это вносило существенную поправку в облик убитого. Нетрудно было догадаться, что и лечебные отпуска, и выдумка насчет эпилепсии понадобились для каких-то особых целей, которые он держал в секрете.
Возникла острейшая нужда в дополнительной информации, характеризующей Иннокентия Замятина.
Допросы обитателей коммунальной квартиры и сослуживцев экспедитора решительно не годились, — товарищи из угрозыска и без того успели наделать шума. Еще менее целесообразными были разговоры с его лицейскими однокурсниками, проживающими в Ленинграде. Сказать ничего не скажут, а концы обязательно спрячут.
Прикинув разные варианты решения этой задачи, Печатник надумал съездить на Лахтинскую улицу.
В светло-сером костюме с искрой и в остроносых модных туфлях, приобретенных с получки в комиссионном магазине, выглядел он довольно солидно. Не хуже, должно быть, чем выглядят самоуверенные дипломаты из открывшихся в городе иностранных консульств. Лицо строгое, внушительное, на висках благородная седина. И осанка веская, вызывающая уважение с первого взгляда.
Критически исследовав себя перед зеркалом, висевшим в передней, Александр Иванович остался удовлетворенным. Не последовало замечаний и от жены, а на вкус ее можно рассчитывать смело. Правда, Марья Ивановна не спросила даже, по какому случаю нарядился он в будний день: обнаруживать излишнее любопытство у них было не принято. Нарядился — стало быть, так нужно в интересах службы, расскажет при случае сам.
Маленькую угловую комнатку с окном во двор, предназначенную в былые времена для горничной, в коммунальной квартире на Лахтинской улице занимала мадам Горюхина, бывшая владелица этого пятиэтажного доходного дома. Муженек ее лет пять назад вздумал сигануть за границу, прихватив с собой все наличные капиталы и заодно молоденькую любовницу из кордебалета Мариинского театра. Мадам Горюхина с той поры коротала дни на вдовьем положении.
Чрезмерно любопытствующих фининспекторов и въедливую домовую общественность должен был ублажать имеющийся у мадам патент кустаря-одиночки, изготовляющего дамские корсеты без применения наемной рабочей силы. Патент был исправный, честь честью. Что же касаемо неофициальной и строго засекреченной стороны жизненных ее пристрастий, то знали про нее только клиенты мадам, выбираемые с должной осмотрительностью.
Мадам Горюхина давала нуждающимся людям деньги в рост. Разумеется, не просто так, а под надежный залог и с процентами, исчисляемыми не совсем по-божески.
Вот ее-то и выбрал Печатник после внимательного изучения списка жильцов огромной коммунальной квартиры. Процентщица, по его предположениям, могла кое-что рассказать о своем умершем соседе.
Визит был тщательно продуман.
Начал Александр Иванович с извинений за вынужденное вторжение в чужую обитель. Ни к кому другому в этой квартире, напоминающей Ноев ковчег, он обратиться не смеет, к одной лишь мадам Горюхиной, да и то доверительно, полностью рассчитывая на ее умение держать язык за зубами.
Себя Александр Иванович отрекомендовал кузеном Иннокентия Иннокентьевича, утратившим с ним связь в годы революции. В Ленинграде он проездом, всего на недельку, собирается подписать довольно выгодный контракт с большевиками. Постоянно жительствует в Ревеле, волею судеб обрел ныне эстонское гражданство. Мадам, вероятно, наслышана о приборах всемирно известной фирмы «Электро-Континенталь»? Контрольный пакет акций этой фирмы принадлежит ему с прошлого года, и он, естественно, заинтересован в завоевании новых рынков сбыта.
Изобразить неподдельное родственное огорчение, вызванное прочитанной в газете хроникерской заметкой о несчастном случае на Фонтанке, было не очень затруднительно. Натуральности ради несколько словечек пришлось ввернуть на английском языке, что произвело должный эффект.
Мадам Горюхина слушала своего нежданного гостя в той амплитуде быстро меняющихся состояний, какую способны вызвать в душе подпольной процентщицы небрежные упоминания контрольных пакетов акций и выгодных контрактов. С большим трудом удалось ей преодолеть и растерянность, и изумление, и свойственную профессии недоверчивость.
— Значит, вы... оттуда? Из Ревеля? — задыхаясь, переспросила мадам Горюхина. — Ах ты господи, а у меня-то, как на грех, не прибрано в комнате! Вы уж извините, пожалуйста, не осуждайте бедную женщину... Не угодно ли чайку? Я мигом вскипячу, примус у меня за ширмой... Вот к чаю, извините, ничегошеньки нету сегодня, всего лишь ванильные сухарики...
Гость поспешил отказаться и от чаю, и от ванильных сухариков, сказав, что совсем недавно завтракал у себя в гостинице. Ежели мадам не имеет ничего против, он покорнейше просит рассказать хоть что-нибудь о его несчастном кузене, столь трагически погибшем во время купания. Судьба, как говорят, индейка, и от несчастий никто не имеет гарантии, но утонуть в цветущем возрасте, это, согласитесь, жестоко и в наш жестокий век...
— Не утонул вовсе Иннокентий Иннокентьевич, — сказала вдруг процентщица. — Убили его, горемычного...
— То есть как — убили? В газете же написано, что он жертва несчастного случая на воде, я сам читал!
— Мало ли что пишут в газетах...
— Но позвольте, позвольте, за что же с ним могли расправиться? И кто именно? Неужто у бедного Иннокентия были враги? Или его ликвидировали в застенках Чека? Умоляю вас, сударыня, не скрывайте от меня правды, скажите все, что вам известно!
— Нечего мне скрывать, да и не знаю я ничего... Слышала разговор такой, женщины во дворе болтали, а в точности кто же вам объяснит... Может, сам утоп, царство ему небесное, может, и верно нашлись злые люди. Убить-то у нас способны за здорово живешь, чего только мы тут не нагляделись...
Сболтнув лишнее, мадам Горюхина поспешно отрабатывала задний ход. Гость ее оказался достаточно учтивым человеком и не настаивал на подробностях. Напротив, с охотой поддержал ее версию: действительно, жизнь человеческая стала дешевле пареной репы, обмазурился народ, утратил христову веру.
Расспросы свои гость вел, как и подобало иностранцу, в несколько наивной манере. Интересовался бытовыми условиями существования своего покойного родственника. Где служил Иннокентий, был ли доволен своей должностью, сколько получал жалованья. И вообще, каково ныне в красной России людям благородным, не рабоче-крестьянского происхождения. Верно ли толкуют у них в Ревеле, будто новая экономическая политика Советской власти означает постепенное возвращение к принципу частной собственности, не заблуждаются ли его ревельские друзья?
В ответ надо было выслушивать слезливые жалобы и стенания процентщицы. И не просто так, из вежливости, а с соболезнующим выражением на лице, ибо, назвавшись груздем, приходится
