Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов - Андрей Добров

Зиновьев хитро посмотрел на меня, ожидая реакции, но я был уже хорошо знаком с его странной манерой шутить, так что не отреагировал.

— Павел Семенович! — сказал я. — Когда же вы повзрослеете?

Он ухмыльнулся в черную бороду и похлопал себя по лысине:

— Когда вот тут снова вырастут волосы, Владимир Алексеевич!

Я махнул рукой.

— Ну ладно, если серьезно, поступил он уже мертвым. С сопроводительной запиской нашего с вами старого знакомца Архипова Захара Борисовича. Он не смог меня найти и поэтому пригласил на осмотр места происшествия другого полицейского медика. Тот и зафиксировал смерть от отравления неизвестным веществом.

— Почему именно отравления?

— По симптомам агонии, Владимир Алексеевич. Мы, полицейские медики, в отличие от вас, литераторов, ничего не придумываем, а основываемся на строго медицинских фактах. Естественно, я первым делом взял образцы тканей желудка, его содержимого и печени и проверил их на аппарате Марша — довольно простая химическая реакция с добавлением серной кислоты, при которой выделяется водород. Проходя по стеклянной трубке, он выпадает черными пятнышками. Так вот, мышьяка я не обнаружил. О чем это говорит?

— О чем? — спросил я.

— Отравление мышьяком — явление распространенное. Я бы сказал, мышьяк — это лучший друг самоубийц, ревнивцев и наследников. Если травят мышьяком, можно смело квалифицировать убийство как бытовое или связанное с наследством. Но тут другой случай. Судя по всему, наш дорогой гость был отравлен с помощью растительного алкалоида. — Зиновьев откинул простыню и обнажил тело цвета старой слоновой кости со вздутым животом, разрезанное и сшитое грубо прямо посредине. — Трупные пятна обильные, синюшно-красные, цианоз слизистых оболочек. При вскрытии — венозное полнокровие внутренних органов и… Ну, не важно! Произойди это лет пятьдесят назад, я бы стоял тут и смотрел на тело как баран на новые ворота. Потому что способов определить наличие яда в организме просто не было!

— Но теперь-то они есть! — спросил я.

— Есть, слава богу, — кивнул Зиновьев. — Есть!

Он достал баночку с мутной жидкостью из кармана халата.

— Тут главное — действовать быстро, пока алкалоид не испарился. Видите ли, растительные алкалоиды, которые разные умные люди выделяют, соответственно, из растений, являются органическими веществами. И они растворяются в воде. В отличие от тканей человеческого тела. Мы, дорогой Владимир Алексеевич, не растворимы ни в воде, ни в спирте, и это очень хорошо, иначе многие из нас уже давным-давно бы растворились. — Он хохотнул и поболтал жидкостью в баночке. — Так что я взял ткани желудка, хорошенько размельчил их и смешал со спиртом, в который добавил синильную кислоту. Подкисленный спирт соединился с остатками алкалоида и стек при фильтровании. Так я проделал несколько раз, пока не получил жидкость, свободную от частиц желудка.

— Ну, — сказал я, указав на баночку, — она не выглядит чистой.

Зиновьев уставился на нее, а потом спрятал в карман.

— Это остатки первоначальной взвеси, — сообщил он, — отложены про запас, если потребуется контрольный анализ.

Из другого кармана он достал небольшую пробирку, заткнутую хорошо притертой пробкой:

— Вот. Пойдем обратно в кабинет.

Он накинул простыню на лицо покойника и повел меня к себе. Там, усевшись за стол, Павел Семенович подтянул к себе микроскоп, достал из упаковки лабораторное стекло и пипеткой перенес на него каплю из пробирки. Поместив стекло под трубу микроскопа, он зажег настольную лампу.

— Идите сюда, Владимир Алексеевич, взгляните!

Я подошел и уставился одним глазом в окуляр микроскопа.

— Что вы видите?

— Ничего.

— Подкрутите колесико настройки, может, у вас зрение не очень?

— Пока не жалуюсь, — проворчал я, но колесико покрутил. Правда, ни к чему новому это не привело, о чем я и сообщил доктору Зиновьеву.

— А теперь смотрите! — театральным голосом провозгласил доктор. — Я уже провел необходимые опыты с разнообразными реактивами. И сейчас просто капну нужный.

Он взял с края стола небольшой темного стекла пузырек, открыл его, вооружился новой, стерильной пипеткой и капнул на лабораторное стекло.

— Это концентрированная азотная кислота. Смотрите теперь!

Я опять приложился к окуляру.

— Покраснело!

Жидкость под микроскопом действительно стала красной, с переходами в оранжевый цвет.

— Вуаля! — кивнул Зиновьев. — Что и требовалось доказать. Теперь берем таблицы цветовых реакций… Ну. Мы их не будем брать, потому что я это уже проделал. И смотрим, кто дает реакцию покраснения при воздействии азотной кислотой?

— Кто?

— Морфин!

— Морфин… — задумался я. — Доктор, а может, покойный был простым морфинистом? И ваша реакция подтвердила только наличие морфия, который он мог принимать из-за зависимости?

— Нет, мой друг, — покачал головой доктор. — Судя по реакции, у него в организме не менее восьмушки золотника морфина, или полграмма, а это — смертельная доза. Прибавьте к этому то, что я рассказывал вам про трупные пятна и венозное полнокровие в сочетании с другими факторами, и — никаких сомнений — острое отравление морфином. Даже если он был морфинистом, то умер не от своей обычной дозы, а от смертельного количества этой отравы.

— Вот как?

— Предлагаю все же продолжить обсуждение за чаем. Вы не против? — спросил доктор.

Чаю мне уже совсем не хотелось — особенно после демонстрации отфильтрованной жидкости, но отказывать было неудобно, и я кивнул. Доктор подошел к двери и закричал:

— Люба! Люба!

Сначала я не понял, кого он зовет, но потом вдруг осознал, что служитель небольшого роста — женщина.

— А где же ваш помощник Байсаров? — спросил я. — Помнится, он был парнем здоровым, а теперь вместо него?..

— А теперь вот! — с улыбкой произнес Зиновьев, отходя от двери.

В кабинет вошла Люба. Она сняла шапочку и маску, и я увидел милое девичье лицо с маленьким свежим ртом и большими серыми глазами. И волосы цвета льна, собранные в тугую прическу. Все впечатление от юной девушки портило только суровое выражение ее лица.

— Звали, Павел Семенович?

— Вот, Люба, познакомься. Это наша знаменитость московская, журналист и писатель Владимир Алексеевич Гиляровский. Очень интересуется мертвыми телами, правда, в основном мужского пола!

Конечно, я давно привык к шуточкам доктора Зиновьева, но эта была какая-то совсем уж скабрезная. Впрочем, Павел Семенович, почувствовав мое напряжение, ничуть не сбился и продолжил:

— …Но исключительно в художественном смысле. А это, Владимир Алексеевич, Люба Байсарова — родная сестра моего помощника, который, увы, отпочковался от нас и уехал в Саранск на место тамошнего заместителя главного патологоанатома. Люба у нас еще учится. В том числе и делать чай своему руководителю, и, смею сказать, она не только привлекательней своего старшего брата, но и намного способней. Не так ли, мадемуазель?

Во время всей этой тирады ни один мускул на лице девушки не дрогнул. Она молча смотрела то на доктора, то на меня своими серыми, широко поставленными глазами, слегка наклонив головку. В наступившей паузе я почувствовал желание что-то сказать ей, как-то расположить к себе, но, кажется, сделал это неудачно.

— Не могу представить себе, Люба, что такая очаровательная, хрупкая девушка возится с мертвецами.

Девушка взглянула на меня холодно и пожала плечами.

— Ну, хорошо, — потер ладони Зиновьев. — Закончим с формальной частью. Люба, подайте нам с Владимиром Алексеевичем чаю, пожалуйста.

— Я еще не подготовила для вас того, с Мясницкой, — ответила она.

— Это которого раздавило телегой?

— Да.

— Ничего, потом. Он не убежит.

Люба кивнула и вышла.

Зиновьев повернулся ко мне:

— Ломовик! Груженный булыжником для мостовой! А тут пьяный — прямо под колеса. Сами знаете, ломовики колеса железной полосой подбивают для крепости — так что бедолагу разрезало на две части. А поскольку он оказался беспаспортным, да еще и по описанию походил на одного каторжника, то привезли к нам. Для проформы, конечно.

Доктор усадил меня на диван, а сам сел за свой стол и снова сдвинул микроскоп на самый край. Несколько минут мы провели время за болтовней, пока не пришла Люба и не принесла поднос со стаканами чая. Со своего места я увидел ее в другом ракурсе и отметил, что без фартука, пусть и в мешковатом халате, Люба смотрится очень недурно. Вероятно, почувствовав мой взгляд, она резко выпрямилась и ушла.

— Доктор, — сказал я, все еще провожая взглядом девушку. — Вернемся к нашему купцу. Еще раз спрошу: вы уверены, что этот морфин — не результат пристрастия к наркотику? Это важно!

— Уверен, — ответил Зиновьев, прихлебывая обжигающий чай из своего тонкого стакана. — Мало того, судя по интенсивности цветовой реакции, это морфин высшей очистки, какой можно получить только лабораторным путем. А значит, наш отравитель либо имеет доступ к химической лаборатории, либо сам — профессиональный химик.