Осенние детективные истории - Устинова Татьяна

– Там было пятьдесят процентов зарядки! – цедит она.

Глеб делает растерянное лицо. Светлана возвращается в кухню, набирает в чайник воды.

– Откуда здесь чайник? – Глеб тоже перемещается на кухню.

– Твоя сестра купила. Надо же ей было утром завтракать. Так никто и не увез. – Светлана старается сдерживаться.

– Прекрасно, а то пить хочется.

– Попьешь-попьешь. Даже кружка есть. – Она смотрит на него в упор, достает из ящика кружку и вдруг швыряет, попадая ему в район солнечного сплетения. Мужчина едва успевает поймать.

– Бросил сквош? – намекает она на его плохую реакцию.

– Партнера нет.

– Дисциплины нет.

– Да и некогда.

– Давай рассказывай, как ты занят!

Глеб возвращает кружку в шкаф, делает глубокий вдох.

– Света, у меня сейчас помимо дел на фирме сложный трудовой спор. Немного запутанный. Завтра с утра судебное заседание, а я ни разу не готов. Я расстроен не меньше твоего, не надо так.

Она отворачивается, ищет кнопку включения у плиты, вспоминает, какие ручки отвечают за конфорки.

– Какой еще трудовой спор? Ты кого-то увольняешь?

– Нет. Конфликт с подрядчиками.

– А почему ты на процессах, а не юрист?

– Ну так вышло.

Она хмуро молчит, явно собирается что-то сказать, но он опережает ее.

– Света, не надо предположений. Я бы хотел потешить твое самолюбие, сказать, что все плохо, что без тебя фирма загибается, пришлось даже уволить юриста, но это не так. Просто Геннадий Петрович в отпуске. Он всегда брал отпуск в сентябре, чтобы провести бархатный сезон на Черноморском побережье. Ты уже забыла? Я знал о судах, но решил, что справлюсь сам.

Она согласно кивает. Нет, она не забыла, но американская жизнь и заботы о новом филиале совсем вытеснили из ее головы вещи, которые казались вечными неписаными правилами. Геннадий Петрович – отпуск в бархатный сезон. Бухгалтер – обязательно поедет к родителям в деревню Антоновку, то есть две недели возьмет весной во время посевной, а другие две недели прибережет на зиму, чтобы оторваться на полную катушку в Таиланде вместе с другими зимовщиками, присовокупив остатки отпуска к длинным выходным. Менеджеры Валера, Максим, Юлия и Полина… У всех свои привычки и цели.

– Что может быть сложного в трудовых процессах? – интересуется она, стараясь переключить разговор на другую тему.

Наконец ей удается зажечь ближайшую конфорку и поставить чайник. Про себя она вдруг задается вопросом, помнит ли риелтор номер их квартиры. Берет телефон, чтобы скинуть СМС, вспоминает, что телефон разряжен. Кладет телефон. Прохаживается туда-сюда к двери и обратно к плите. Глеб не замечает ее нервного состояния. Как обычно, бывший муж занят только собой.

– Что сложного?! – Глеб пружинит, как будто готовится отбивать удар. – Действительно! Что сложного? А сколько у нас законов об охране труда, скажешь мне? М-м-м?

– Один закон. Трудовой кодекс называется… – рассеянно замечает Светлана.

Теперь Глеб прохаживается по кухне, заложив за спину руки, словно Сократ по Агоре в сопровождении учеников.

– Если бы один трудовой кодекс! Вместе со всякими подзаконными актами и методическими указаниями этих законов… внимание! Девяносто тысяч штук! Я специально подсчитал, если изучать каждый хотя бы по полчаса, – это пять лет жизни. Без перерыва на еду и сон. Пять лет жизни!

– Бедолага, – притворно жалостливо тянет Светлана.

Глеб вдруг резко останавливается и смотрит сквозь хитрый прищур:

– Не такой уж бедолага. Я кое-что обнаружил. Если по чесноку, то все социальные гарантии в России исключительно на совести работодателя. Вот реально. Едва только появляется чуть-чуть нестандартная ситуация, и финита ля комедия – прав работодатель! Есть, конечно, надзорные органы и прокуратура. Но это все далеко и долго.

Бывшая жена поворачивается, по-совиному склоняет голову набок и молча смотрит. Все-таки лучше, чтобы в конкретных трудовых процессах принимал участие Геннадий Петрович, а не специалист по международному праву со своими глобальными обобщениями. Впрочем, у нее нет желания углубляться, Глеб как-нибудь сам разберется с подрядчиками, ну или они с ним. Вместо этого ей приходит в голову идея получше.

Она оборачивается к нему и медленно произносит:

– Ох уж эта пресловутая российская вер-ти-каль! – как бы соглашаясь с его выводами.

– Она самая, – кивает он, не чувствуя подвоха.

– И все хотят подняться по этой вертикали хоть на этажик, хоть на пролетик. А лифт работает с перебоями. – Светлана делает короткую паузу, раз-два-три, и заканчивает самым невинным и веселым тоном: – Зато у хорошеньких женщин с сексуальной попкой шансов больше, особенно если ходить на работу в короткой кожаной юбчонке.

Они несколько секунд смотрят друг другу в глаза, после чего Светлана начинает тихо посмеиваться.

– Расслабься! Видел бы ты свое лицо!.. Не грузись, ты сам подставился, – все еще улыбается она.

Это достойная месть за «ты слишком стара». Глеб ерошит волосы на голове.

– Брр, я, конечно, не ожидал, что мои наблюдения за разрастанием трудового законодательства можно трактовать в таком ключе, но окей, лещ засчитан, – улыбается он в ответ на ее улыбку.

– Это не лещ. – Светлана щелкает пальцами. – Можешь считать, что это было четвертое.

Вот теперь она отбила! Это точно не «опоздашка-догоняшка». Настала его очередь гонять воздух условной ракеткой вслед улетевшему условному мячу.

Светлана ликует, проходит к окну. Накрапывает дождь, пасмурно, но тепло и безветренно. Если смотреть только на тополиную аллею, как бы не замечая берез и американских кленов, растущих вокруг коробки детской площадки, то можно подумать, что еще лето. Так она делала, когда была школьницей: в первые сентябрьские недели нарочно не видела желтеющих деревьев, покорно сдавшихся календарю одними из первых. Вычеркивала этих дрогнувших предателей из картины мира, проходила мимо, отворачивалась. Не смотреть на березы и американские клены! Смотреть только на высоченные тополя, на этих стойких солдатиков, верных стражников свергнутого короля Августа, удерживающих листву в полной зеленой готовности до самой середины, а иногда и до конца сентября. Но в итоге сдавались и самые верные, вступал в права воспетый Пушкиным багрец. И все вроде бы было правильно, а то, что делала Светлана, напротив – ужасно глупо, но почему-то ей нравилось тайно ото всех носить в себе болезненную сладость иллюзии еще одного продленного лета.

Двор огромный. Хозяева гуляют с собаками, мамы стоят с колясками под навесами подъездов. Всего год назад она мечтала, как оборудует рядом с этим панорамным окном свой рабочий стол, поставит кофемашину, будет сидеть за компьютером и в перерывах наблюдать за простой дворовой жизнью. Мечты не сбылись, но получилось все на удивление лучше того, что она могла себе нафантазировать. Жизнь интереснее любой аффирмации. И вообще, ломиться в закрытые двери и жить иллюзиями – теперь не в ее правилах. Глупо заставлять кого-то выполнять свои прихоти, права прабабка. Прихоти – дело добровольное. Она мысленно подмигнула своей легендарной родственнице.

– По-прежнему не смотришь на желтеющие березы и американские клены? – спрашивает Глеб.

– Неа, смотрю на все без иллюзий, – усмехается Светлана.

Чайник оповестил жалобным писком о том, что он справился со своей задачей.

– Сколько времени… – интересуется Глеб.

– Пять примерно.

– Нет, я о другом, сколько времени ты меня ненавидела?

Этот неожиданный переход от шуток к серьезности был бы похож на заранее продуманный ход – вполне в духе Глеба, – но сейчас Светлана уверена в том, что это не подстроено. Своим спонтанным намеком на удачную Катькину карьеру от простой помощницы до жены владельца агентства женщина даже немного гордится, но этот намек можно интерпретировать и как пас, передачу мяча. Значит, Глеб сейчас тоже импровизирует.

– О чем это ты? – пытается ускользнуть она, но бывший муж не позволяет.