Пробужденный любовник - Дж. Уорд

— Не отсылай меня без прощания.

Тишина.

Боль пронзила сердце, лишь увеличивая его любовь к ней. Он глубоко вздохнул, в груди разлилось восхитительное ощущение отчаяния. Он думал, что познал любовь до того, как стал лессером. Он думал, что женщина, которую он трахал и избивал годами, была особенной. Каким наивным дураком он был. Теперь он знал, что такое настоящая страсть. Пленная женщина стала горящей болью в его груди, позволяя ему снова чувствовать себя человеком. Она стала душой, заменившей ту, что забрал Омега[11]. Благодаря ей, он жил, хотя сердце его и не билось.

— Я вернусь, как только смогу, жена.

Бэлла расслабилась внутри трубы, услышав, как захлопнулась дверь. Мысль о том, что лессер ушел расстроенный из-за того, что она промолчала, доставляла ей удовольствие. Ну, теперь она окончательно сошла с ума, так?

Забавно, что именно безумие станет ее грядущей смертью. С того момента, как она очнулась в трубе много недель назад, она думала, что ее кончина станет самой обычной: смерть тела — смерть человека. Но нет, ее ждала гибель разума. Хотя тело было относительно здоровым, внутри она умирала. Психоз, наконец, завладел ею, и как телесная болезнь проходил в несколько стадий. Сначала она была в таком ужасе, что могла думать лишь о боли, которую принесут пытки. Но дни шли, и ничего подобного не происходило. Да, лессер бил ее, и то, как он разглядывал ее тело, было отвратительным, но он никогда не делал с ней того же, что с другими представителями ее вида. И не насиловал ее.

В ответ на это ее мысли приняли другой оборот, она воспряла духом и начала надеяться на спасение. Период «феникса» длился дольше. Целую неделю, наверное, хотя здесь было довольно сложно отследить смену дней.

Потом началось необратимое скольжение вниз, причиной которому стал сам лессер. Ей потребовалось довольно много времени, чтобы понять, что она имеет странную власть над похитителем, и начать использовать ее. Сначала она делала это для того, чтобы определить границы. Потом стала мучить его просто потому, что ненавидела и хотела причинить боль.

По какой-то причине лессер, который забрал ее… любил ее. Всем сердцем. Иногда он орал на нее и страшно пугал в такие моменты, но чем яростнее она боролась с ним, тем нежнее он обращался с ней. Он начинал беспокоиться, когда она не смотрела на него. Плакал, когда она отвергала его подарки. С нарастающей одержимостью он беспокоился о ней, молил о внимании, пытался угодить ей, а когда она отвергала его, он погибал. Весь ее мир концентрировался вокруг игры с его чувствами, и то, что эта жестокость придавала ей сил, убивало ее. Когда-то она была живым человеком: дочерью, сестрой… кем-то… Теперь же, посреди этого кошмара, она превращалась в камень. Превращалась в мумию.

Святая Дева-Летописица[12], она знала, что он никогда ее не отпустит. Он лишит ее будущего, что равносильно убийству. У нее было лишь это ужасающее настоящее. С ним.

Паника, чувство, которое она уже какое-то время не ощущала, поднялась у нее в груди.

Оцепенение ушло, и чтобы хоть как-то отвлечься, она сосредоточилась на холоде, исходившем от земли. Лессер одевал ее лишь в ту одежду, что забрал из ее собственного шкафа и комода, и она была лишена колготок, свитеров, теплых носков и ботинок. Но холод все равно безжалостно проник бы через все слои одежды, разъедая кости, покрывая ее сердце ледяной коркой.

Мысли метнулись к ее дому, в котором она так недолго прожила. Она вспомнила, как разводила огонь в камине в гостиной, как была счастлива, переехав в собственный дом… Это были плохие образы, плохие мысли… Они напоминали ей о прежней жизни, о матери… о брате…

Боже, Ривендж[13]. Рив сводил ее с ума своим деспотизмом, но оказался прав. Если бы она осталась со своей семьей, она бы никогда не познакомилась с Мэри, своей соседкой. И той ночью она не пошла бы через луг, чтобы удостовериться, что все в порядке. Она никогда бы не наткнулась на лессера. Она бы никогда не оказалась здесь: мертвая, но дышащая.

Она гадала о том, как долго брат искал ее. Сдался ли он уже? Вероятно. Даже Рив не смог бы продолжать так долго без малейшего намека на надежду.

Она могла поспорить, что он разыскивал ее, но в каком-то смысле была даже рада, что не нашел. Будучи очень агрессивным мужчиной, он все же оставался гражданским и мог пострадать, пытаясь спасти ее. Лессеры были сильны. Жестоки и могущественны. Нет, вернуть ее мог только кто-то равный этим чудовищам.

Образ Зейдиста всплыл в сознании, четкий словно фотография. Она увидела его свирепые черные глаза. Шрам на лице, рассекающий верхнюю губу. Вытатуированные на шее и запястьях метки раба крови. Она вспомнила шрамы от хлыста на его спине. И кольца, которыми были проколоты его соски. Его мускулистое, худощавое тело.

Она подумала о его сильной, несгибаемой воле и яростной ненависти, жившей внутри него. Он устрашал, был ужасом всей вампирской расы. Разрушенный, не сломленный, по словам его близнеца. Но именно эти черты превращали его в идеального спасителя. Только он один мог выстоять против лессера, похитившего ее. Вероятно, безжалостность Зейдиста была единственной вещью, способной спасти ее, хотя она и не рассчитывала, что он вообще стал бы искать. Она была обыкновенной гражданской, с которой он дважды встречался.

При повторной встрече, он заставил ее поклясться, что она больше никогда не подойдет к нему.

Она попыталась обуздать охвативший ее страх мыслью о том, что Ривендж все еще ищет ее. И что он сообщит Братству, если найдет хоть какую-нибудь зацепку, которая сможет привести их к ней. А потом, может быть, Зейдист придет за ней, потому что это будет частью его работы.

— Эй? Эй? Здесь кто-нибудь есть? — Дрожащий мужской голос был слабым, тонким.

«Это новая жертва», — подумала она. В самом начале они всегда пытались выбраться.

Бэлла прочистила горло.

— Я… здесь.

Повисла тишина.

— О Боже мой… Вы та самая женщина, которую похитили? Вы… Бэлла?

Звук собственного имени потряс все ее существо. Черт, лессер все время называл ее женой, и она стала забывать, что помимо этого была еще кем-то.

— Да… Да, это я.

— Вы все еще живы.

Ну, во всяком случае, сердце ее пока билось.

— Мы знакомы?

— Я-я ходил на ваши похороны. С родителями: Ралстамом и Джиллин.

Бэллу начало трясти. Ее мать и брат… упокоили ее с миром. А что им оставалось делать? Ее мать была глубоко религиозной женщиной, верила в Старинные Традиции. Если она была убеждена, что Бэлла мертва, то настояла на полноценной церемонии, чтобы дочь могла уйти в Забвение.