Глаза мумии - Роберт Блох

— Ответ наверняка внутри, — ответил я.

Не говоря ни слова, Вейлдан принялся за работу. Второй саркофаг тоже был открыт. Фонарь был на последнем издыхании и слабо мерцал. Мы наткнулись на третий саркофаг. Профессор работал почти в полной темноте; ловко орудуя ножом, он вскрывал последний крепеж. В желтом свете крышка шевельнулась и открылась.

Мы увидели мумию.

Из саркофага вырвалась волна розового пара — отвратительный пряно пахнущий дым проникал сквозь платки, закрывавшие нам нос и рот. Об огромной защищающей силе этих газообразных испарений говорило то, что мумия не была ничем укутана или прикрыта. Перед нами лежало обнаженное иссохшее коричневое тело, сохранившееся на удивление хорошо. Но все это мы видели лишь мгновение. Затем наше внимание перенеслось в другом направлении — к глазам, точнее, к месту, где они находились.

Из темноты нам в лицо вспыхнули два больших желтых диска. Это не были ни брильянты, ни сапфиры, ни опалы или другие известные камни, огромные размеры не позволяли отнести их к какой-либо распространенной категории. Они не были огранены или отшлифованы, но слепили своим блеском беспощадное сияние било нам в глаза, словно открытый огонь.

Мы оба подумали, что камни эти драгоценные, так что за ними стоило поохотиться. Я нагнулся, что бы взять их, но голос Вейлдана меня остановил.

— Не надо, — предупредил он, — Позже вынем, чтобы не повредить мумию.

Его голос звучал словно издалека. Мне не хотелось выпрямляться. Я продолжал стоять, наклонившись над пылающими камнями. И смотрел на них.

Мне показалось, что они растут, превращаясь в две желтые луны. Их вид завораживал — словно все мои чувства прониклись этой красотой. Камни посылали мне навстречу свой жар, и мой мозг окутывало теплом, которое не доставляло боли, но при этом подчиняло себе и обездвиживало все тело. Голова словно была охвачена пламенем.

Я не мог отвернуться, но и не желал этого. Камни зачаровывали меня.

Издалека до меня донесся голос Вейлдана. Я смутно почувствовал, что он тянет меня за плечо.

— Не смотрите. — Как нелепо звучал его взволнованный голос. — Это не натуральные камни. Это дары богов — вот почему жрец, умирая, заменил ими свои глаза. Они гипнотизируют… теория воскрешения…

Кажется, я его оттолкнул. Камни управляли моими чувствами, подчиняли меня себе. Они гипнотизируют? Ну конечно — я чувствовал, как теплый желтый свет смешивается с моей кровью, пульсирует в висках, подбирается к мозгу. Я понял, что фонарь погас, и все помещение озарялось ярким желтым свечением этих блистающих глаз. Было ли это свечение желтым? Нет — раскаленно-красным, это было яркое алое сияние, и оно обращалось ко мне.

Камни умели мыслить! У них был разум, или, точнее сказать, воля — та самая воля, которая заглушила во мне все чувства, захлестнула меня, заставила забыть, что у меня есть тело и разум, и разбудила исступленный восторг перед обжигающей красной красотой. Мне захотелось утонуть в огне, казалось, меня вытягивает меня из телесной оболочки, и я рвусь навстречу камням — проникаю в них — проникаю куда-то еще дальше…

Наконец, я понял, что вновь свободен. Я был свободен, но ничего не видел в темноте. Сперва я подумал, что, наверное, потерял сознание. По крайней мере, я упал, поскольку теперь лежал спиной на каменном полу подземелья. На каменном ли? Нет — я лежал на дереве.

Это было странно. Я чувствовал дерево. Мумия лежала на дереве. Я ничего не видел. Мумия была слепой.

Я ощутил свою кожу — сухую, морщинистую, шелушащуюся.

Мой рот открылся. Хриплый голос — мой и не мой одновременно — словно голос смерти, вырвался воплем: «Господи! Да я в теле мумии!»

Я услышал судорожный вздох, и что-то с шумом упало на каменный пол. Вейлдан.

Но что это за шорох? Кто проник в мое тело?

Проклятый жрец, который, желая воскреснуть, согласился на муки, чтобы в его мертвых глазницах оказались гипнотические камни, дарованные божеством; не зря его похоронили в гробнице, куда так легко войти! Глаза из драгоценных камней загипнотизировали меня, мы поменялись оболочками, и теперь он мог ходить.

Меня спас только приступ безграничного ужаса. Я вслепую поднялся на скрюченные конечности и разлагающимися руками стал неистово царапать но лицу, ища то, что должно было там оставаться. Мои пальцы вырвали светящиеся камни из глаз.

Затем я потерял сознание.

Пробуждение было ужасным, ведь я не знал, что меня ждет. Я боялся почувствовать самого себя, свое тело. Но мою душу вновь приютила горячая плоть, и мои глаза смотрели сквозь желтоватую тьму. Myмия лежала в саркофаге, и ее пустые направленные вверх глазницы представляли собой мерзкое зрелище, страшным подтверждением происшедшего была перемена в положении ее шероховатых конечностей. Вейлдан лежал там же, где и упал, на его лице была багряная печать смерти. Нет сомнений, с ним случился удар.

Рядом с ним находился источник желтого свечения — камни-близнецы, мерцающие зловещим огнем.

Понятно, что меня спасло — я вырвал из орбит эти ужасные орудия преображения. Утратив связь с запечатанным под ними сознанием мумии, они, очевидно, не смогли сохранить свою долговечную силу. Я содрогнулся при мысли о том, что это преображение могло случиться на открытом воздухе: тело мумии немедленно начало бы разлагаться, и мне не удалось бы вырвать камни. Тогда душа жреца храма Себека воскресла бы и бродила по земле. Страшно представить.

Я быстро схватил камни и завязал их в платок. Я ушел, оставив Вейлдана и мумию лежать на своих местах; выбираясь наружу я помогал себе тем, что жег спички.

Какое было облегчение, когда перед глазами открылось ночное египетское небо — к тому времени наступила ночь.

Но при виде этой ясной темноты я вспомнил, какой кошмар мне пришлось пережить в зловещем мраке гробницы, и с безумным криком бросился по песку к небольшой палатке, стоявшей возле входа.

В сумке под седлом было виски; я вытащил бутылку и возблагодарил небеса за то, что нашел масляную лампу. Наверное, я бредил — могу себе это представить. Я повесил в палатке зеркало и минуты три неотрывно глядел в него, желая убедиться, что и это я. После этого вытащил портативную пишущую машинку и установил на каменной плите.

Лишь тогда я осознал свое тайное желание запечатлеть правду. Какое-то время я спорил с самим собой — но спать в ту ночь было невозможно, а возвращаться во тьме через пустыню совсем не хотелось. Наконец, я кое-как обрел самообладание.

И напечатал этот рассказ.

Вот и вся история. Я вернулся в палатку, чтобы допечатать эти строки, а завтра навсегда оставлю и Египет, и эту гробницу, только снова закрою вход в нее, чтобы никто и никогда не нашел эти проклятые врата в подземные чертоги ужаса.