Катерники - Кирилл Голованов

Где- то впереди катеров крались вражеские транспорты с автоматами и пушками, со снарядами и патронами, с шерстяным «егерским» бельем и прочими шмутками, с маршевыми батальонами в подкрепление к потрепанной армии генерала Дитла, которая рвалась к Мурманску. Обратными рейсами транспорта вывозили в Германию никелевую руду.

Шли навстречу ветру. Через тридцать восемь морских миль, то есть примерно через семьдесят километров, этот путь выводил катера к противоположному берегу залива - мысу Кибергнес. При полной скорости было бы достаточно часа, чтобы очутиться на пути движения судов противника. Катера двигались скрытно, малым двенадцатиузловым ходом, покрывая за час двенадцать морских миль. Ветер понемногу крепчал, и волна, сатанея, становилась жесткой. Будто ехали на телеге по булыжнику. От ударов болели мышцы живота и сами собой кляцали зубы. Такая тряска для людей очень вредна.

За полчаса до полуночи боцман Александр Филинов, зоркость которого вполне соответствовала фамилии, различил вспышки света. Лейтенант Дмитров обрадовался, узнав маяк Стуршер. Стало быть, торпедные катера не заблудились в ночном походе. Свет маяка успокоил командира звена катеров и, одновременно, насторожил. Ведь в войну маяки включались очень редко. Работа этого маяка означала, что где-то неподалеку в море находятся корабли врага.

Вслед за тем загорелся прожектор артиллерийской батареи на мысе Кибергнес. Луч, низко стелясь по воде, широкими мазками как бы сбривал волны, которые сверкали мыльной пеной на гребнях.

- Стоп! - наклонился командир катера к Александру Иванову. Старшина группы мотористов располагался с ним рядом, но под крышей ходовой рубки, управляя оборотами всех трех двигателей.

Луч, ослепив на миг, проскочил, запрыгал на живых зазубринах моря и, утомившись, погас. Но несколько минут, пока торпедные катера из маскировки лежали в дрейфе без движения, обошлись дорого. Корпуса развернуло поперек волны - моряки называют это лагом, - и пошло валять с борта на борт, перехлестывая шипучим ледяным кипятком. Коля Ипатов отступил от волны за кормовой срез рубки, но волна достала его и тут, шибанув на реактивные снаряды. Сапоги молодого торпедиста, скользнув по обильной смазке, потеряли опору. Он не успел подняться, как следующая волна мягко и мощно оторвала его пальцы от поручней. Ипатов понял, что дело хана: сейчас смоет за борт. Его подхватило потоком, подбросило и вдруг с обломной силой врезало ногами об угловатые хвосты-стабилизаторы ракет и заклинило среди них.

- Открытый перелом обеих голеней, - доложил боцман лейтенанту Дмитрову. - Доставили в кубрик, наложили лубки…

Торпедные катера теперь шли по маршруту вражеских караванов, постепенно втягиваясь в глубину фиорда. Они ползли вдоль извилистого берега, защищенного мелями, рифами, скалами и, кроме того, наблюдательными постами и береговыми батареями противника. Следовало пройти двадцать четыре мили до островка Лилле-Эккерей и проверить: горит ли на нем маяк. Если да, можно было ожидать выхода вражеского конвоя из порта Киркенес.

Ветер со снегом нажимал теперь в правый борт. Куцая ночная видимость съежилась. Снег то густо метелился и хлестал по рубке, то пропадал совсем. Это называлось зарядами. Зато волна измельчала под берегом. Качка уменьшилась, но не надолго. Из узкой части фиорда, как Жучка из подворотни, выскочил местный ветер по имени Варангер. Он дул под прямым углом к норд-весту, сминая волну. Залив вскипел беспорядочной толчеей. Торпедные катера зарывались носом, принимая воду внутрь через носовую пулеметную турель. Их кидало и молотило со звоном и аханьем, будто бы не о воду - о камни. Болезненно вздрагивая от бросков, люди сжимались. Хуже всего приходилось животу. Живот был слишком мягким и набитым нежными органами. Мышцы брюшного пресса пружинили изо всех сил, но по упругости они уступали стальным рессорам. Резкие толчки пронизывали тело, перехватывали воздух в легких, как от удара в поддыхало.

- Боцман, - обернулся командир катера. - Проведайте Ипатова и вот еще что: дайте ему спирту. Тут даже здоровым трудно терпеть.

- Просил из-за него не возвращаться в базу, - вскоре доложил Филинов. - Говорит, лишь бы атака удалась, а он как-нибудь дотерпит.

Колю Ипатова можно было понять. Конечно же, обидно попасть в госпиталь, ни разу не увидев, как быстрые торпеды разламывают фашистские корабли. В этом взрыве была бы частица и Колиного труда. Не зря же он заверял самого командующего флотом? Ради гордого чувства причастности к морской победе краснофлотец Ипатов был согласен превозмогать до утра оглушительную боль. Но он по молодости лет не знал, что лейтенант Евгений Сергеевич Дмитров просто не имел права прервать боевой поход из-за травмы одного из членов экипажа, он не мог возвратиться, не исчерпав всех шансов на встречу с противником.

Шансов этих становилось все меньше. К скверной видимости, к бесшабашно-пьяной волне добавилось оледенение. Юркий воздух, обжигая морозом, одновременно выстудил воду в поверхностном слое. По законам физики, в ней стали зреть ледяные иглы. Но тот же ветер, перепахивая море, жамкая воду, как тесто, не давал иглам сцепиться между собой. Вокруг торпедных катеров качалась и пенилась среда, которой давно полагалось стать твердой. И потому стоило брызгам наткнуться в полете на борт, или на рубку, или на торпеды, как брызги застывали мгновенно. Влага замерзала даже на ресницах и на щеках лейтенанта Дмитрова и не таяла на коже, будто кожа была не теплой, не живой… Чтоб не мешала наблюдать, лейтенант отдирал корку ногтями, а палубе уже требовался скребок.

Проблуждав ночь, торпедные катера не встретили целей, потеряли друг друга и возвратились в Пумманки порознь. Радиолокации или инфракрасных приборов ночного видения еще на вооружении не было, а многое ли различишь во тьме даже в бинокль? Потом подобные походы назвали безрезультатными. Их учитывали только для статистики, опуская подробности. Запоминались и попадали в книги только такие действия, которые укладывались в формулу «пришел, увидел, победил!» И война в этих книгах невольно превращалась в романтический фейерверк, больше похожий на праздничный салют.

В маневренной базе Колю Ипатова поджидали сани из госпиталя. А мотористы принялись промывать топливные фильтры, проверять маслосистему, принимать в баки пять тонн бензина. Адская была работа: перекатить по рыхлому снегу на пирс двадцать пять железных бочек и слить их содержимое сифоном через шланг с замшевым фильтром. Замша пропускала топливо, но задерживала воду.

Вечером снова планировался очередной боевой поиск. К нему опять готовились на совесть. Никто не знал, что поиск этот опять окажется безрезультатным…

Глава 4. «…УБЕДИТЕСЬ, ЧТО ВАШ КОМАНДИР - НЕ МАЗИЛА!»

21 сентября 1943 года

Весь день 20 сентября над Варангер-фиордом гремели воздушные бои. Авиация Северного флота штурмовала и бомбила конвой противника. Истребители прикрытия отражали атаки вражеских перехватчиков. Потери были с обеих сторон. К вечеру сигнально-наблюдательный пост, оборудованный в скалах самой северной оконечности Рыбачьего, доложил о приводнении нашего торпедоносца «Ил-4», который был поврежден в бою.

Старший лейтенант Дмитров получил по телефону приказ срочно подобрать резиновую надувную шлюпку с летчиками в десяти милях к северу от мыса Вайто-лахти или по-нашему Вайдагубского. Задание выглядело несложным. Катеру идти недалеко и мелкая рябь на воде не мешала развить полную скорость, и видимость была достаточной для того, чтобы издалека разглядеть оранжевую шлюпку. Хорошая видимость помогала торпедному катеру выполнить приказ, и она же была для него очень опасной.

Хорошая видимость означала, что сам катер заметен издалека и может попасть под прицел вражеских самолетов. Для защиты от них имелись на палубе и на рубке два пулемета с ребристыми воронеными стволами, похожими на батареи парового отопления. Они стреляли крупными бронебойными пулями и были такими тяжелыми, что без специального станка - турели с ними было не справиться. Станок был несложный: ствол пулемета поднимался и опускался на подшипнике. А этот подшипник опирался на широкое металлическое кольцо с желобком, по которому бегало много стальных шариков. Турели позволяли даже юнгам, моментально разворачивая пулеметы, стрелять вверх и в любую сторону. Меткое и надежное оружие стояло на катерах. Но вражеские самолеты забрасывали их бомбами и штурмовали из скорострельных пушек, где каждый снаряд был разрывным, а то и зажигательным, от которого взрывались бензобаки. Нелегко было уклониться от атаки с воздуха в дневное время. Тут приобретали значение сущие пустяки. Оказывается, круговорот гребных винтов катера не только разгонял его вперед, но также выбивал воду из-под кормы. Там возникала яма, в которой обнажалась верхняя часть рулей. И рули, перекладываясь из стороны в сторону, не могли быстро поворачивать катер. Получалось, что скорость мешала юркости, то есть способности увернуться от бомбы или прицельного огня авиационных пушек. Торпедные катера не могли воевать днем без воздушного прикрытия.