Хтонь - Владимир Смирнов

7

Чертовка соскочила с подлокотника и возмущенно уставилась на Николая.

— Ты на что намекаешь, патлатый?! Хочешь сказать, что я тут как-то замешана? Да я по жизни пацифистка, мне война как крест в горле! Это ты — солдат Светлого воинства, а я — мирный обыватель, мирняк, как у вас говорят. Мне разборки Князей глубоко фиолетовы, я могла бы и дальше с тобой дружить, если бы ты был, как я, гражданским. Но ты же солдафон, ты сам всё порушишь, сам со мной порвёшь. И ты же меня ещё в чём-то обвиняешь!

— Почему это я сам всё порушу? — спросил Николай, ошарашенный столь мощным отпором.

Чертовка пожала плечами.

— Ты же бывший офицер, должен знать, как работает военная пропаганда. Тебе промоют мозг, убедят, что хороших чертей не бывает, что все черти — враги, подлежащие немедленному уничтожению. А во время войны любой контакт с врагом — предательство, причём, даже не Родины, но всего человечества. Ты готов к тому, что тебя объявят предателем?

— Но нет же ещё никакой войны, — возразил Николай.

Бестия посмотрела на него с нескрываемым сожалением.

— Поп, ты же не совсем тупой. Ты же видел — хтонь прорвалась. Значит, война неизбежна.

— Потому что пропаганда уже опустилась до людоедства? — спросил Николай, вспомнив подпись под фотографией.

— Если бы. Воевать будут, потому что Чёрный Князь искусственно изменил процентное распределение греховности. Экономические интересы, ничего личного. Хотя обе стороны, конечно, обставят это как войну за свои идеалы.

— А как же иначе? — удивился Николай. — Война с адом — святое дело! За веру, за принципы. Зло должно быть повержено. А инферно — зло.

— Ну да, конечно, — кивнула Бестия, — если речь о людях, то коллективная ответственность — это нацизм и мракобесие. А если о чертях — то пожалуйста, чеши всех под одну гребёнку! А мы, между прочим, все разные, как и люди. Это тебе в голову не приходило? Я что, по-твоему — великое зло? Так давай, замочи меня! Где твоя святая вода?

— Ты нет, — смутился Николай, — наверное, нет.

Чертовка презрительно скривила мордочку.

— Знаешь, на кого ты сейчас похож? На черносотенца, заявляющего: «Я не антисемит, у меня даже есть друзья-евреи».

— Ну извини, — сказал Николай. — Мне нужно время, чтобы во всём разобраться. Всё слишком сложно.

— А никто и не обещал, что будет просто, — фыркнула Бестия.

Николай надолго задумался. Потом сказал:

— И всё-таки, по поводу Хайдеггера — объясни как-нибудь эти аналогии. Согласись, на случайное совпадение это не очень похоже.

Чертовка взмахнула лапками.

— Да не знаю я! Это как-то само выходит, тянет меня к людям. Возможно, неосознанно хочу что-то изменить. Вот только в мужчинах я так и не научилась разбираться. С Мартином ничего не получилось, уж на что умный был мужик. Да и с тобой вряд ли что-то выйдет. Ты ведь даже на миг не допустил мысли, что можешь остаться гражданским — то есть, что мы можем остаться друзьями. Ты воин; знаешь, что тебя призовут, промоют мозг военной пропагандой и кинут в самое пекло. А я буду сидеть на жопе ровно и вспоминать наши разговоры. Тоска…

— А не боишься, что и тебя тоже — того? — Николай провёл ладонью по горлу. — Что ад падёт, и всех чертей — по законам военного времени?

— И не мечтай! — ответила Бестия. — Я не одну войну пережила, видела, как это бывает. Инферно нельзя сокрушить, прими это, как физический закон. И Чёрный князь никогда не сможет победить окончательно — по той же самой причине. Победа одной из сторон будет означать лишь сдвиг экстремума гауссианы в распределении греховности. Причём, чем сильнее будет сдвиг, тем больше напряженности останется после победы. А самое дебильное здесь в том, что через некоторое время привычное распределение всё равно восстановится, как будто никто и не воевал. Все трофеи временны и, честное слово, не стоят затраченных жертв. Но сейчас, как и всегда, вам будут втирать про Судный день. «Это есть наш последний и решительный бой», «До основанья, а затем» и прочую лабуду. И вы, конечно, поверите — ибо жизнь у людей слишком короткая, а память ещё короче.

8

Чертовка оказалась права — через два месяца Николая призвали. Курьер доставил пакет из патриархии с предписанием срочно прибыть в Москву и авиабилетом от ближайшего города. Вылетать надо было уже на следующий день, так что сдавать дела было некому — преемника на его место найдут не скоро. Николай невольно вспомнил, как сам принимал этот приход. Старенький поп трясся, суетился, покрывался пятнами. Волновался, бедняга, боялся, что его последний день в родной церкви может омрачиться какой-то нелепой недосдачей. Заставил сверять всё, вплоть до мелочей; ещё чуть-чуть и свечки стали бы пересчитывать. Кассу перепроверили дважды.

О церковных иконах в тот день Николай целую лекцию выслушал. И даже (с разрешения батюшки) записал её на телефон — дабы, если придётся, передать преемнику. Но не пришлось, судьба распорядилась иначе. Внезапный отъезд без передачи полномочий. Приказ был предельно лаконичен — взять командировочные из церковной кассы, запереть церковь, отдать ключ старосте. И вперёд, на новое место службы. А если успел обрасти имуществом — плюнь и забудь, не для того тебя на служение ставили.

Имуществом Николай не оброс, все его вещи могли уместиться в старом армейском рюкзаке. Документы, ноут, нехитрая одежда, нож, фонарик, зубная щетка. И походная Библия, разумеется. Много ли бойцу надо. Николай аккуратно укладывал вещи в рюкзак; чертовка сидела рядом, обиженно хлюпая носом.

— Да что ты, в самом деле, — Николай протянул руку и потрепал Бестию по мохнатому плечу, — ты же знала, что так будет. Сама ведь это предсказала.

— Я просто факты сопоставила, — всхлипнула чертовка, — там же всё на поверхности лежало. А ты уже готов предсказательницей меня считать. И что дальше? Как вас там учат — «Ворожеи не оставляй в живых»?

Николай застегнул рюкзак и отодвинул его в сторону. Взял чертовку за плечи, заглянул в бесовские глаза.

— Отставить сырость! Свидимся ещё, и не раз. Это я человек подневольный, но ты-то в любой момент можешь меня навестить. Зайти «на огонёк», как у вас говорят.

— Я-то могу, — серьёзно ответила чертовка, — но тогда ты должен будешь меня убить. Или пойти под трибунал. Пойми, шутки кончились. Война уже совсем близко, а на войне… Ты и сам знаешь.

— Знаю, — кивнул Николай. — Значит, после войны?

— Если тебя не убьют, — ответила Бестия, — или