Страна игроков - Иван Жагель

Словно мазохист, Ребров целый вечер переключал телевизор с канала на канал и смотрел выпуски новостей: все они начинались практически одним и тем же – сюжетом о самоубийстве главы компании «Русская нефть». В десять часов, когда началась большая информационная программа по каналу НТВ, пришла жена.

Открыв дверь своим ключом, Лиза бросила сумку на пол в прихожей, скинула туфли и босиком прошла в спальню. Всем своим видом она как бы говорила, что смертельно обижена и не собирается ни с кем в этой квартире разговаривать. За ней последовал шлейф запахов каких-то лекарств, вина и дорогих духов, которые Ребров ей не покупал.

Переодевшись в халат, Лиза уже направилась было в ванную комнату, но остановилась за спиной сидевшего в кресле Виктора – НТВ передавало свою интерпретацию главного события дня. К этому часу корреспондентам удалось раздобыть несколько фотографий Лукина, сделанных во время деловых встреч за рубежом, а также с десяток его семейных снимков, демонстрировавших, каким он был прекрасным мужем и отцом.

В отличие от других каналов, показывавших громадный загородный дом Лукина только снаружи, НТВ удалось достать пленку, снятую кем-то на месте самоубийства. Сначала камера прошлась по просторной гостиной. В эту комнатку очень органично вписывались овальный обеденный стол персон этак на двадцать и несколько пальм. А потом оператор задержался на кресле, в котором пришедшая рано утром уборщица обнаружила тело президента «Русской нефти». Рядом на полу мелом были обведены контуры пистолета.

Наконец, НТВ оказалось единственным каналом, сумевшим взять интервью у вице-премьера Владимира Шелеста, курировавшего в правительстве нефтяные отрасли. С его фамилией Ребров не раз сталкивался при подготовке своего материала, так как она стояла на многих важных документах. Но каждый раз эти документы носили самый общий характер: скажем, определяли условия конкурса, победитель которого получал право осуществлять поставки нефти за рубеж.

Другое дело, что чаще всего в таких конкурсах побеждала компания «Русская нефть», однако напрямую обвинить в этом Шелеста было трудно. Тем не менее во время сбора информации для статьи Ребров пытался встретиться с вице-премьером, но, узнав суть вопроса, помощник Шелеста вначале попросил перезвонить через пару дней, а затем отфутболил Виктора к какому-то второстепенному чиновнику.

На экране телевизора Владимир Шелест выглядел преуспевающим и очень уверенным в себе человеком, примерно одного возраста с Ребровым. Он был подтянут, хорошо подстрижен, на его лице постоянно присутствовала мягкая улыбка.

– Да, компания «Русская нефть» работала по ряду межгосударственных соглашений, – отвечая на вопрос корреспондента, вежливо сказал вице-премьер, – но это право она заработала, участвуя в открытых тендерах, предлагая правительству наиболее выгодные условия. Итоги конкурсов подводила специальная комиссия, так что я не вижу здесь никаких проблем, а тем более какого-то криминала.

– В то же время, – не отставал корреспондент, – из опубликованной в газете «Народная трибуна» статьи можно сделать вывод, что у частной компании, занимавшейся внешнеторговыми операциями, были мощные покровители в правительстве. Кстати, представитель «Русской нефти» уже заявил, что они подадут в суд и на газету, и на написавшего статью журналиста. А вы не будете требовать извинений, не считаете, что ваша честь задета?

Вице-премьер одарил всех зрителей еще одной потрясающе мягкой улыбкой. Он явно не хотел терять лицо, горячиться даже тогда, когда речь шла о противниках.

– Материал настолько непрофессионален, что, мне кажется, это как раз тот случай, когда газета высекла сама себя. Очевидно, что автор статьи человек молодой, горячий, и пусть воспитательной работой с ним занимается руководство «Народной трибуны». У меня на это, простите, нет времени…

За спиной у Реброва раздался какой-то невнятный звук.

– Тебе кажется это смешным? – спросил, поворачиваясь, Виктор.

– Насчет молодого человека – это и в самом деле забавно, – усмехнулась Лиза. – Мальчишке тридцать пять. Думаю, что тебе повезло. Если бы ты появился в кадре, то у тебя не было бы и этого оправдания.

В первый момент Виктор даже растерялся. А когда к нему вернулась способность говорить, он выглядел довольно жалко:

– Ты не считаешь, что твоя издевка – несправедлива и слишком жестока?

– А ты думаешь, мне приятно сознавать, что из-за статьи моего мужа застрелился человек?!

– Да не мог он застрелиться из-за этого, не мог! Понимаешь?! Все словно с ума сошли! – взорвался Ребров. – И, кстати, с чего это ты вдруг вспомнила, что у тебя есть муж?

Лиза страшно не любила, когда у нее перехватывают инициативу, и немедленно постаралась восстановить контроль над господствующими высотами.

– В самом деле, – сказала она, как бы вспомнив что-то мимоходом, скоро для меня это будет не актуально.

– Что ты имеешь в виду?

– Я ухожу от тебя. Думаю, я не буду здесь жить. Но так как квартира моя, попрошу тебя подыскать себе что-нибудь другое.

– Ты удивительно точно выбрала момент, чтобы сообщить мне об этом, усмехнулся Виктор. – Хорошо, дай мне немного времени разобраться со своими проблемами, и я куда-нибудь перееду.

– Конечно-конечно, – кротко прощебетала Лиза.

В эту ночь Реброву так и не удалось заснуть. Он ворочался на диване в гостиной, мысленно спорил со всеми на свете и проклинал душную июльскую ночь, которая так и не принесла огромному городу хотя бы немного прохлады.

Глава II

ВЫЗОВ В ПРОКУРАТУРУ

1

Ребров и Хрусталев уже около получаса сидели в приемной главного редактора «Народной трибуны» Михаила Семипалатинского. Ожидание затянулось, однако встать и уйти было нельзя – «на ковер» им приказали явиться немедленно! Но пока они спускались на третий этаж, где размещалось руководство газеты, к главному неожиданно нагрянули какие-то гости из Государственной думы, и Семипалатинский засел с ними в своем кабинете.

Секретарь отнесла им чай, что свидетельствовало о затяжном характере встречи. Вот почему на лице импульсивного Романа блуждали какие-то нервные гримасы, он беспокойно ерзал в очень низком кресле, и вообще у него был вид человека, созревшего для кошмарного преступления.

Хрусталев зашел за Виктором сразу после утренней планерки. Он не стал объяснять причины срочного вызова к начальству, но все было ясно и так. Только когда они уже выходили из лифта, Роман бросил:

– На планерке основной темой разговора была твоя статья об этой нефтяной компании… ну и реакция на нее в других газетах, на телевидении. Вся эта демократическая свора накинулась на тебя… Но ты не переживай, отобьемся…

«Сворой» резкий на оценки Хрусталев называл ближайшее окружение Семипалатинского, состоявшее из нескольких его замов и особо приближенных редакторов отделов. Роман любил повторять, что точно так же, как когда-то коммунисты не терпели малейшего инакомыслия, так сегодня демократы из редколлегии «Трибуны» – слово «демократы» он сопровождал ироничной ухмылкой – каленым железом выжигают в газете все, что им не нравится. «Это просто бездари, которые объединились, чтобы никого не подпускать к своей кормушке», – добавлял он.

Необузданный характер Романа заставлял его кичиться своей оппозиционностью, что часто оборачивалось для него серьезными проблемами. И, возможно, он давно бы лишился своей должности, если бы не работал в этой газете уже в течение двадцати лет, которые вместили и закат коммунистической системы, и перестройку, и начало экономических реформ в стране. В общем, он был одним из патриархов «Народной трибуны», и чтобы избавиться от него, нужны были достаточно веские основания.

Пока Роман и Виктор томились в приемной, в редакции наступала самая горячая пора: в секретариате начинали делать очередной номер «Трибуны». И кто хотя бы раз наблюдал за этим бедламом, то бишь за выпуском газеты, тот подвергался риску заразиться неизлечимой болезнью, называемой «журналистикой».

Тем более что в «Народной трибуне» – издании с историей, именем и традициями, где почитали за честь напечататься многие известные публицисты, политики и просто неординарные личности, – все достоинства и недостатки газетного дела проявлялись особо контрастно. Проблемы на ее страницах поднимали, как правило, очень крупные, юмор был тонким, заголовки придумывали емкие и из статей безжалостно выжимали воду. Ну а если газета начинала, скажем, критиковать правительство, то делала это тогда, когда все остальные им еще восхищались, и, наоборот, принималась защищать власть, когда средства массовой информации подвергали ее обструкции. Впрочем, иногда в «Трибуне» встречались и откровенные ляпы, очевидные глупости, но и они тоже были грандиозными.