Любовь и расчет - Сесилия Грант

Ник повернулся на этот голос. Увидев человека, отступил в сторону одним экономным движением, чтобы не мешать людскому потоку. Он любил приходить рано в суд, но уже и так задержался у песочных часов. Ничего. Его окликнул Уэстбрук, а для Уэстбрука он был готов на все.

— Не останавливайся, я не хочу тебя задерживать. — Человек приблизился к нему, широко улыбаясь, и жестом велел продолжить движение, потому что за тот год, когда великодушно взял его на свой курс, слишком хорошо выучил привычки Ника, который высоко ценил пунктуальность во всем. — Сегодня в уголовный суд, да?

— Стаббс намерен загружать меня всю сессию безнадежными делами. Начиная с карманной кражи на Уайтчапел. — Ник легонько стукнул по портфелю, в котором лежало подготовленное для суда дело. — Я должен спасти несчастного молодого человека от каторги, если удастся, конечно.

— Стаббс — субъект с благими намерениями, но его слишком мягкое сердце расслабляет голову. Смотри, чтобы в этот раз он не припозднился с денежным вознаграждением.

Уэстбрук кивнул и салютовал приподнятой рукой проходившему мимо человеку в шелковой мантии королевского адвоката. Бернем. Ник знал поименно всех королевских адвокатов.

— Честно говоря, я усвоил урок с прошлого раза и взял аванс. Подозреваю, что из его собственного кармана. Из того, что прочитал о парне из дела, сомнительно, что у него есть средства или связи, чтобы нанять барристера. Но вы же знаете Стаббса.

Они оба его знали. Поносить эксцентричность того или иного солиситора было развлечением и привилегией барристеров, хотя Блэкшир обычно не заходил слишком далеко, подшучивая над Стаббсом. Ведь другие солиситоры перестали приносить ему дела с тех пор, как имя его семьи было запятнано после одного события, но Стаббса это не отпугнуло.

— Я знаю, что ты, как всегда, успешно справишься с защитой. — Собеседник похлопал Блэкшира по плечу. Отец редко это делал. Он был человеком рассудка и нечасто позволял себе подобные внешние проявления.

— Впрочем, я не зря тебя искал. Представился удобный случай, который, как мне кажется, может отвечать твоим талантам и наклонностям. Не стану задерживать твой приход в суд, рассказывая обо всем сейчас, но спрошу: не сможешь ли прийти к нам пообедать? Миссис Уэстбрук и семья будут рады тебя видеть, и мы поговорим о деле за стаканчиком портвейна.

— Мне бы очень хотелось. Я давно их не видел. Позвольте мне принести портвейн. Я только что купил бутылку чего-то приличного.

Ник выпалил слова на одном дыхании, поскольку они приблизились к воротам у выхода на Флит-стрит, где они расстались. Ник взял на заметку — купить портвейн. И спросить у кого-то из своих соседей, какой считается хорошим. Он, конечно, мог найти лучшее применение своим деньгам, чем растрачивать их по мелочам на мимолетные радости, но скорее предпочел бы провалиться под землю, чем явиться на обед с пустыми руками. Особенно когда у хозяина было три дочери на выданье и сын на иждивении.

Ах, дочери. Пульс Ника слегка подскочил при мысли снова увидеть мисс Уэстбрук. Ему трудно стало владеть собой.

Хотя в остальном он себя контролировал. Ему не нужен был скандал, чтобы удалить от себя мисс Уэстбрук. Она сама с самого начала поставила себя вне зоны его досягаемости, не оставив ему в этом никаких сомнений. Все же его гордость еще щемило при воспоминании, когда он позволял себе ему предаться.

Так что вспоминать не стоило. Особенно когда существовала другая тема для размышлений. Лучше он обратит мысли в эту сторону.

Что это был за удобный случай? Пока Ник проталкивался сквозь обычную толпу людей, шатающихся у кирпичных стен помещения, где содержатся подсудимые, его любопытство росло. Уэстбрук знал все детали его обстоятельств; особенно о том, что его практика в эти дни зависела от клиентов, которые не могли позволить себе быть придирчивыми в выборе своего представителя; был в курсе, как мало у него работы в периоды, когда уголовный суд не заседает. Мог ли этот удобный случай иметь отношение к хорошему долгому судебному разбирательству в Чансери или к суду общих тяжб?

Ворота, помещение, где содержатся подсудимые, вход в здание суда и коридоры — все промелькнуло расплывчатым пятном, фоном к вопросу, какую новость он услышит сегодня вечером за стаканом доброго портвейна.

Однако стоило Нику переступить порог зала судебных заседаний, как все посторонние мысли мгновенно улетучились. От него зависели судьба клиента и его сердобольный солиситор, и Ник, пока не покинет здание суда, будет находиться в их полном распоряжении.

Верная своему слову, Виола расположилась под одним из больших кленов в центре Беркли-сквер спиной к дому Харрингдонов, в обнимку с взятыми в библиотеке книжками, не совсем понимая, зачем они сюда явились.

Кейт стояла со своим письмом наготове. Когда дворецкий открыл дверь, она попросила его передать графине записку и поклон от мисс Уэстбрук. Это было, в сущности, все.

— Мне доложить о вас ее светлости?

Дворецкий приоткрыл дверь на три или четыре дюйма шире.

Что-то проворное и хищное шевельнулось в Кейт, разбуженное этим движением двери, видом узорного ковра внутри и сверкающего полировкой дерева. Одиннадцать подобных записок доставила она сюда: по одной по случаю каждого бракосочетания, рождения или триумфального возвращения к родным берегам младшего сына, и ни разу за пять лет не улыбнулась ей возможность быть объявленной ее светлости.

Но девушка великих амбиций подготовила себя к любого рода неожиданностям. А этот эпизод она даже раз или два отрепетировала перед зеркалом.

Кейт сделала полшага назад и, сжав в руке ворот плаща, опустила ресницы, демонстрируя смущение.

— О нет, мне не приходило в голову беспокоить ее светлость. Она может прочитать записку на досуге.

На своих репетициях она всегда представляла выражение почтительного одобрения на лице дворецкого; невысказанного заверения, что он непременно расскажет леди Харрингдон о безупречных манерах и скромности ее посетительницы с обязательным упоминанием ее красоты, что придаст ее робости еще больше прелести.

Но человек в дверях даже не смотрел на нее. Его взгляд перекочевал на улицу, и дворецкий распахнул дверь настежь.

Кейт обернулась. В конце дорожки, очевидно, в ожидании ее дальнейших действий, стоял высокий джентльмен среднего возраста с тростью из эбонитового дерева в одной руке, в то время как вторая протянулась к шляпе. И вдруг она на самом деле испытала все то смущение, которое только что разыгрывала.

Он был так похож на папу. Не лицом, нет, — хотя, возможно, подбородок, щеки и скулы могли быть у него такими же, но густая щетина светлых бакенбард мешала их разглядеть, — а скорее фигурой, осанкой и еще чем-то, чему она не могла дать определения. Она узнала его инстинктивно, без вмешательства рассудка. Вернее, почуяла кровное родство, как подобный чует подобное.