Теория радио. 1927-1932 - Бертольт Брехт

В этом потоке молнийных птиц дух будет преобладать над силой, добрый совет над угрозой.

Дела художника пера и кисти, открытия художников мысли (Мечников, Эйнштейн), вдруг переносящие человечество к новым берегам…

Советы из простого обихода будут чередоваться со статьями граждан снеговых вершин человеческого духа. Вершины волн научного моря разносятся по всей стране к местным станам Радио, чтобы в тот же день стать буквами на темных полотнах огромных книг, ростом выше домов, выросших на площадях деревень, медленно переворачивающих свои страницы.

Радиочитальни

Эти книги улиц – читальни Радио! Своими великанскими размерами обрамляют села, исполняют задачи всего человечества.

Радио решило задачу, которую не решил храм как таковой, и сделалось так же необходимым каждому селу, как теперь училище или читальня.

Задача приобщения к единой душе человечества, к единой ежесуточной духовной волне, проносящейся над страной каждый день, вполне орошающей страну дождем научных и художественных новостей, – эта задача решена Радио с помощью молнии. На громадных теневых книгах деревень Радио отпечатало сегодня повесть любимого писателя, статью о дробных степенях пространства, описание полетов и новости соседних стран. Каждый читает, что ему любо. Эта книга, одна и та же для всей страны, стоит в каждой деревне, вечно в кольце читателей, строго набранная, молчаливая читальня в селах.

Но вот черным набором выступила на книгах громкая научная новость: Химик Х., знаменитый в узком кругу своих последователей, нашел способы приготовления мяса и хлеба из широко распространенных видов глины.

Толпа волнуется и думает: что будет?

Землетрясение, пожар, крушение в течение суток будут печатаны на книгах Радио… Вся страна будет покрыта станами Радио…

Радиоаудитории

Железный рот самогласа пойманную и переданную ему зыбь молнии превратил в громкую разговорную речь, в пение и человеческое слово.

Все село собралось слушать.

Из уст железной трубы громко несутся новости дня, дела власти, вести о погоде, вести из бурной жизни столиц.

Кажется, что какой-то великан читает великанскую книгу дня. Но это железный чтец, это железный рот самогласа; сурово и четко сообщает он новости утра, посланные в это село маяком главного стана Радио.

Но что это? Откуда этот поток, это наводнение всей страны неземным пением, ударом крыл, свистом и цоканием и целым серебряным потоком дивных безумных колокольчиков, хлынувших оттуда, где нас нет, вместе с детским пением и шумом крыл? На каждую сельскую площадь страны льются эти голоса, этот серебряный ливень. Дивные серебряные бубенчики, вместе со свистом, хлынули сверху. Может быть, небесные звуки – духи – низко пролетели над хаткой. Нет…

Мусоргский будущего дает всенародный вечер своего творчества, опираясь на приборы Радио в пространном помещении от Владивостока до Балтики, под голубыми стенами неба… В этот вечер ворожа людьми, причащая их своей душе, а завтра обыкновенный смертный! Он, художник, околдовал свою страну; дал ей пение моря и свист ветра! Каждую деревню и каждую лачугу посетят божественные свисты и вся сладкая нега звуков.

Радио и выставки

Почему около громадных огненных полотен Радио, что встали как книги великанов, толпятся сегодня люди отдаленной деревни? Это Радио разослало по своим приборам цветные тени, чтобы сделать всю страну и каждую деревню причастницей выставки художественных холстов далекой столицы. Выставка перенесена световыми ударами и повторена в тысячи зеркал по всем станам Радио. Если раньше Радио было мировым слухом, теперь оно глаза, для которых нет расстояния. Главный маяк Радио послал свои лучи, и Московская выставка холстов лучших художников расцвела на страницах книг читален каждой деревни огромной страны, посетив каждую населенную точку.

Радиоклубы

Подойдем ближе… Гордые небоскребы, тонущие в облаках, игра в шахматы двух людей, находящихся на противоположных точках земного шара, оживленная беседа человека в Америке с человеком в Европе… Вот потемнели читальни; и вдруг донеслась далекая песня певца, железными горлами Радио бросило лучи этой песни своим железным певцам: пой, железо! И к слову, выношенному в тиши и одиночестве, к его бьющим ключам, причастилась вся страна. Покорнее, чем струны под пальцами скрипача, железные приборы Радио будут говорить и петь, повинуясь е<го> волевым ударам.

В каждом селе будут приборы слуха и железного голоса для одного чувства и железные глаза для другого.

Великий чародей

И вот научились передавать вкусовые ощущения – к простому, грубому, хотя и здоровому обеду Радио бросит лучами вкусовой сон, призрак совершенно других вкусовых ощущений.

Люди будут пить воду, но им покажется, что перед ними вино. Сытый и простой обед оденет личину роскошного пира… Это даст Радио еще большую власть над сознанием страны…

Даже запахи будут в будущем покорны воле Радио: глубокой зимой медовый запах липы, смешанный с запахом снега, будет настоящим подарком Радио стране.

Современные врачи лечат внушением на расстоянии по проволоке. Радио будущего сумеет выступить и в качестве врача, исцеляющего без лекарства.

И далее:

Известно, что некоторые звуки, как «ля» и «си», подымают мышечную способность, иногда в шестьдесят четыре раза, сгущая ее на некоторый промежуток времени. В дни обострения труда, летней страды, постройки больших зданий эти звуки будут рассылаться Радио по всей стране, на много раз подымая ее силу.

И наконец – в руки Радио переходит постановка народного образования. Верховный совет наук будет рассылать уроки и чтение для всех училищ страны – как высших, так и низших.

Учитель будет только спутником во время этих чтений. Ежедневные перелеты уроков и учебников по небу в сельские училища страны, объединение ее сознания в единой воле.

Так Радио скует непрерывные звенья мировой души и сольет человечество.

Послесловие

Радио – ненавязчивый долгожитель мира масс-медиа. Первые попытки передавать сигналы без проводов на расстоянии были предприняты более ста лет назад. Телевидение было изобретено позднее радио, однако жители больших городов все с меньшей охотой тратят на него свое время и деньги. Регулярно проводят время у телевизоров пенсионеры, дошкольники и невольники очередей в госучреждениях. Радио же по-прежнему слушают все. Оно звучит в автомобилях, на кухнях, в кабинете начальника отдела кадров, в наушниках микрорадиоприемников, в громкоговорителях на ВДНХ и на причалах волжских паромов. При этом едва ли большая часть людей, слушавших радио в течение дня, вспомнит об этом вечером. Под наши отношения с такими информационными технологиями, как фотография, кино, печать, подведена солидная теоретическая база. По теории радио текстов почти нет. Одна из немногих попыток теоретизировать о радио принадлежит Бертольту Брехту.

Бертольт Брехт, драматург и поэт, родился в кайзеровской Германии, а умер в социалистическом Восточном Берлине. Он автор «Трехгрошовой оперы», впервые поставленной в 1928 году. После этого пьеса про английских бандитов и нищих с ироническими «зонгами» ставилась в театрах сотни раз, в том числе в России – Таировым, Любимовым, Плучеком, Машковым, Серебрянниковым. Зонги, немецкие шансоны, ироничны по отношению к любимому народом жанру, как и «песняки» Сергея Шнурова. Только у Шнурова не встречаются, как у Брехта, скрытые цитаты из Франсуа Вийона. Брехт не просто написал несколько до сих пор популярных театральных пьес – он хотел повернуть театральную практику в новое русло, предложив теорию «эпического театра», в котором должно было соединиться несоединимое – эмоциональный накал драмы и масштабность эпоса. Как если бы в кино безумный режиссер задумал в одной мизансцене объединить крупный и общий планы. Кроме того, «эпический театр» должен был уйти в передаче эмоций от психологизма, свойственного школе актерской игры театра Станиславского. Зрители становились соучастниками событий, разворачивающихся на сцене, между ними и сценой разрушалась условная «четвертая стена».

Брехт, его современники и друзья – Кракауэр, Беньямин, Адорно, Хоркхаймер, Ланг, Гропиус, Иттен, Мохой-Надь – жили в государстве, которое называлось Веймарская республика. Она просуществовала с 1919 по 1933 год. В ней не было равновесия политических сил и общественного консенсуса, зато интеллектуальный ландшафт поражал разнообразием. Веймарские интеллектуалы, по меткому выражению историка А. Н. Дмитриева, «были зажаты между инерцией старого порядка и “железной пятой” тоталитаризма».[5] Им, как и гражданам Советской России периода НЭПа, оставалось не так много времени для свободной самореализации. «Эмансипация» от патриархального кайзеровского (царского) режима вскоре привела к необходимости новой мобилизации в условиях гитлеровского (сталинского) тоталитаризма.