Меня зовут I-45 - Вера Огнева

– Извини… – донеслось вслед. Голос Малой дрожал, звучал сдавленно, как сквозь слезы.

Энцо не хотел останавливаться. Но все же шаркнул по песку и замер.

– Прости меня. Я… Не уходи.

Он вздохнул, в отчаянии качнул головой. Быстро вернулся к Малой, ухватил за руку и потащил по обочине шоссе. Прочь от заправки.

Им стоило поймать попутку.

Энцо слишком много курил. Порой казалось, что табачным дымом воняло все. Машина тряслась и громыхала, в кузов сочилась химическая дорожная вонь, что-то звякало в багажнике. На поворотах заносило так, что приходилось цепляться за разложенное по полу тряпье. А сигарета Энцо невозмутимо вспыхивала точкой. Всю дорогу он молчал; лишь обменялся с водителем попутки парой фраз на непонятном грубом наречии. На похожем говорили рабочие в заводских подвалах.

Их подвезли только до Восьмой курии. Дальше пришлось идти пешком. Сперва по пустырю, затем по бетонной дорожке, рядом с которой низко гудело силовое поле. Энцо сказал, что по ту сторону была территория местного космопорта. Пески и камни сменились меленькой травкой, на которой было приятно сидеть. Солнце продолжало жарить косыми лучами, припекая лишь одну половину тела. Другая зябла в надвигающемся ночном холоде.

Привал они устроили только на закате, когда зыбкая пелена вокруг I-45 насытилась цветом и тенями.

– Так вот, Малая, есть вариант, – откашлялся Энцо. – Я еду в Четвертую. У кореша есть работа. Может и тебя пристроить, если я замолвлю словечко.

– Какая работа? – насторожилась I-45.

Энцо затянулся; сигарета вспыхнула во тьме светляком.

– Какая-нибудь непыльная. Ты ж слепая. Не боись, в короткой тоге не заставят ходить.

Он снова затянулся. Его силуэт пошевелился, вытянул ноги по траве.

– Я таким не занимаюсь. Торговлей детьми.

– А я не ребенок, – поторопилась ответить I-45. Было бы здорово положиться на Энцо и принять помощь. Поверить ему. Ведь злился он убедительно – едва не сломал ей плечо.

Хотя пахнущий лавандой тип тоже пел приятно.

– Глянь-ка, – прервал ее мысли Энцо. – Челнок взлетает.

I-45 торопливо вскинула голову и, поймав себя на этом, улыбнулась. Смешно. Словно она могла хоть что-нибудь разглядеть, на таком-то расстоянии.

– Как… как он выглядит? – Она решилась спросить, шаря взглядом по сумеречной мути над головой.

– Как здоровая консервная банка, набитая патрициями, туда их в Стикс, – фыркнул Энцо. – Вот сейчас ты его услышишь.

И правда – воздух завибрировал далеким гулом.

– А сейчас он выше поднимется. Видишь огни?

I-45 подалась вперед. Впилась взглядом в пульсирующие точки света вдалеке: две пары, одна над другой. Они разгорались все ярче и вскоре слились в звезду, которая взлетала все выше. Отпечаталась на сетчатке глаз.

– Отвернись, больно же.

– Мне отлично, – еле шевеля губами, ответила I-45.

«Когда-нибудь и я взлечу так же, – подумала она. – Окажусь на борту корабля и улечу».

Она закусила травинку и обняла колени. Звезда улетела – наверное, куда-то к большому крейсеру на орбите. Ветер набросил пряди волос на лицо и шею. Его порыв принес размытый запах гари с привкусом металла.

– Есть хочешь?

I-45 мотнула головой. Хотелось взглянуть на корабли. На взлетное поле. Оказаться на орбите и посмотреть на огромную тушу Старой Земли и ее спутник. Говорили, что они круглые как шар. Луна серая, с заброшенными станциями, а Земля рыжая и выжженная. С пятнами курий в верхней части.

Энцо зашелестел бумагой, и запах гари в воздухе сменился ароматом бутерброда, одного из нескольких, которые он стащил из забегаловки на выходе Восьмой. Набил карманы на двоих – рассчитывал на себя и одну слепую девчонку.

Все-таки с ним было спокойно.

Он звал ее «Малая».

«Малая», распробовала I-45 на языке. Беззвучно, чтобы Энцо не услышал.

Ей вдруг стало ужасно совестно. Стоило только вспомнить тот побег на заправке…

– Прости меня, ладно?

– Да сколько можно извиняться, Малая?

И снова «Малая». Будто по голове погладили.

– Просто я обычно не такая.

Она запустила пятерню в волосы. В кои-то веки порадовалась, что не видит дальше собственных ресниц. Должно быть, в тот момент Энцо смотрел на нее как на сумасшедшую. Или с жалостью, что было не лучше. Она не нуждалась в жалости.

– Такая не такая – какая Марсова разница? – Бутерброд мешал Энцо говорить. Так и подавиться было недолго. – Главное, что живая и невредимая. И…

Он все-таки подавился и закашлялся. I-45 протянула руку – хотела стукнуть по спине, – но торопливо убрала ее, едва коснувшись лопаток.

Ее будто током ударило. Спина оказалась сильной, горячей, как у большого зверя. И пальцы теперь жгло, словно они тронули огонь. I-45 отвернулась, чувствуя, как жар неумолимо заливает лицо. И чего разволновалась? Грубые здоровяки никогда ей не нравились. Если честно, на мужчин она вообще редко обращала внимание.

Энцо продолжал жевать.

Вскоре совсем стемнело. Ветер принес странный сладковатый аромат. Слух обострился. Послышался вой из каньонов вдали, шепот травы. Хорошо, что они развели костер. Кто знает, какие звери здесь водятся?

Теперь Энцо скрывался за охристым пятном костра. Еще не спал – выдавал шорох одежды. «Моя сестра была слепой» – так он сказал. «Была». Интересно, что с ней стало? О себе он не рассказывал, об I-45 не расспрашивал, будто его совершенно не интересовало, с кем он делит еду и костер. Акцент выдавал в нем уроженца центральных курий, а грубость и умение выживать в дикой пустоши – простое происхождение. Загадочный парень.

И хотелось сделать еще кое-что.

I-45 мысленно проговорила заготовленную фразу и набралась смелости.

– Ты не будешь против, если я… Можно я посмотрю твое лицо? Раз мы идем вместе, и… Я бы хотела знать, с кем имею дело, и…

Странное желание, конечно. Обычно она не рвалась щупать каждого знакомого.

– Валяй.

Энцо поднялся. Прошелестела трава, глубокую синеву неба заслонила тень. Пахнуло мясом. I-45 подняла руки и тронула его лицо – осторожно, словно он мог ее укусить.

– Тебе сколько лет? – вырвалось у нее. Ей казалось, что Энцо старше, судя по низкому голосу и манере разговаривать. Но под ладонями скользила гладкая, слегка липкая от пота кожа. Крепкий подбородок, скулы, щетина.

– Сложный вопрос.

Энцо отстранился, и пальцы I-45 провалились в пустоту. Она опустила руки, чувствуя себя ужасно. Теперь точно показала себя полной дурой. Наверное, ему было неприятно. Кому понравится, когда по твоему лицу возят грязными ладонями?

– Давай спать, Малая.

Спать так спать.

I-45 улеглась на траву, лицом к костру, и закрыла глаза. Холодные порывы ветра тут же забрались под одежду. Она сжалась, чтобы не стучать зубами, но те продолжали предательски клацать. Сейчас бы пригодилось родное, пропахшее тиной одеяло, которое осталось под мостом. Должно быть, теперь грело какого-нибудь другого номера. Или покоилось под обломками, если дом успели снести.

По траве прошелестели шаги, и I-45 насторожилась.

Энцо.

Он опустился на землю рядом. Его рука легла на ее бок, к лопаткам прижалась теплая широкая грудь. Чужое дыхание пошевелило пряди на макушке.

I-45 сжалась, готовая вскочить, но больше он ничего не делал. Похоже, уснул – дыхание стало размеренным и глубоким.

Это было странно. Не то чтобы ей не нравилось греться в обнимку – ночами в степи было адски холодно. Но…

К горлу отчего-то подкатил комок.

Она хотела отодвинуться, вывернуться из-под тяжелой руки. Но впереди горел костер – откатиться к нему ближе значило опалить лицо. А шевелиться было уже лень. Перед глазами замелькали странные образы первых снов, и она уснула. Лишь в последний момент вздрогнула и ухватила Энцо за длинные пальцы.

Ей вновь почудилась пахнущая лавандой машина.

7—4

Энцо родился в грозу.

Почуяв схватки, мать выбралась из канализации на поверхность – с чего-то ей захотелось под алый закат – и легла за коробками на углу десятой и одиннадцатой магистралей. Небо жмурилось тучами, рассказывала она потом. Дрожал прозрачный пластик витрин, и коробки улетели прочь, подгоняемые порывами шквального ветра. Обычная весенняя погодка Пятой курии. Грохотало так, что уши закладывало, и никакие искусственные купола не помогали.

Было ли это правдой, Энцо не знал. Мать любила приврать. Но говорили, что те, кто явился на свет под тугие струи ливней, притягивали к себе неприятности. А в этом Энцо был мастером.

«Ваш баланс – тысяча денариев», – сообщил женский голос из автомата. Аналогичная надпись высветилась на весело-зеленом фоне экрана. Ниже выпал перечень доступных операций.

Энцо вынул руку из углубления и потер запястье с вшитым в него чипом. Работодатель не пошутил, когда сказал, что переведет ровно ту сумму, о которой договаривались. Тысяча денариев. Достаточно, чтобы купить один билет на Трансзональный экспресс и поужинать в его вагоне-ресторане.