Анна Леопольдовна - Фаина Гримберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ах, надобно отдать должное моей тетушке: она умеет отравить удовольствие, испортить радостное настроение, нарушить веселье. Присев на кресло, будто на одно-два мгновения, она более получаса, многословно и печально, объясняет мне, что я не должна забывать: мы бедны, мы давно разорены, у нас ничего нет. А эти прекрасные подарки – все, что осталось от многочисленных в свое время драгоценностей моей покойной матушки. Я уже взрослая девица и получаю полное право распоряжаться ими. Но… госпожа Адеркас посоветовала бы мне оставаться бережливой, скромной, предусмотрительной, и проч. и проч. Спрашиваю, могу ли я сегодня обновить брас лет, перстень и серьги. Да, да, разумеется. Ведь будут гости – фон Карнштайны, доктор Гесселиус, молодой Гоккель… Об этом последнем госпожа Адеркас говорит особенным голосом, преисполненным важности. А вот и ее подарок. Неужели молитвенник? Сколько молитвенников надобно иметь молодой особе благородного происхождения? Нет, оказывается, это тетрадь, тетрадь с прекрасными белыми страницами.
– Ленхен, милое дитя! Надеюсь, тебе предстоит в ближайшем будущем сделаться добродетельной супругой и хозяйкой прекрасного дома. Я не сомневаюсь в достоинствах воспитания, данного тебе мною. Мое сердце согревает надежда на то, что совсем скоро эта тетрадь будет заполнена хозяйственны ми соответственными записями, сделанными весьма и весьма разборчивым почерком.
Она смотрит на меня прочувствованно и целует в лоб, как мертвую! Благодарю, тетушка, я сейчас буду готова. И, снова оставшись в одиночестве, я любуюсь белыми листами. Что же мне делать? Неужели записывать число предметов из фамильных серебряных сервизов фон Гоккелей? Разумеется, нет; я буду писать о себе, о своей жизни, о своих мыслях и чувствах. Прекрасно! Прекрасный подарок. Разумеется, молодой Гоккель попросит моей руки. Я не могу сказать, что я не люблю его. Или нет, я не могу сказать, что я его люблю. Он мил, но если я соглашусь… Я – законная супруга человека не бедного, но и не богатого. Я замужем, и в моей жизни более не будет сюрпризов, странностей, дивных поворотов судьбы. Я так молода! Я красива. Я не могу сказать, что я очень красива, но я очень недурна! И неужели молодой Гоккель – единственный подарок судьбы мне? И ничего и никого больше для меня не будет? Марта стучится в дверь, окликает меня. Пора одеваться, сейчас она причешет мои каштановые волосы новой серебряной щеткой, то есть не новой, а матушкиной…
* * *Не знала, что описать. Всего так много! Обед, гости, танцы. Ах, танцы, танцы, танцы!.. Только что ушел от меня Карлхен. Он – мой единственный друг. Он прочел написанное мной и осудил меня сурово и даже издевательски. Назвал меня «кокеткой», «ветреницей», «пустой» и «вздорной». Впрочем, я никогда не сержусь на Карла. Мы – близнецы. Кто мне ближе Карлхена? Конечно, он был слишком суров. Но все же я решила не описывать танцы, обед и приятные взгляды, которые на меня бросал молодой Гоккель. Нет, я напишу о другом. Представлю себе, что мои записки читают совершенно незнакомые мне люди. Поэтому расскажу о себе. Послушайте же меня.
Карлхен и я, мы родились в городке Боденверден[8], на севере. Фамильный особняк – место нашего появления на свет. Наша матушка Сибилла скончалась через три дня после нашего рождения. Отца, барона Георга Отто фон Мюнхгаузена, потеряли мы в четырехлетнем возрасте. Тотчас после нашего рождения он поручил нас тетушке Адеркас, вдовевшей с юности сестрице нашей дорогой матушки. После ранней смерти нашего отца от грудной болезни тетушка Адеркас увезла нас, Карлхена и меня, в имение своего покойного супруга в Штирии. С тех пор мы так и жили в небольшом замке; подобные строения здесь именуются «шлоссами». Мы пользовались весьма скромными доходами, но в живописной этой местности почитались даже и состоятельными людьми. Замок расположен на холме, и, выглянув из окошка своей светелки, я всегда могу видеть густой прекрасный лес, подвесной старый мост, уютную поляну перед воротами. А прогуливаясь верхом по окрестностям, мы с Карлом любуемся замковым фасадом, усеянным множеством окон, причудливыми башенками и готической часовней.
Я прожила пятнадцать лет, но я чувствую, что жизнь моя – еще в самом начале.
* * *Карлхен, как и положено благородному юноше, мечтает о военной службе, о битвах, чинах и наградах. Но он мастер сочинять веселые, а порою и ядовитые стихи, мне весело с ним.
Появилось у моего братца новое занятие – он поддразнивает и даже изводит меня, то и дело заговаривая об этой, уже пресловутой, любви молодого Гоккеля. Что же будет?
* * *Месяц пролетел как один день. Молодой Гоккель приезжает почти ежедневно (благо, шлосс фон Гоккелей расположен не так далеко от нашего обиталища). Я охотно уделяю внимание его милой каурой лошадке, угощаю ее сахаром с ладони. Зачем скрывать, я кокетничаю, я просто-напросто предаюсь кокетству, нарочно треплю гривку милой лошадки и делаю вид, будто не замечаю молодого Гоккеля. Забавное времяпрепровождение.
И наконец – свершилось! – молодой Гоккель попросил моей руки. Я кротко ответила, что поступлю, как решит дорогая тетушка. Он явно обрадовался. Он не наблюдателен. Он не сомневается в согласии тетушки. Зато я сомневаюсь. Потому что вот уже недели две, как тетушка Адеркас напускает на себя немыслимую таинственность. Мне это необыкновенно нравится! Кажется, в нашу жизнь пришла, ступая по-коша чьи бесшумно, некая тайна. И дело молодого Гоккеля начинает становиться весьма сомнительным. Почему-то я не верю в согласие тетушки.
Карл сделался серьезен и перестал подшучивать надо мной.
Тетушка кисло-сладко отказала молодому Гоккелю. Я и не предполагала, что меня этот отказ, ожидаемый мною, все же огорчит настолько. Чувствую, что пренебрегла возможностью жизнеустройства. А ведь это был в своем роде подарок судьбы. Не рассердится ли она, не оскорбила ли я ее, прихотливую Фортуну? Грущу, но бодрюсь.
К счастью, печаль моя не продлилась долго. Прошло пять дней, молодой Гоккель не кажет глаз. Я сегодня пошла на поварню, по поручению тетушки, разумеется. Утром она заказала яблочный пирог, а днем передумала. Служанки судачили о молодом Гоккеле; оказывается, он на днях побывал в замке Ламсдорфов. Быстро же он утешился! Я рада за Анну, внучку старого Ламсдорфа.
Только попыталась привести в относительный порядок свои взъерошенные мысли, задуматься о своей дальнейшей жизни, как прибежала Марта – звать меня к тетушке.
* * *Радость, радость, радость! Мы уезжаем. Уезжаем далеко-далеко. Но я должна рассказывать последовательно. В малой гостиной тетушки я застала нашего дальнего родственника, господина фон Витте. Он приехал на самом рассвете, когда я еще спала. Он привез тетушке долгожданное письмо. И теперь мы собираемся в далекий путь. Оказалось, вот уже месяц или чуть больше, как фон Витте соблазнил тетушку неким выгодным предложением. Нет, нет, не из области нежных страстей. Это не похоже на пошлую сплетню, это похоже на сказку. На прекрасную сказку о волшебном путешествии в неведомую страну.
Дело вот в чем. В далекой северной Русландии, то есть в государстве, называемом Московия, обитает юная принцесса, которую требуется образовать, обучить всему, что потребно знать благородным девицам. И моя любезная тетушка Адеркас получила соблазнительную должность гувернантки и компаньонки принцессы, московитской принцессы, наследницы московитского престола.
Мы собираемся в дальнюю дорогу, запасаемся меховой одеждой. Говорят, в Московии необычайно холодно, и зимой и летом повсюду лежит снег. Дома по самые крыши занесены сугробами. По заснеженным улицам бродят удивительные белые медведи. Крестьяне очень послушны своим господам. Все жители, и мужчины, и женщины, и даже маленькие дети, без конца пьют крепкую водку; и даже младенцам наливают в рожки водку вместо молока. Знатные господа, бароны и графы, ездят в санях, запряженных едва прирученными волками. И еще тысячи и сотни и десятки всевозможных немыслимых чудес. Но мне жаль Карла. Бедный Карлхен! Он в полнейшем унынии. Я, девица, отправляюсь навстречу приключениям, в далекую варварскую страну, а он, юноша, принужден киснуть в замке среди живописных, но таких скучных окрестностей. Впрочем, господин фон Витте обещает замолвить словечко и за нашего Карла. Благородный человек господин фон Витте! Как приятно, что он до сих пор не позабыл многих одолжений и благодеяний, оказанных ему нашим покойным отцом. Но сколько еще придется прождать Карлу, прежде чем начнется для него истинная, подлинная жизнь!
* * *Я прощалась с братом, проливая горькие слезы. Ведь прежде мы никогда не разлучались надолго.
Зимняя дорога легка, лошади бегут быстро, резво. Я гляжу в окошко дорожной кареты и думаю, что мое лицо в обрамлении отороченного мехом капюшона, должно быть, выглядит свежим и миловидным. У меня густые каштановые волосы и красивые голубые глаза. Кажется, я начинаю изменять свое отношение к тетушке. С тех пор, как она обретается в явной ажитации, я, кажется, почти люблю ее. То есть я люблю ее уже… да, дней десять! Она взволнованно и, пожалуй, сумбурно толкует о возможных переменах в моей судьбе. Московия – страна чудес. Там участь юной, красивой и порядочно образованной немецкой девушки может сделаться блистательной. От Лейпцига нас сопровождает подполковник российской армии, господин фон К. От него мы узнали много чудесного о московитской жизни.