На краю Чукотки, или Московский автономный округ - Сергей Тымнэтыкай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Очень понравился, — призналась анадырка. — Я и не думала, что такое бывает.
— Вы не находились до сих пор в стране нашей, — заметил Вінцук. — Замки красивее там ещё и в количестве более большом.
— Поедешь, возможно, в наш край в некоторый момент, — сказал Уладзімір.
— Может и поеду, — сказала Вынтэнэ. — А меня без визы пустят?
* * *— Дык вы што, толькі цалаваліся?! — не поверила Хрысьціна.
— Так, — ответил Уладзімір.
— А я ўжо думала…
— Нам гэтага было дастаткова.
— Хрысьця, пакінь Уладзю ў спакоі, — улыбнулся Вінцук. — Кожнаму ў гэтым жыцьці сваё…
Вынтэнэ возвращалась из кустов. Литвины притихли, словно она могла их понять.
* * *— Научите меня литвинскому языку, — попросила Вынтэнэ.
— Язык наш весьма сложным является быть, — отозвался Вінцук. Он сидел за рулём. — Особенно трудно выучиваем есть он для чукчей.
— А вдруг у меня получится? — не сдавалась девушка.
— Вероятно следует Уладзь чтобы помощь оказал Вам, — невинно предложила Хрысьціна.
— Радость только лишь доставит для меня твоё обучение языку литвинов, — сказал Уладзімір.
— Уладзь? — переспросила Вынтэнэ. — А тебя, разве, не Уладзіміром зовут?
— Уладзь — сокращение есть от Уладзімір имени, — пояснил тот. — Так друзья и родные люди называют меня.
— Можно и я тебя так буду звать?
— Можно безусловно для тебя, — улыбнулся Уладзімір.
* * *И снова Уладзімір проводил её до номера. В дверях они поцеловались.
«Что делать, если он захочет зайти?» — подумала девушка. И тут же поняла, что вопрос — чисто риторический. Конечно же, она его пустит…
— Дабранач, — сказал кавалер.
— Что?
— «Дабранач» по-литвински «ночи спокойной» значит.
— Дъа — брн — нъач, Уладзь! — струдом выговорила Вынтэнэ.
— Молодец!
Литвин улыбнулся и поцеловал ей руку.
— Дъа — брн — нъач, — повторила девушка и закрыла дверь.
5. Музейный Центр «Наследие Москвы»
Утром она встретила Хрысьціну и Вінцука. Те объяснили ей, что назавтра отбывают в экспедицию.
Едут они в московитское стойбище — «деревню». Там, вроде-бы, сохранились первобытные обычаи. «Деревня» — где-то в Белоозёрском районе. Добираться придётся вертолётом: дороги туда не проложили.
Девушка спросила, где Уладзімір. Оказалось, что тот поехал договариваться с пилотами.
— Он других лучше язык чукотский знает, — пояснила Хрысьціна. — Хочешь с нами пребывать день этот?
Вынтэнэ согласилась.
Собственно, идти было некуда. Москва — городок маленький. Из развлечений — кинотеатр, супермаркет да пару ресторанов. Был ещё краеведческий музей. Его-то литвины и выбрали.
— Это в центре города, — пояснили в гостинице. — Сядете на второй автобус — и до остановки Почта.
— Второй автобус? — не поняли литвины.
— Автобус второго маршрута…
* * *Музейный Центр «Наследие Москвы» состоял из четырёх залов. Первый посвящался ледниковому периоду, второй — дочукотской Московии, третий — первым чукотским поселенцам. А последний, конечно же, современной Москве.
В «ледниковом» зале литвины не задержались. Обогнув пластмассового мамонта, они поспешили дальше.
Во втором зале было просторно. Экспонатов — раз два и обчёлся. Московский народный костюм — мужской и женский. Лапти, картузы, кокошники, сарафаны… Потом — макет избы. С печкой, лавкой, столом. Утварь — деревянные ложки, тарелки. Орудия труда — примитивные, ржавые.
Из оружия были кистень, самострел и алебарда.
Вот и всё.
Гораздо богаче выглядел зал первопроходцев. Литвинов, однако, он не заинтересовал. Да и Вынтэнэ…
Главным украшением четвёртого зала был плакат: «Руки трудящихся преобразили некогда суровый край». На стенах — фотографии заводов, аэродромов и вокзалов. Ещё, правда, макет парохода, ходившего между Казанью и Тверью.
Вынтэнэ понравилась фотография тверского порта. Городок был маленький, даже меньше, чем Москва. Но вот река… Река зачаровывала…
— Нравится тебе изображение? — спросила Хрысьціна.
Она обняла девушку… и тут же отпустила. Её ладонь дотронулась до ладони Вынтэнэ.
Вынтэнэ посмотрела на литвинку.
Та улыбалась.
— Река Волга название носит.
— Я знаю… — сказала Вынтэнэ. — Просто фотка красивая.
— Желание твоё если, поехать на Тверь не тяжело.
— Я бы хотела… Но мы ведь летим в Белоозеро?
— Страшно нет. После возвращения времени хватает отведать Волгу.
— Знаешь, мне очень понравился Кремль, — сказала Вынтэнэ.
— Покажем другое ещё тоже, — пообещала литвинка.
Подошёл Вінцук.
— Молодые госпожи следовать не желают в обеденное место? — предложил он.
— Скажите, вы — муж и жена? — спросила Вынтэнэ.
— Свадьба нет, — ответил Вінцук.
— Есть мы любовница и любовник, — добавила Хрысьціна.
* * *В вертолёте была страшная тряска. Литвины, казалось, привыкли к таким условиям. Они переговаривались и смотрели в окно. Вид и правда открывался изумительный. Внизу — сплошной лес. Кое-где блестят реки и озёра. Яранг нигде не видно. Да и вообще никаких следов человеческой деятельности. Всё здесь, как встарь…
Вынтэнэ было не до пейзажей. Ей было плохо. Уладзімір взял её за руку.
— Страшно нет, страшно нет ничего, — повторял он. — Прилетим скоро уже вовсе.
Он целовал девушку в щёку. Гладил по голове, словно ребёнка.
— Ну что ты, Уладзь, — сказала Вынтэнэ. — Со мною всё в порядке.
Она закрыла глаза.
— Прилетим уже почти, — слышала она. — Долгости нет совсем…
6. Глушковское сельское поселение
Потом было Белоозеро — стойбище на тысячу жителей. В центре ещё сохранились древние руины. Сложно сказать, что это была за яранга и для чего предназначалась. Но, видимо, что-то большое и важное. И, конечно же, дочукотского периода. Вынтэнэ сделала фотографии.
Долго задерживаться не пришлось. Вездеход повёз экспедицию в «деревню» Глушково. Оказалось, что «деревня» — вовсе не имя собственное. Это просто московитское слово, обозначающее «стойбище».
Глушковское сельское поселение насчитывало сотню человек. Главная улица называлась «Молодёжной». На бетонной яранге висела табличка: «Сельсовет». Сельсовет был обшарпанный, его не мешало бы покрасить.
— Вы, стало быть, из Литвы? — спросил старенький московит.
— Из Литвы, — ответил Уладзь. — Догадаться как Вы сумели?
— Я тут, однако, председатель, — пояснил дед. — Мне по чину полагается знать. Да и вся деревня уже знает. Пацаны-то, чай, разнесли вестинушку.
— А языком московским говорите Вы?
— Как не говорить-то? Гутарим помаленечку…
Уладзь перешёл на московское наречие.
Старик удивился.
— Да где же Вы так научились-то? — спросил он по-чукотски.
Уладзь снова заговорил по-московски. Председатель поколебался и перешёл на родной язык.
— С чужаками-приезжими на чукотском они общение поддерживают, — шепнула Хрысьціна Вынтэнэ. — Если даже приезжий московским говорит.
— А почему? — спросила анадырка.
— Стыд имеют ко своему наречию. Думают: используешь родной язык — значит дикарь, нечукча.
Вынтэнэ стало грустно.
— Неужели это мы их такими сделали? — произнесла она.
— Вины нет персонально от тебя…
Литвинка погладила её по-плечу.
* * *Председатель забыл о комплексе неполноценности. Они с Уладзем беседовали по-московски. То спорили, то соглашались, то шутили. Вынтэнэ не понимала ни слова.
— О чём они? — то и дело спрашивала она Хрысьціну.
Та переводила медленно, с трудом подбирая чукотские слова.
Вынтэнэ поняла, что завтра — какой-то праздник, и что этнографам разрешили в нём поучаствовать.
Праздник назывался причудливо: «Красная Горка». Символизировал он, видимо, приход весны.
Председатель приглашал к себе в избу.
— Ночевание будет происходить там, — говорила Хрысьціна. — Еда вечером также в том строении.
— Изба-то у меня небольшая, — сказал председатель. — Да места всем хватит. В тесноте, да не в обиде.
Он объяснил, что женщинам отведут отдельную комнату. Мужчинам же — Уладзіміру и Вінцуку — придётся спать на полу, возле печки.
* * *За окном стало совсем темно. Хозяин зажёг керосиновую лампу.
Гости собрались вокруг стола.
— Сейчас «малітва» будет прочитана им, — шепнула Хрысьціна. Она, казалось, взяла шефство над Вынтэнэ.
— Что?
— Малітва.
Вынтэнэ не стала переспрашивать.
Председатель махнул рукой — точно так же, как и Уладзімір около «царква» в Кремле. Литвины повторили жест.
Старик заговорил. Остальные повторяли за ним.
