Кто услышит коноплянку? - Лихачев Виктор

- А что ты хочешь узнать? Я же больше по современной живописи работаю.

- Ничего, ничего. Оцени, Сонюшка, вещичку. - И Воронов передал икону племяннице. * * *

Киреев не вбежал - влетел в свою комнату. Это было как исступление: ему уже не казалось, нет, он верил, что от этого звонка зависит его жизнь. Не снимая плаща, Киреев стал набирать Галин номер. Гудок, второй, третий. В трубке что-то щелкнуло, но он не успел произнести и слова, как голос Павлова произнес: "Спасибо, что вы нам позвонили. Нас нет дома. Если захотите оставить свое сообщение, сделайте это после гудка". Оставлять сообщения Михаил не хотел. До него только сейчас дошло, что идет разгар рабочего дня. Однако больше всего расстроило Киреева и даже покоробило это "нас", "нам". Он еле дождался вечера, не будучи в силах ни есть, ни работать, ни читать. Только тупо смотрел телепередачу, не понимая, о чем в ней идет речь. Наконец, после девятой или десятой попытки на другом конце знакомый до боли голос Гали - немного распевный, с нехарактерным для московского говора произношением буквы "г" на южнорусский манер:

- Я вас слушаю, говорите.

- Извини, что беспокою. Я совсем быстро.

- Не поняла, это кто?

- Галя, это Михаил. Извини, говорю, что беспокою.

- Я слушаю, слушаю.

- У меня проблемы тут возникли...

- А я здесь при чем? Послушай, Кира, давай все решим раз и навсегда. Я от тебя и ушла потому, что у меня вот где твои проблемы. Решай-ка их, дорогой, сам. Все.

- Галя, постой, не бросай трубку. Я заболел, причем очень серьезно. У меня...

- Киреев, если бы кто знал, как ты мне надоел со своими болячками! Иди в больницу. Лечись. И поменьше хитри. Ты думаешь, я не понимаю?

- Чего не понимаю?

- В том году у тебя приступ был серьезный. Помирал. Кира, не бери меня больше на жалость. Я к тебе все равно никогда, слышишь меня, повторяю, ни-ког-да не вернусь. У меня сейчас другая жизнь. Киреев был раздавлен. Впервые в жизни он не знал, что говорить. Рассказывать о болезни, просить прощения, как хотел раньше, - было глупо, и он это почувствовал. Положить трубку? Но она, наверное, это сейчас сделает сама. Однако, не дождавшись от Киреева ответа, Галина, похоже, удивилась сама. Голос ее стал мягче.

- Не обижайся, Кира. Что ты молчишь? Не пытайся ничего изменить - так будет лучше. Нас ведь ничего больше не связывает - ребенка и того не нажили.

- Ты же сама столько лет говорила, что надо на ноги встать.

- Вот-вот, все я должна была решать. А ты мужик или не мужик? Вон Павлов, он меня и спрашивать не стал.

- Спрашивать что?

- Ну и дурак же ты! А то самое. У меня уже два месяца срок.

- Ты беременна?

- Не хотела пока никому говорить. Сергей тебе, кстати, привет передает.

- Да, да... Спасибо... Горячий привет получился. - Для Киреева это был еще один удар. Но, как оказалось, не последний. Галя и не думала скрывать своего счастья. Киреев слышал в трубку, как она переговаривалась с Павловым.

- Что спросить, Сереженька? А... поняла. Кира, Сережа спрашивает, ходил ли ты к Хайкину? Это он тебя рекомендовал ему.

- Нет, не смог, я сегодня...

- Ну что ты за человек? - Галя опять вскипела. - Он, видите ли, не смог! За тебя просят, а ты... Нет, Сереженька, он не ходил. Не знаю, говорит, не смог. Конечно, сдурел. Почему не смог, слы... Киреев положил трубку. Значит, и к Хайкину его позвали потому, что... А какое, собственно, теперь ему дело до Хайкина, Павлова и всех-всех-всех? Киреев опустился на пол, обхватил голову руками. Ему очень хотелось плакать, но он не умел этого делать. И тогда он заскулил. На одной, протяжной и тоскливой ноте заскулил:

- У-у-у... Безжалостный, равнодушный мир вышвырнул его на обочину. Он еще не знал, что это за обочина, но уже понимал, что никому в этом мире не нужен. Осталось только разобраться в том, кто обманул его. Кто ему внушил, что он самый уникальный, неповторимый и что родился Михаил Киреев на свет, дабы свершить нечто великое, чему суждено остаться в веках? И только ждал, когда все это начнет сбываться. Сначала он думал, что настоящая жизнь начнется, когда поступит в институт, потом когда его закончит... Когда женится... Когда, когда... Теперь уже никогда, никогда. Сколько ему осталось? Полгода, год? И снова из самой обыкновенной московской квартиры донеслось тоскливое:

- У-у-у...

Киреев слышал, что слезы облегчают, но они не приходили. Он повернулся к дивану и стал методично лупить по нему, сначала сдержанно и не очень сильно, а затем со всего маху кулаками:

- Ну почему, почему я? Почему, почему?

Стало жаль себя так, что вдруг пришли слезы. Он заплакал. Нет на свете более душераздирающего зрелища, чем плачущий мужчина. Но Киреева никто не видел. У него даже кошки дома не было. Плакал он долго, судорожно вздрагивая плечами и вытирая набегавшие слезы тыльной стороной ладони. Потом Киреев затих. Апрельские сумерки сменились ночью. Ему захотелось спать. Достав подушку и не раздеваясь, он устроился на диване. Последнее, что пришло ему на ум: "Надо завтра отметить сегодняшний день крестом. Самый тяжелый день в моей жизни, нет, - самый страшный. Думал, начнется новая полоса в жизни, а оказалось, все наоборот. А какое сегодня число... Не помню... Завтра... посмотреть..."

Глава третья

Софья, взяв из рук дяди икону, с искренним восхищением разглядывала ее.

- Потрясная вещь, как говорит одна моя приятельница. Я думаю, век восемнадцатый...

- Восемнадцатый?

- Да, это явно старая икона. Относится к типу так называемых Богородичных икон. На Руси было много типов таких икон. В нашем случае это Одигитрия...

- Одигитрия?

- По-гречески это означает Путеводительница.

- Богородица Путеводительница? А кого и куда Она ведет?

- Как куда? Послушай, Смок, не перебивай, хорошо? Я и без тебя собьюсь.

- Молчу и слушаю.

- Этот тип изображения Богородицы на Руси был самым распространенным. Смотри: юный Христос сидит на руках Матери. Одной рукой Он благословляет, в другой держит, в данном случае, свиток. А бывает, что икону или скипетр. Вообще-то, тут запутаться можно.

- В чем?

- В типах икон. Я смутно все это помню. Смотришь, положение руки другое, а икона уже по-другому называется. Но то, что это - Одигитрия, я ручаюсь своим дипломом.

- Не ручайся. "Запутаться можно" - чему учили вас только.

- Я, между прочим, на французской живописи второй половины XIX века специализировалась. Спроси ты меня, к примеру, о Тулуз-Лотреке, я бы...

- И не собираюсь о нем спрашивать. Карлик, сексуально озабоченный карлик, всех парижских продажных девок перерисовал и еще кое-что с ними делал.

- Ты не прав, у него...

- Я и спорить с тобой не хочу. Вот оно - настоящее искусство. - Смок почти с нежностью погладил икону.

- Одно другому не мешает.

- Зато в твоей голове мешанина. Нашла чем хвастаться! Хорошо хоть, что тип иконы определила.

- Ты опять заводишься? Что с тобой, почему ты злой такой стал?

- Прости. Продолжай дальше.

- Да я почти все рассказала. Вот здесь видно, что Младенец благословляет Мать, а Она, в свою очередь, одной рукой сына держит, другой показывает на Него. Наверное, поэтому икона и называется Путеводительницей. Она как бы говорит, что Христос для молящегося - путь к спасению. Ну что-то в этом роде или нечто похожее по смыслу. Да, еще вспомнила: есть легенда, что самую первую икону Одигитрии нарисовал, то есть написал евангелист Лука. Ее привезла из Палестины жена императора Византийского. А из Византии, вместе с греческими иконописцами, этот тип икон попал на Русь... Что еще? Оклад на ней был когда-то. Вот и все, пожалуй.

- Что ж, уже лучше. Это действительно Одигитрия. Императора звали Феодосий, а императрицу Евдокией, как твою бабушку, между прочим. С твоей версией о названии могу согласиться, но есть и другая. Когда императрица привезла икону, то поместили ее в монастыре Одигон, отсюда и Одигитрия.