Целитель - Кессель Жозеф

Через два года он получил в Йенфельде диплом инженера-агронома и отправился на стажировку в одно из имений в Ангальте. Немецкие власти не чинили никаких препятствий студенту, отцом которого был немец, — его считали подданным императора Вильгельма II. Но, кроме прав, были еще и обязанности. В 1917 году Феликсу Керстену предстояло пойти в армию.

Сам он был крупным и плотным, двигался спокойно и осмотрительно, а рассуждал здраво. Он ценил немецкую работоспособность, методичность, немецкую музыку и культуру, но прусский милитаризм, военная форма, а главное, помешанные на дисциплине и шовинистически настроенные офицеры и унтера были ему отвратительны. К тому же к России своего детства он тайно испытывал ностальгическую нежность. Воевать против нее ему претило — да еще по причинам, которые ему совсем не нравились. В результате он нашел что-то среднее, вернее сказать, компромисс.

Большие конфликты в Европе, грозившие расшатать сложившийся порядок, давали малым нациям, поглощенным великими империями, надежду, а порой и шанс обрести свободу. Чтобы получить свободу, маленькие народы иногда помогали тем, кто угрожал их хозяевам. Например, во время Первой мировой войны чехи дезертировали, чтобы сражаться на стороне России против своих угнетателей — австрийцев. А финны, наоборот, сформировали в Германии добровольческий легион, чтобы освободиться от владычества русских. В него Феликс Керстен и записался.

Тем временем в России вспыхнула революция. Царской армии больше не существовало, и страны Балтии взялись за оружие, чтобы сражаться за свою независимость. Финны послали свои военные части на помощь эстонцам. Там оказался и Феликс Керстен, ставший к тому времени офицером финской армии. Он дошел до Юрьева, своего родного города, который после освобождения стал называться по-эстонски — Тарту. Там он с радостью встретился с родителями, которые вернулись домой с берегов Каспия после заключения Брестского мира. Это было в 1919 году.

Его мать по-прежнему была добра и великодушна. Отец был все так же крепок и готов работать без устали, хотя ему было уже почти семьдесят лет. Аграрные реформы новой эстонской власти, направленные на расширение прав крестьян, он воспринял философски, хотя у него отобрали почти всю его собственность.

— У меня осталось еще довольно много земли — чтобы обрабатывать в одиночку, вполне хватит, — с улыбкой сказал он сыну, когда тот уезжал обратно в полк, продолжавший сражаться с Красной армией.

Феликс Керстен провел всю зиму на болотах, без крыши над головой. В результате он заработал ревматизм, лишивший его возможности ходить, и вынужден был на костылях отправиться в военный госпиталь в Хельсинки.

5

Во время лечения Керстен задумался о будущем. Он мог остаться в финской армии, где он числился в лучшем гвардейском полку. Но жизнь военного ему совсем не нравилась. Его диплом агронома? У него больше не было земли, где он мог бы применить свои знания по сельскому хозяйству, а работать на чужих он не хотел.

После долгих раздумий Керстен решил стать хирургом. Он поделился своими мыслями с главным врачом госпиталя майором Экманом. Майор проникся симпатией к молодому офицеру, всегда спокойному и отличавшемуся зрелостью суждений.

— Послушайте, приятель, — сказал майор, — я сам хирург и могу заверить вас, что учиться надо будет очень долго. Это будет очень сложно, особенно для вас. У вас ведь нет денег, и придется одновременно с учебой зарабатывать на жизнь.

Старый доктор взял Керстена за руку и продолжил:

— На вашем месте я бы попробовал заняться медицинским массажем.

— Массаж! Но почему? — удивился Керстен.

Майор Экман развернул его руку и указал на плотную сильную ладонь с толстыми короткими пальцами.

— Эта рука очень подходит для массажа, а для хирургии она годится гораздо меньше.

— Массаж… — вполголоса повторил Керстен.

Он помнил, как во времена его детства к матери приходили крестьяне, чтобы она своими проворными пальцами лечила растяжения, разрывы мышц и даже небольшие переломы. У его бабки и прабабки были те же способности. Он рассказал об этом доктору.

— Вот видите! У вас наследственный дар, — сказал майор Экман. — Возьмите костыли и идите за мной в поликлинику. Там вы получите первые практические уроки.

С этого дня госпитальные массажисты, лечившие раненых солдат, начали обучать Керстена. И месяца не прошло, как солдаты стали отдавать предпочтение младшему лейтенанту-ученику, а не штатным профессионалам. А он с каким-то почти пугающим его изумлением и странным ощущением счастья понял, что его руки способны приносить страждущим облегчение и покой, возвращать здоровье.

В северных странах и особенно в Финляндии искусство массажа было старинным и очень уважаемым занятием. Одним из самых известных специалистов в Хельсинки был доктор Колландер. Его приглашали в госпиталь, чтобы лечить самые сложные случаи. Он познакомился с Керстеном и, оценив его талант, взял к себе в ученики.

Следующие два года для молодого человека были очень трудными с материальной точки зрения. Он не пропускал лекции и практические занятия, но, чтобы не умереть с голоду, подрабатывал докером в порту Хельсинки, официантом и мойщиком посуды в ресторанах. У него было крепкое здоровье и отменный аппетит, позволявший есть все что угодно. Там, где другой бы отощал, он только становился дороднее.

В 1921 году он получил диплом массажиста. Профессор сказал ему: «Вам следует поехать в Германию и продолжить обучение».

Керстен счел совет полезным. Через некоторое время он — без гроша в кармане — приехал в Берлин.

6

Вопрос с жильем решился просто. У родителей Керстена в немецкой столице были старинные друзья: вдова профессора Любена, жившая вдвоем с дочерью Элизабет. Семья Любен была небогата, но обе дамы были образованны и культурны и с радостью приютили у себя нищего студента. Что же касалось всего остального — еды, одежды, платы за обучение, — то Керстен поступал так же, как в Хельсинки, то есть хватался за любую работу, которая была ему по плечу. Он мыл посуду в ресторанах, снимался в кино, а иногда, по рекомендации финляндской миссии, служил переводчиком для финских коммерсантов и промышленников, которые приезжали в Берлин по делам, не зная ни слова по-немецки. Бывали хорошие недели, бывали и плохие. Керстен жил впроголодь и почти никогда не ел досыта. Одежда тоже оставляла желать лучшего, а подметки порой отваливались. Но он терпеливо переносил лишения. Он был молод, силен и готов к любым испытаниям. Характер у него был уравновешенный, а сам он был оптимистом.

Кроме того, прямо в доме, где он жил, ему повезло найти замечательного и верного союзника — Элизабет Любен, младшую дочь хозяйки. Она была заметно старше него. Однако они сразу подружились. Элизабет Любен была умна, добра и энергична, и ей нужно было куда-то приложить свои силы. Такой храбрый, такой веселый и такой бедный молодой человек, в один прекрасный день появившийся в доме ее матери, казалось, был послан самой судьбой. А он, снова вынужденный начинать все сначала в незнакомом городе, без поддержки семьи и без денег, как иначе он мог ответить на ее преданность и самоотверженность? Только нежностью и благодарностью.

Вообще-то Керстен проявлял весьма активный интерес к противоположному полу. В девушках и женщинах, которые ему нравились, он видел типажи, в изобилии населявшие страницы так любимых им русских и немецких сентиментальных романов. Для него они были ангелами, поэтическими видениями. Он вел себя со старомодной учтивостью, окружая дам восхищенным вниманием. Такое поведение совсем не сочеталось с его цветущим видом, преждевременной полнотой и благодушным выражением лица. Но девушки и женщины были ему рады. Он имел успех. Был ли этот успех платоническим? Трудно поверить… Любовь к хорошей кухне вряд ли была единственной формой чувственности, доступной Керстену.

Но отношения с Элизабет Любен никогда не выходили за рамки чистой и невинной дружбы. Возможно, что эта сдержанность была вызвана существенной разницей в возрасте, но похоже, что причина была гораздо глубже, и оба они прекрасно ее осознавали. Взаимная привязанность между Феликсом Керстеном и Элизабет Любен была столь редкой, столь драгоценной, что они, повинуясь безотчетному инстинкту, не стали подвергать ее риску, которому ее могли подвергнуть чувства иной природы. Это было верным решением. Они дружат до сих пор, вот уже почти сорок лет. Превратности судьбы, изменения финансового положения и семейной ситуации, всеевропейская трагедия, пять ужасных лет войны — все это только укрепило духовный союз, возникший в 1922 году между девушкой из добропорядочной буржуазной семьи и нищим молодым студентом.