Крестовый поход на миры Саббат: Омнибус - Дэн Абнетт

Его движения все еще не были сознательными, но реакция тела заставила Эйлли согнуться и извергнуть содержимое своего желудка на сцену. После этого он уже не мог стоять.

Кто-то из врагов, или заскучав, или будучи раздражен, или просто реагируя на внезапное появление, выстрелил в человека, открывшего дверь театра — и не он один. Высокий седой старик упал под градом огня. Он умер мгновенно, от какого-то из семнадцати выстрелов, поразивших его тело, прежде чем он упал.

Эйлли не узнал человека, пришедшего им на помощь. Он видел лишь темный силуэт на фоне дневного света, содрогавшийся от попаданий лазерных выстрелов. Теперь Эйлли осознавал происходящее, даже более чем в тот момент, когда вошел в кухню театра — и это сознание убило его. Мальчик тихо упал на пол сцены, хотя в него больше не стреляли, и не было никаких признаков, что он сейчас умрет. Неважно, что убило его. Не имело значения, был ли это инсульт или сердечный приступ, разорвался ли какой-то сосуд в его хрупком теле.

Эйлли умер без боя, не сделав ни единого выстрела, и лишь легкое ранение в ногу указывало, что он подвергался опасности. В его смерти не было достоинства. Ни малейшего.

Когда открылась дверь театра, Бедло и Маллет обернулись. На долю секунды Бедло подумал, что кто-то пришел к ним на помощь, может быть, та ячейка, которая дала им оружие. На секунду в нем воскресла надежда. Маллет не почувствовал ничего, а просто продолжал стрелять, радуясь дополнительному освещению, когда к нему привыкли глаза.

Он не удивлялся тому, что противник не стреляет в них. Он знал почему.

Убив вошедшего, враги вернулись к травле Маллета и Бедло. Мальчик разозлил их тем, что умер слишком быстро, ничего не сделав для их развлечения, и они хотели наверстать упущенное. Они хотели этого так сильно, что среди них вспыхнуло несколько ожесточенных драк, и трое солдат погибли от рук своих же товарищей. Бедло и Маллет ранили еще нескольких, но число убитых на счету их обоих начало стремительно расти — врагов освещал дневной свет через открытую дверь, которую никто не позаботился закрыть.

Маллет продолжал стрелять все время, пока никто не стрелял в ответ. Он решил отплатить врагам той же монетой, и начал целиться в их ноги и руки, вместо того, чтобы бить насмерть в голову и грудь.

Твари пытались разделить Маллета и Бедло. Но теперь это не имело значения. Они подошли очень близко. Маллет видел, как один из монстров ударил командира по голове, заставив его пошатнуться. Другой удар пришелся по коленям, и Бедло с трудом устоял. Потом двое солдат начали стрелять в пол под ноги Бедло, и Маллет видел, как голова его командира дергается вверх-вниз. Это выглядело в точности так, будто Бедло танцевал.

Маллет продолжал целиться и стрелять, краем глаза наблюдая за Бедло. Вскоре Маллет увидел, как командир их ячейки оказался на деревянной сцене, избитый и окровавленный. Маллет забросил лазган на плечо и сделал три шага, требовавшихся, чтобы подобрать огнемет, который Бедло сбросил несколько минут назад.

Он никогда не делал то, что собирался сделать. Но один раз он видел, как это совершил один психопат-гвардеец, который знал, что делает, и чьи действия они все встретили радостными возгласами и аплодисментами. Он не знал, сможет ли он сделать это. Он понимал, что в помещении это означает самоубийство, но все равно он скоро умрет.

Большинство звероподобных уродов смотрели на сцену, наслаждаясь своим жутким маленьким шоу. Маллет взялся за ремень огнемета и взвесил оружие в руке. Резервуар был неполным, но этого должно было хватить.

Маллет взял автопистолет в правую руку, а в левой начал раскручивать огнемет. Раскрутив его, наемник повернулся лицом к сцене, и, используя вес резервуара, швырнул оружие в воздух. Целиться из автопистолета не было времени, и Маллет начал стрелять почти сразу после того, как отпустил ремень. Огнемет полетел почти вертикально вверх и, отскочив от одной из балок, поддерживавших конструкцию здания, рухнул вниз и взорвался прямо над головами врагов, окатив их потоками пламени. Чем выше — тем хуже.

Огнемет взлетел почти вертикально и упал так же. Маллет оказался прямо под взрывом, его автопистолет был все еще нацелен в направлении резервуара. Маллет погиб первым, но забрал с собой полдюжины врагов. Внимание большинства монстров было отвлечено от несчастного, ковылявшего по сцене.

Те враги, которые еще дрались далеко от сцены, услышали взрыв и заметили, как здание содрогнулось, но они были близко к открытой двери и выскочили из театра, хохоча и улюлюкая, забыв, из-за чего они дрались.

Еще несколько вражеских солдат смогли подняться после взрыва и выбрались из здания, шатаясь, хромая и скуля.

Один из последних выживших оглядывался вокруг минуту или две, ошеломленный взрывом. Наконец он нашел то, что искал. Склонившись над высоким телом с вздувшимися суставами в плохо подобранной форме и броне, которую носили оккупанты, он поднял труп и посмотрел ему в лицо. Взяв голову мертвеца в руки, он слегка стукнулся лбом о его лоб. После этого выживший солдат посмотрел на человека, все еще ползавшего по сцене. Он прицелился из лазерного пистолета и выстрелил в несчастного семь раз. Шесть попаданий лишь еще больше изувечили Бедло. Когда седьмой выстрел попал в цель, Бедло уже сошел с ума, ожидая, когда же, наконец, придет смерть. Последний выстрел подорвал одну из гранат в его кармане, а потом другую. Взрыв подбросил труп над сценой, заставив тело извиваться в воздухе, правда, слишком поздно, чтобы позабавить солдат.

Пожар горел недолго. Не было ни рабочих, ни средств для ремонта «Барабана». Некоторые из жителей трущоб заработали корку или две, убирая кровь, дерьмо и трупы. Это был хороший день, а на следующий шоу продолжалось, несмотря на обгорелую сцену и новые пятна гари на потолке.

Когда Логир расплатился с уборщиками, он освидетельствовал всех убитых участников ячейки, в том числе старого священника — айятани Ревере, с потрясающей наглостью вошедшего в парадную дверь театра. Архон едва ли будет доволен тем, сколько его солдат погибло в «Барабане», но оно того стоило, чтобы уничтожить ячейку и подорвать моральный дух участников сопротивления по всей планете. Он проявил себя ценным коллаборационистом и сумел одурачить старика.

Озия стоял у входа в переулок на заднем дворе «Барабана», глядя, как Логир расплачивался с жалкими обитателями этого дна, выполнявшими его распоряжения. Он прижался к стене, когда Логир прошел мимо, подбрасывая и ловя что-то на ходу. Озия незаметно последовал за ним. Придется действовать быстро, прежде чем они покинут трущобы подулья.

Спустя две или три минуты Озии выпал шанс. Логир свернул в узкий переулок между нависающими зданиями, немногим больше, чем темный коридор, свет в его конце был виден лишь в нескольких сотнях метров далее.

Прежде чем Логир успел обернуться и увидеть, кто следует за ним, Озия быстро подскочил к нему и, подняв болт-пистолет к затылку предателя, разнес его голову одним выстрелом. Подхватив падающее тело, Озия уложил его под стеной здания. Он предпочитал встречать врага лицом к лицу, но в случае с Логиром решил не рисковать.

Озия давно научился никому не верить, но Логиру он бы поверил. И совершил бы ошибку. Невозможно было знать наверняка, были ли верны ему остальные подпольщики его ячейки, но Озия искренне надеялся, что это так. Эта операция дорого стоила ему в плане оружия, и погибли люди; какими бы ни были безрассудными и ненадежными подпольщики улья, все же погибли бойцы сопротивления.

Озия обыскал карманы Логира, забрав доказательства, собранные предателем с трупов Бедло, Маллета, Шуи, Эйлли и айятани Ревере. Он передаст их айятани Пардью для захоронения.

Айятани Пардью чувствовал мокрую грязь пола под ногами. Эти маленькие комнаты с никогда не высыхавшими земляными полами служили убежищем для полудюжины верующих, пришедших на его службу. Иногда он задумывался, как такое могло быть.

Они умерли. Они все умерли. Двое мужчин, двое мальчишек и суровый старый айятани — все погибли, и ради чего?

Предполагалось, что они сражаются за одно и то же дело, за сохранение хоть какой-то частицы Империума на Рередосе. Сражаются против врага, за людей. Но обнаружились разногласия. Их жизни оказались таким же расходным материалом, каким они были для врага. Пардью переводил взгляд с одного лица на другое. Он не узнавал никого из прихожан. Он думал о страхе, но уже не мог бояться. Единственным чувством, которое он еще мог испытывать, было чувство обреченности.

Пардью опустил взгляд на молитвенник, который он держал открытым в руках. Ему не нужно было смотреть на слова, они намертво отпечатались в его разуме, но он все равно смотрел на них. Он искал в них утешения, но нашел лишь предчувствие того, что случится неминуемое — и, возможно, в конечном счете, так будет лучше.