Бунт на «Баунти» - Джон Бойн

Цель моя состоит в том, чтобы дойти до Отэити с заросшей паутиной кошкой-девятихвосткой, и, думаю, мне это удастся! Следуя порядку, установленному покойным Капитаном на «Решимости», я ввел вечерние танцы, и хоть поначалу команда сочла их несерьезными и встретила некоторыми насмешками, кои я достойно стерпел, уверен, что ныне матросы получают от этой разминки удовольствие и радостно воспринимают ее. Это приводит мне на память тот последний вечер, что мы провели у сэра Джозефа, пожелавшего мне доброго странствия, то, как я обнял тебя, как мы танцевали вместе со всеми и мне казалось, что я плыву по полу. Напоминают мне танцы и о кануне Рождества перед нашим счастливым венчанием, когда мы с тобой скользили на коньках по замерзшему озеру Гайд-парка, бок о бок, и рука моя обнимала твою прелестную талию, и я видел в себе счастливейшего на свете мужчину, и молодца, и умницу.

Вот так мысли мои обращаются к тебе, моя бесценнейшая, и к нашему сыну, и к нашим красавицам-дочерям, и, признаюсь, глаза мои наполняются влагой, когда я думаю о том, как ты сидишь с шитьем в руках у нашего веселого очага, и вспоминаю проведенные нами вместе счастливые вечера в…

– Турнепс.

Готов признать, что никогда в жизни не подпрыгивал я так высоко, как в миг, когда мое чтение было прервано негромким, спокойным голосом. Я столь глубоко ушел в слова капитана, что не услышал шагов, приближающихся ко мне по коридору, не заметил, как приотворилась дверь каюты, и не знал теперь, долго ли простоял здесь, читая, прежде чем прозвучал этот голос.

– Мистер Кристиан, – сказал я, мгновенно покраснев, собирая письма вместе и притворяясь, что меня вовсе не застукали за неподобающим поступком. – Капитан послал меня сюда за этими письмами. Там корабль…

– А велел ли он тебе прочесть их перед тем, как доставить ему? – тихо спросил мистер Кристиан.

– Нет, сэр, – ответил я, пытаясь изобразить возмущение подобным домыслом, но слишком хорошо понимая, что притвориться невинным мне будет трудновато, поскольку улики, которые свидетельствовали против меня, просто-напросто лезли в глаза. – Я этого и не делал! Я…

– Возможно, капитан захотел, чтобы ты, как человек безмерно образованный, проверил, не содержат ли они погрешностей против правописания, нет? Убедился в элегантности его почерка, изысканности слога?

– Мистер Кристиан, – сказал я, шагнув к нему и покачав головой, ибо понял уже, что спастись могу, лишь отдавшись на его милость. – Я не хотел этого, сэр, честное слово! Письмо упало на пол и раскрылось. Я прочитал всего пару строк и собирался вернуться на палубу…

Однако он меня не слушал, потому что и сам развернул письмо и уже торопливо просматривал его, скользя по строчкам темными зрачками. Читал он быстро и пробежал листок и перевернул его за время, намного меньшее потраченного мной.

– Вы доложите обо мне капитану, сэр? – спросил я, пытаясь сообразить, устоит ли под тяжестью моего проступка гордость капитана Блая тем, что он еще не выпорол ни одного члена команды, не стану ли я его первой несчастной жертвой.

Тяжело дышавший через нос мистер Кристиан подумал.

– Сколько тебе лет, Турнепс? – спросил он.

– Четырнадцать, сэр, – ответил я, стыдливо потупясь, надеясь, что мой ответ даст ему повод для жалости.

– Когда мне было четырнадцать лет, я украл бушель яблок у соседа моего отца. И съел их в один присест, не зная, что яблоки предназначались для свиней, потому что за день-два до того они начали подгнивать. Бо́льшую часть следующей недели я провалялся в кровати, попеременно мучаясь то от боли в желудке, то от боли в заду, и за все это время отец не только не высек меня, но даже не обругал, а всего лишь выхаживал, пока я не окреп. А когда я встал на ноги и здоровье мое полностью поправилось, отвел меня в свой кабинет и выпорол так, что меня и сейчас мутит, едва я увижу яблоко. Правда, с тех пор я больше ни одного не украл, поверь мне, Турнепс. Даже мыслей таких не имел.

Я кивнул, но язык попридержал. Мне показалось, что это одна из тех речей, которые не подразумевают ответа.

– Отнеси письма на палубу, – сказал он, помолчав немного. – Капитану я ничего не скажу, поскольку, вспоминая мои давние дни, сознаю, как легко мальчику совершить ошибку.

Я облегченно вздохнул: попасть под плетку мне не хотелось, как и того, чтобы команда сочла меня пронырой, лезущим не в свои дела, а у капитана сложилось обо мне дурное мнение.

– Спасибо, мистер Кристиан, – сказал я. – Я больше не буду, клянусь вам.

– Да-да, – ответил он, отмахиваясь от меня. – А теперь – на палубу. И кто знает, Турнепс, может быть, когда-нибудь я попрошу тебя об услуге, и ты ведь не откажешь мне, верно?

Вопрос был задан очень тихо и заставил меня замереть у двери.

– Вы, сэр? – спросил я. – Но что же я могу для вас сделать? Вы офицер, а я всего-навсего…

– Да, я знаю, – сказал он и покачал головой. – Идея выглядит нелепо. И все же мы будем держать ее в уме, хорошо? Так, на всякий случай.

Мне оставалось только кивнуть и побежать на палубу, где капитан Блай уже выкрикивал мое имя, решив, что я, возможно, и вовсе не вернусь, настолько сильно я задержался. Ну так вот, я рассуждал здесь о том, какой огромный интерес пробуждает любое изменение в заведенном порядке вещей, как оно оживляет скучную, по преимуществу, жизнь в море, а между тем я провел остаток того дня в ялике, вместе с мистером Фрейером, сначала плывя к «Британской Королеве», где мы оставили письма и засвидетельствовали наше почтение, а после плывя назад, к «Баунти», – но запомнилось ли мне что-либо из сказанного или сделанного за все это время? Ничего. Потому что думал я в те часы лишь о моей благодарности к пощадившему меня мистеру Кристиану, решив, что, если ему когда-нибудь потребуется моя помощь – хоть представить себе такое мне было сложно, – я сделаю все, что смогу, и погашу мой долг.

Я был в ту пору невежественным мальчишкой, ничего, по правде сказать, не знавшим ни о жизни, ни о путях человеческих.

13

Когда я жил в портсмуте у мистера Льюиса, то о море и не задумывался, оно было для нас таким привычным соседом, что мы, можно сказать, почти не сознавали его присутствия, однако и утром, и вечером я постоянно слышал голоса моряков, слонявшихся по городу, заигрывая с женщинами, бражничая в пивных, производя множество – одному лишь Спасителю ведомо сколько – бесчинств после того, как они высаживались в порту, проведя месяцы, если не годы, в море и думая лишь об одном. А удовлетворив свои грязные нужды, они, прожившие бок о бок столько времени, что всякий мог заподозрить их в желании расстаться хоть на какие-то сроки, сходились, чтобы напиться, а мы с братьями через окно, глядевшее на «Ловкую свинку», слушали их разговоры.