Слушаю и повинуюсь - Мария Сакрытина

– Валид? – осторожно перебил Амин. – Ты сейчас о чем?

Мальчишка глянул на него, скривил губы в усмешке и махнул рукой.

– Да так… о своем, о мой благодетельный шехзаде.

– Валид!

Мальчишка хихикнул и, захватив чашу с персиками, устроился на доске у окошка, как на насесте.

В дреме Амину все казалось, что он видит там птицу. Только не с ало-золотыми крыльями феникса, а, почему-то, лазурными.

Следующим вечером корабль причалил в маленьком порту Малийки – с борта на лодочках увозили фиги и кишмиш. Взамен, уже ближе к ночи, привезли бочонки молодого вина из далекой Анестазии, которые должны были пропутешествовать в Мусаифу.

За всем этим какое-то время уныло наблюдал сидящий на поручне Валид. Потом, устав швырять косточки в снующих у корабля рыбаков, прыгнул в отплывающую с фигами лодочку, но и там ему не понравилось. Моряки не обращали на него внимания и отводили глаза, а фиги уже и так надоели до оскомины. Немного покрутившись у причала, мальчишка со вздохом посмотрел на возвышающийся над портом купол местного шахерата, и, пожав плечами, направился туда.

… – Сайед, приказом уважаемого Дару-али, да будет Вадд к нему благосклонен и сама Аллат одарит почестями в райском саду… ясно говорится, что давать свободу рабу с алой меткой запрещается, ибо именно раб с алой меткой, чье имя растоптано, а тело давно стало пылью, осквернил когда-то храм госпожи нашей Аллат…

Амин слушал эту историю уже третий раз – почтенным служителям торопиться было некуда и, заполучив собеседника, они тут же отправили рабов за вином, кофе и сладостями. Ибо, как говорил Вадд, странствуя по земле, хорошая история согревает, как вино, горчит, как кофе, и тает, как лукум. И пусть уважаемый сайед не обижается на невозможность исполнения его просьбы, ибо, как заповедовала справедливая Манат…

В окно залетела косточка, звонко шлепнувшись прямо в кофе рассказчика. Тот осекся, медленно отставил чашку… И спустя мгновение вся компания почтенных служителей в покачивающихся на головах тюрбанах принялась картинно вопить и топать ногами, призывая кары на нерадивых рабов, посмевших пропустить в сад шахерата нечестивца, смеющегося над старостью.

Амин осторожно, по стеночке, выбрался во двор и, поманив ждущего его Насима, чуть не бегом бросился в порт.

Он ничего не имел против старости и, уж конечно, ее уважал, но после таких вот посиделок начинал понимать брата, который каждый раз обещал отрезать язык разговорчивому старцу, особенно если тот был из царских советников.

На пристани Амин перевел дух, отпустил руку Насима – тот моментально отступил на положенный шаг и потупил взгляд.

Амина передернуло.

– Что же мне с тобой делать? У тебя точно нет никаких родственников?

– Нет, хозя…

– Племянничек мой родной!

Амин вздрогнул, обернулся и тут же наткнулся взглядом на монументального толстяка, чем-то неуловимо напоминающего торговца Ясара из Бахры. Как и Ясар, этот толстяк избытком вежливости не страдал, оттерев Амина, как тараном, здоровенным животом и бросившись к сжавшемуся Насиму.

– Племянничек мой ненаглядный! – подхватив мальчишку, заверещал толстяк. – Я уж и не чаял тебя на-а-а-айти! Аллат милостива-а-а-а!

Амин, закрыв распахнутый от удивления рот, попытался обратить на себя внимание.

– Сайед…

– О, всемилостивая Аллат, они сделали из тебя раба, о, пусть их кости сгрызут гули…

– Уважаемый сайед! Немедленно отпустите моего… раба!

Толстяк замер. Медленно повернулся к Амину и уронил полузадушенного Насима ему под ноги.

– Так это вы хозяин моего дражайшего племянника, моей кровиночки, зеницы моего ока?! Вы должны немедленно его продать! Сколько мер золота успокоят вашу жадность?

Опешивший Амин открыл было рот, но его бессовестно перебили.

– Слышь, дядя, а не пойти ли тебе к шайтану вместе с твоими гулями?!

Перед толстяком словно по волшебству из воздуха возник Валид – бровки хмурятся, губки вытянуты трубочкой.

– Это… еще что такое?! – заверещал толстяк, оценив обманчиво безобидный вид мальчишки. – Это кто?

Амин выдохнул:

– Простите, сайед, это мой брат, и он…

Валид увернулся, когда юноша попытался его схватить, и угрожающе достал кулек черешни. Еще более угрожающе засыпал все ягоды в рот. И метко запустил чередой косточек в толстяка – благо можно было особо и не целиться.

«Дядя» завопил, призывая все кары Аллат на современную молодежь.

– Валид! – простонал Амин, все-таки хватая мальчика за руку.

– Он ему такой же дядя, как я – твой брат, – фыркнул Валид, перекрывая крики. – Пойдем. Уважаемый сайед обознался.

То, как толстяк, тискавший Насима, передал ему маленький кулек ядовитых плодов катицы, никто не заметил.

– Не понимаю, – уже на корабле, в каюте, качал головой Амин. – Ты его точно не знаешь?

– Нет, хозяин, – в который раз ответил Насим.

– Но зачем он тогда…

– Я ж сказал, обознался, – буркнул валяющийся на кровати Валид. – С вами, людьми, это бывает. Ой, что ж мне так больно, а? А-а-а-а…

Амин в который раз потянулся, положил руку ему на лоб, потом на живот.

– А зачем ел столько сладкого? Умеренней надо быть.

– Я всегда ем сладкое, – отмахнулся мальчишка, катаясь по кровати. – Ой, плохо мне…

Корабль уже отплыл, так что отнести мальчика к лекарю Амин не мог. Но, поймав капитана, смог выпросить у него настойку, которая якобы в таких случаях помогала. Валид жаловался, что она горькая, но потом быстро заснул – глубоко, как мертвый.

Амин не выдержал и около полуночи сам прикорнул рядом, убаюканный мерным покачиванием и шумом моря.

И не видел, как сидевший в углу Насим встал и, ступая тихо, как кошка, прокрался за дверь каюты на палубу.

А спустя совсем немного времени оттуда донеслись пьяные крики и ругань.

И первый предсмертный вопль.

Амин вынырнул из тяжелого, ядовитого сна, когда вода залилась ему в нос. Открыл глаза, и его тут же захлестнула волна, несущая громоздкие доски, легкие обломки, намокший кусок паруса… Кто-то схватил Амина за руку, утягивая на дно, юноша отбивался, в другую руку сама собой ткнулась джамбия, и вода бы окрасилась кровью, не будь она темной, как черное стекло, – ночь еще не сошла на нет, и Вадд спокойно взирал на тонущий в полнейший штиль корабль.

Амин вынырнул, кашляя и пытаясь вдохнуть, машинально схватился за проплывающую мимо доску, пряча поудобнее джамбию. Судорожно огляделся.

Его сносило от обломков корабля влево, и сколько Амин не пробовал грести – все без толку. В горло то и дело наливалась вода – Амин и раньше не особенно хорошо плавал, а со снующими тут и там досками, грозящими задавить, и вовсе получалось из рук вон плохо.

Амин пытался звать, но захлебывался, а в темноте ночи разобрать хоть что-то было невозможно. Только раз неподалеку мелькнули белые шальвары, и Амин, оттолкнувшись от доски, нырнул следом за ними. И с трудом вытащил на поверхность бессознательного Насима. Мальчик висел, как тяжелая кукла, на руках Амина, и они чуть вместе не утонули, пока юноша пытался ухватиться хоть за какую-нибудь доску.

А потом их отнесло совсем далеко и еще долго било от волны к волне – ветер внезапно подул странно сильный.

Амин пытался звать Валида, прекрасно понимая, что это глупо. Успокаивал себя, что уж птица-феникс выживет обязательно.

Правда, фениксы боятся воды и совсем не умеют плавать. И характерной золотой вспышки Амин не видел…

Но об этом юноша сначала запретил себе думать, а потом это стало слишком тяжело – держаться за доску, держать Насима, держать глаза открытыми…

Юноша сам не заметил, как провалился в смертельную дрему.

Солнце светило прямо в глаза. Амин попытался отвернуться, но и это не спасло. Попробовал прикрыть глаза рукой, но рука не поднималась. Сил не было, и если бы не раздражающе яркий свет, Амин так бы и остался лежать, не шевелясь, купаясь в тяжелом сне. Но пришлось собираться с силами и хотя бы повернуться.

Вместе со светом вернулось и ощущение соли на губах, и жара. Амин поспешно повернулся на живот, и тут же обнаружил, что лежит на песке, а ноги ласково окатывают волны.

С волнами пришли и воспоминания.

Пошатываясь, Амин поднялся на колени. Держа руку козырьком, осмотрелся. Валида по-прежнему не было, зато рядом на животе лежал Насим. Амин подполз к нему. Мальчик дышал, но так и не пришел в себя.

Помянув про себя шайтана, Амин оглядел побережье. На глаза попалась лишь пальмовая роща в десяти шагах. Простиралась она куда хватало глаз.

Вздохнув и позволив себе еще мгновение отдыха, Амин подхватил Насима, и, шатаясь, побрел к пальмам. Там хотя бы была тень.

Шага с пятого – Амин их считал, чтобы хоть на чем-то сосредоточиться, – ему стало казаться, что он сходит с ума. Повсюду слышались голоса – громкие, разные: мужские, женские, детские. Но что они говорили, Амин разобрать не мог, а когда оборачивался, рядом никого не было. И за деревьями – юноша мог поклясться – тоже никого не было. А голоса были. И сопровождали каждый шаг.