Высшее образование для сироты, или родственники прилагаются - Вересень Мария

— Погоди. Разве с утра не гармонические чары должны быть? Она же вся накрасилась еще для этого своего учителя, Флейты.

— Не было Флейты, — услышали мы с Алией жалостливый голосок Мавки. Обернулись.

Аэрон практически держал на весу болотную красавицу. Цветные от краски слезы слились в ручьи и причудлив о избороздили ее опухшую мордашку.

— Чисто кикимора, — вздохнула Алия и, достав платочек, тщательно втолканный в узенький кармашек штанов, принялась размазывать «красоту» Лейи по всему лицу, не забывая с чувством плевать на вышитого посреди платка волчонка.

А мне достаточно было лишь взглянуть на хмурого вампира, как робкий звоночек тревоги превратился в жуткий пожарный набат.

— Только не говори, что и тебя донимали сказкой об охотнике.

Аэрон кивнул.

— Та-ак. — Я почувствовала, что мне становится по-настоящему страшно. — Это неспроста.

— Я сначала думал, что нас попросту желают проучить. Но как-то уж однообразно все.

— Да Феофилакт Транквиллинович отсутствием фантазии ведь не страдает. Если б он хотел повеселиться, то учебой бы не донимал.

— Значит, что? — Мы с вампиром уставились друг на друга.

Северская легенда была проста как медный грош. Один охотник полез в ловчую яму за мертвым волком и сорвался сам. И вот лежит он надетый на острый кол и молит бога о спасении.

— Самое дорогое отдам, — говорит. — Клянусь.

— Чем же ты можешь поклясться, коль и так умираешь? — удивился Белбог.

— Да хоть волчьей шкурой, — стонет охотник. — Только спаси.

Спас его бог. Пошли они вдвоем домой к охотнику. Сацке, или как там его, идет и размышляет, чем с богом расплачиваться. Дом от предков достался, жалко. Жена красавица, еле уговорил выйти замуж, отдавать богу такую обидно. Собака помощница, без нее совсем плохо.

А тут видит, стоит на пороге его жена, а в руках держит ребенка. Его ребенка, охотника Сацке. Бог на ребенка показывает.

— Ах, вот ты чего захотел?! — закричал на бога охотник. — Ничего ты не получишь, кроме волчьей шкуры. Уходи.

И начал гнать бога прочь, швырять в него палками. Раз наклонился, другой, а в третий не смог разогнуться. Зарычал, завыл, закрутился на месте и превратился в волка сам.

Долго он бегал по лесам, пока сын не подрос.

Узнал он от матери правду, построил алтарь в лесу и принес сам себя в жертву Белбогу.

Только дети охотника до сих пор полжизни волками бегают. Чтобы помнили о могуществе Белого. И поделом, нечего нарушать клятвы. А дети сына Сацке стали жрецами, и сила бога дана им, и длань его над ними и благословение.

Демоны же эту легенду рассказывают так.

Свалился охотник в яму и давай молить богов о спасении. Услышал Чернобог, что клянется Сацке самым дорогим, и спас его. А как пришли они к дому, как увидел охотник жену с ребенком, так и обмер. Только в лесу не выживают трусливые. Обернулся Сацке волком и зарычал на бога.

— Уходи, ничего не получишь. И бог ушел.

Как говаривал Анжело — «без комментариев».

Мы с Аэроном с сомнением посмотрели на Лейю.

— А скажи-ка нам, подруга, за что тебе неуд влепили? — поинтересовался Аэрон у борющейся с опухлостью лица Лейи.

— Я написала, что нельзя нарушать клятвы, об этом обе легенды.

— Выходит, можно? — переглянулись мы с Аэроном.

— Ой, не нравится мне это, — призналась я, чувствуя, как от нехороших предчувствий пальцы на ногах немеют.

И тут, словно перед летней грозой, в столовой стало неуютно тихо.

Алия пихнула меня в бок, Аэрон мягко повернул мордашкой к дверям и захлопнул рот ладонью, когда я собралась вопить.

В дверях стоял, опершись на рогатый черный посох, со свитой и стражей, сам Верховный жрец.

— Я, кажется, все поняла, — промямлила я, когда сумела проглотить испуг. От того, что он скатился в живот, а не торчал ежом в горле, легче мне не сделалось.

— Я тоже, — сурово кивнул вампир, неосознанно шаря на поясе в поисках ножа, но все время промазывал.

Теперь уж мне пришлось его хватать за плечо. Мы все четверо уставились в ужасе друг на друга.

— Только не паниковать, — потребовала я, таща Алию из-под стола. Там брякало и сыпалось из тюка оружие. Вдвоем с Аэроном мы едва сумели выкрутить из ее побелевших пальцев клевец в виде волчьей морды.

— Я все беру на себя, — заявила я. Но даже вампиру пришлось напрячься, чтобы услышать мой задушенный писк.

— Что?

— Не сбивай меня с мысли, а то нам всем хана.

— Да нам и так бздец, — шумно задышала Алия, судорожно сжимая-разжимая кулаки.

— Поднимите меня, — попросила я, с трудом выплевывая сухие, как репьи, слова.

— Подыми-ите мне ве-эки, — пробасила за спиной, борясь с истерикой, Лейя. Я ее чуть не придушила, но меня оттащили. — Все, ты уже встала, что дальше?

Ой, лучше бы мне этого не говорили.

Ног я не чувствовала, но каким то чудом умудрилась сделать шаг, не упав и не рассыпавшись на мелкие осколочки. Хотя могла, так все во мне сжалось, напряглось и скукожилось от страха.

— Госпожа Верея, — услышала я далекий, словно из глухого омута, голос Феофилакта Транквиллиновича.

Лица преподавателей плыли мимо мутными пятнами, неразличимые и одинаковые, как у утопленников. Я сделала им знак отстать, вяло махнула рукой, не отрываясь от лица Верховного.

Дед был суров и холоден, как истукан в Белполе. Я видела там одного из камня, тоже в капюшоне и с клюкой.

— Здравствуйте, мне кажется, переговоры между Храмом и Школой Архона зашли в тупик? Дирекция отрицает участие учеников, Храм возражает, Орден требует крови? — Я чувствовала, как предательски начинают дрожать ноги. — Мне известно, что вы воспитанник Духовной Златоградской обители. Во всяком случае, так говорят, а значит, вы человек, не чуждый философии и… Может, устроим диспут?

Даже я поняла, как жалко и путано все прозвучало. Но, к моему огромному удивлению, позади старика возникло кресло. Я тоже кулем осела на подставленную лавку. Глянула на свои руки и поняла, что как-то успела отобрать у Алии ее платок с волчонком. Зверушка выглядела жалкой и обиженной. Я поспешно расправила платок на колене. Опомнилась, свернула, развернула. Поняла, что сейчас расплачусь, но твердая рука Феофилакта Транквиллиновича потрепала меня по плечу. Я дернулась, но директор мне поощрительно подмигнул, мол, «смелее, раз взялась».

И я начала:

— Я сирота, но так случилось, что иногда вокруг меня, со мной вдруг происходит что-то, что не случается и не случится никогда с другими. Иногда падают с неба лягушки, иногда дуют сильные ветра или происходят землетрясения. Такое случается с каждым, но со мной слишком часто. Достаточно часто, чтобы стать частью Школы, ее ученицей.

Понимаете, я никогда не думала о навьих детях как о своей семье, потому что я человек, дочь ивы, как говорят в Школе, и всю жизнь надеялась ей быть.

Думаю, что поначалу ко мне немного применяли чары, иначе я бы ни за что не вошла в один класс с демоном, не улеглась бы в одной комнате с лаквиллским вилколаком, мавкой… а про вампира я и вовсе молчу, или про рогатую лягушку, тетку Лейи.

— Вы отвлекаетесь.

— Да, извините. Я просто хотела сказать, что мне здесь очень все понравилось, у меня появились друзья. Но если б ради меня в Школе изменили порядки или случилось нечто необычное, то я б этого не узнала, потому что я не знаю, точнее, не знала, как все было раньше.

Только от вампира я, например, узнала, что факультет культурологии и историографии попросту не существовал до моего приезда.

Что демон в Школе был огромной редкостью. А тут вдруг полста душ, и все на новый факультет. А ведь демон — дух. Могучий, даже всесильный в чем-то, но, увы, паразит. Только человеку доверено богами преобразовывать наш мир. Даже демонографию мы начинаем изучать, вы не поверите, с географии и с отношений между божьей тварью и Творцом. Увы, в этом свете мы выглядим непривлекательно: глупы, лживы, завистливы, трусливы. Все, что оторвалось от земли, возвысилось, становится легендой. Половину этих легенд сочинила, как ни странно, нечисть.