Последний характерник - Валерий Федорович Евтушенко

в сторону Филоненко, но старый полковник не проявлял заметного беспокойства. Его конь стоял чуть впереди пехоты, которая почему — то держала пики в руках, а не как обычно, припав на одно колено и уперев их в землю тупым концом.

«Чего он ждет? — мелькнула мысль у Ивана. — Еще минута другая и ляхи прорвут центр!». Но в этот момент, Филоненко выхватил из ножен саблю, сверкнувшую серебряной змеей, и резко опустил ее вниз. Шеренги запорожской пехоты раздались в обе стороны и залп восьми кулеврин, пославших картечь прямо в плотную массу гусарской конницы, произвел в ее рядах настоящее опустошение. Казацкая пехота, сдернув с плеч самопалы, произвела дружный залп в ряды гусар, которые стали осаживать коней, пытаясь рассыпаться веером от губительного ружейно — пушечного огня. Но канониры уже успели перезарядить орудия и почти в упор прогремел новый залп, унесший жизни еще полусотни поляков. Ленты черного порохового дыма затянули все поле и в образовавшейся неразберихе рейтары не имели возможности стрелять, опасаясь попасть по своим. Поэтому они убрали свои метровые пистолеты в кобуры, обнажив тяжелые сабли. Однако в это время их с обоих флангов атаковала казацкая конница, не давая развернуться в шеренгу. И пошла потеха, которую так любили запорожцы! Иван, привычно войдя в состояние транса, производил своей саблей опустошение в рядах противника. От его клинка нашел смерть уже не один гусар и рейтар, когда он вдруг увидел Лаща, отбивавшегося от атакующих его запорожцев. Их взгляды встретились. Узнав своего давнего врага, коронный стражник вздыбил коня, отразил удар клинка одного из атаковавших его казаков и в ужасе покинул поле боя. Рейтары последовали за своим командиром, а Чарнецкий, у которого больше половины гусар выбыло из строя, уже и сам уже подал сигнал к отступлению.

Несмотря на то, что планы польского командования устроить засаду Филоненко оказались сорванными, особенно радоваться было нечему. Рейтары, отправленные Лащом для охраны канониров, вырубили сотню казаков Серко, не успевших заклепать или повредить все пушки. Оставшиеся исправными орудия открыли губительный огонь по показавшимся на Днепре байдарам и только части из них удалось прорваться к лагерю Гуни. Существенно поредел и отряд Филоненко, а у Серко осталось едва ли две сотни.

Гетман, хотя и похвалил обоих за их мужество и отвагу, но положение, в котором оказались восставшие, становилось все более безнадежным. Гуня попытался вступить в переговоры с Потоцким, но тот, разъяренный неудачей с засадой отряду Филоненко, требовал капитуляции. Тогда Гуня стал штурмовать позиции Потоцкого и Вишневецкого, вынужденных подтянуть часть войск, окруживших казацкий лагерь с восточного направления. Воспользовавшись этим, гетман с трехтысячным отрядом запорожцев под покровом ночи пошел на прорыв. Удача сопутствовала ему и, хотя Потоцкий организовал его преследование, казакам удалось уйти на Дон, где они усилили гарнизон Азова, недавно отбитого у турок. Серко ушел с гетманом и о том, что рассвирепевший Потоцкий, которому Лащ доложил, кто сорвал его замысел уничтожить отряд Филоненко, приказал посадить его отца на кол, узнал значительно позже…

… Погрузившись в тяжелые воспоминания о трагических событиях тех лет, Серко не заметил, что уже добрался до Ладыжина. Отсюда до Каменца, где находилась штаб — квартира великого коронного гетмана Николая Потоцкого, оставалось уже дня два пути.

Несколько дней спустя перед воротами гетманской резиденции в Каменце остановился всадник. По шапке и небрежно спускающейся с одного плеча керее любой признал бы в нем казака, а по выглядывающему из — за пояса перначу — казацкого полковника. Лицо всадника с резкими крупными чертами, трудно было назвать красивым, но в нем читалась властность человека, привыкшего командовать. Его огромный черный, как ночь, конь косил огненным глазом в сторону стражников, которые скрестив копья, преградили ему дорогу. Минуту — другую казак молча вглядывался в их лица и вдруг те отступили в сторону, взяв мушкеты «на караул». Тронув острогами коня, всадник проследовал дальше.

Спустя минуту один стражник спросил другого:

— Кого это мы пропустили?

— Ты что самого коронного гетмана не узнал? — с удивлением спросил его товарищ.

— И в самом деле, что это со мной? — растерянно сказал первый стражник. — Задремал, что ли на ходу?

Тем временем, казак, спрыгнув с коня и ни мало больше о нем не заботясь, поднялся по ступенькам резиденции Потоцкого и проследовал прямо к кабинету коронного гетмана, в приемной которого сидел за столом молодой хорунжий, его секретарь. Увидев непонятно откуда появившегося казацкого полковника, тот пытался было встать, но казак лишь внимательно глянул ему в глаза и взмахом руки заставил опуститься в кресло. Сам же он, не торопясь, подошел к двери и, открыв ее, вошел в кабинет.

Великому коронному гетману Николаю Потоцкому в то время исполнилось пятьдесят пять лет. За два года, проведенных в татарском плену, он заметно постарел, располнел, лицо его и раньше одутловатое, расплылось еще больше. В молодости он, несмотря на не очень высокий рост, отличался крепким телосложением и незаурядной физической силой, за что получил прозвище Медвежья Лапа. Выходец из знатного шляхетского рода, породнившегося с Фирлеями, а позднее с Казановскими, он сделал великолепную карьеру на военной службе, пройдя за двадцать лет путь от простого хорунжего до командующего всеми вооруженными силами Республики.

Сейчас Потоцкий сидел в роскошном кожаном кресле за столом, на котором была разложена карта, а два командира его хоругвей стояли рядом, склонившись над ней в почтительной позе.

Услышав звук открывшейся двери, Потоцкий с недовольным видом повернул голову в ее сторону и, увидев вошедшего казака, на несколько секунд словно утратил дар речи.

— Десять тысяч дьяблов, — наконец визгливо выкрикнул он, приходя в себя. — Я же приказал никого не пускать. Вы, что там все с ума посходили?

— Прошу великодушно простить меня за это вторжение, — с едва скрытой насмешкой произнес казак, сделав несколько шагов по направлению к столу, — но я посол ясновельможного гетмана Хмельницкого к твоей милости.

С этими словами он слегка склонил голову в знак приветствия.

— Посол? От Хмельницкого? — немного растеряно переспросил гетман. — А как пана пропустили в мой кабинет? Почему мне не доложили о прибытии посла?

Посол пожал плечами:

— То мне неведомо, твоя милость. Эти вопросы не ко мне.

— Ладно, это все обождет. Итак, кто ты и зачем тебя прислал Хмельницкий ко мне?

В ожидании ответа, Потоцкий откинулся на спинку кресла, подкрутив рукой обвислый ус.

— Я…, — с едва заметной паузой ответил посол, — полковник Кравченко. Ясновельможный гетман желает знать, по какому праву ты с коронным войском вторгся на территорию Войска Запорожского, захватил Гусятин, отрезал уши и носы у