Любовь и фантастика (сборник) - Марина Дяченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это я! Это я! Это мы с Фелисой! Это она ходила за вами, это я велел ей за вами следить! Это она была привидением, она завернулась в простыню… Фелиса, принеси ходули, быстро! Покажи сеньору Алонсо свои ходули! Покажи ему! Ну! Алонсо, это я тебя предал, я! Меня подкупили! Когда я только пришел в цирюльню, в самый первый день! Мне сунули в карман записку! Там были деньги, много! Там… вот эта записка, посмотри! Прочитай! – трясущимися пальцами вывернул карман, оттуда упал сложенный вчетверо голубоватый листочек, Санчо подхватил его у самого пола, развернул. – «Если Алонсо Кихано никогда не наденет латы и останется дома, Санчо вдобавок к задатку получит еще дважды по столько»! Вот это письмо, смотрите! Смотрите, я не вру! Я подговорил Фелису! Это мы, это я, это я… Прочитайте! Вот деньги! Вот эти проклятые деньги, я сроду не видел столько денег сразу! Вы не сумасшедший! Это неправда! Вот, Фелиса принесла ходули… покажи, как ты на них ходила! Покажи быстро, девка, или я тебя своими руками задушу!.. Вот, смотрите, вот ваш призрак. Вот… Алонсо, это я. Это я, а ты не сумасшедший. Я тебя предал! Смотри, вот письмо! Вот деньги! Вот я! Убей меня! Ну!
Алонсо прикрыл глаза.
Какой звон в ушах. Звон в ушах. Колокол.
Действие второе
* * *Утро.
Сквозь прорехи в старых шторах вязальными спицами пробивается солнечный свет.
Неподвижная фигура возле кровати.
– Альдонса?
Не видя ее лица, Алонсо чувствовал ее запах. Запах высохшего пота, ночи, пережитого ужаса…
– Альдонса… какое сегодня число?
– Двадцать шестое, – сказала она после паузы.
Алонсо улыбнулся.
Тело еще не до конца слушается, еще тяжелое, онемевшее, как бы не свое тело. Но голова – своя. Чисто и ясно в голове, и спокойно, как в летнем небе.
– У нас мало времени, – он поднимал свое тело, как поднимают крюками тушу павшего мула. Он знал, что стоит преодолеть первое сопротивление мышц и сухожилий, перетерпеть первое головокружение, а дальше будет легче. – Уже двадцать шестое… Осталось два дня… Росинанта подковали? Где Фелиса?
– Прячется, – отозвалась Альдонса после паузы. – Росинанта подковали, Фелиса прячется…
– Ерунда, – в его голосе обнаружилось привычное, здоровое раздражение. – Двадцать шестое… Осталось два дня! Подумать только… Где мои сапоги? Где одежда? Где Фелиса? Почему она не приготовила завтрак?
– Завтрак приготовил Панса, – все так же после паузы сказала Альдонса. – Твоя одежда перед тобой, на стуле…
Он замер, глядя прямо перед собой невидящими глазами:
– А где это письмо?! Альдонса… где?!
Кинулся ворошить одежду. Обыскивать карманы…
– Где письмо? Где оно? С деньгами?
– Оно у Пансы, – ровным голосом отозвалась Альдонса.
– Да? Я хочу узнать… а кто все-таки заказал… кто заплатил за меня. Вот черт… ну почему меня интересует такая ерунда?! Так мало времени, так много дел… и вот эта ерунда… Я хочу это знать, Альдонса. Кто хотел свести меня с ума?
Альдонса молчала.
Тяжело переваливаясь с ноги на ногу – ступни были как деревянные – он подошел к окну и сдернул занавеску.
И, когда глаза притерпелись к нахлынувшему солнцу – увидел наконец, что Альдонса вовсе не сидит у кровати, как ему показалось вначале, что она стоит на коленях, и лицо ее – как воск.
– Что ты… Альдонса? Почему ты на коленях? Вставай…
Только расширившиеся зрачки выдали ее боль, когда она попыталась подняться. Отвергла его помощь, встала сама, двинулась к двери…
В дверях чуть не упала. Ухватилась за притолоку.
* * *Она сказала себе: если всю ночь вот так простоять на коленях у его кровати – помешательство минует его; уже через несколько часов ночного бдения у нее, кажется, не было ног. Только тупая саднящая боль.
Алонсо метался, стонал сквозь зубы и бормотал неразборчиво не то мольбы, не то угрозы; Альдонса стояла, как коленопреклоненное надгробие, готовая не сходить с места и год, и два, или до смерти.
Потом Алонсо понемногу успокоился. На тумбочке догорала свечка, Альдонса видела, как лицо мужа разглаживается, как забытье переходит в сон. За окном стихали цикады; пришел рассвет, но шторы были плотно задернуты, и только тонкие лучики, ползущие по выщербленному полу, напоминали Альдонсе о времени.
Алонсо пошевелился.
Открыл глаза.
В первую секунду ее поразил бессмысленный, как у младенца, взгляд; мертвели, наливались сединой волосы у нее на висках. Длинная секунда потного смрадного ужаса…
– Альдонса? – выговорили его запекшиеся губы.
Ужас все еще жил в ней. Трясся в каждой жилочке.
– Альдонса… какое сегодня число?
Она закрыла сухие глаза:
– Двадцать шестое.
Он улыбнулся. Ни дать ни взять мальчишка, проснувшийся рано утром в день своих именин:
– У нас мало времени… Уже двадцать шестое… Осталось два дня… Росинанта подковали? Где Фелиса?
Вот и все, сказала себе Альдонса. Не надо гневить Бога… Он действительно уйдет. Ничего не изменилось… Не надо гневить. Он здоров…
– Прячется… Росинанта подковали, Фелиса прячется…
– Ерунда… Два дня! Подумать только… Где мои сапоги? Где одежда? Где Фелиса? Почему она не приготовила завтрак?
Все как прежде, подумала Альдонса. И усмехнулась – мысленно, потому что улыбаться по-настоящему было больно губам.
– Завтрак приготовил Панса. Твоя одежда перед тобой, на стуле…
Он вдруг замер, будто прислушиваясь:
– А где это письмо?! Альдонса… где?!
Кинулся ворошить одежду. Обыскивать карманы…
– Где письмо? Где оно? С деньгами?
– Оно у Пансы, – ровным голосом отозвалась Альдонса.
– Да? Я хочу узнать… а кто все-таки заказал… кто заплатил за меня. Вот черт… ну почему меня интересует такая ерунда?! Так мало времени, так много дел… и вот эта ерунда… Я хочу это знать, Альдонса. Кто хотел свести меня с ума?
Он выбрался из постели и проковылял к окну. Ой, не надо света, успела подумать Альдонса.
Ударило солнце. Альдонса спрятала лицо; предстояло встать с колен, а ей не хотелось подниматься при свете. В присутствии мужа. Не нужно свидетелей…
– Что ты… Альдонса? Почему ты на коленях? Вставай…
Злость придала ей сил. Рывок…
Собственно, ничего страшного. Главное теперь – удержать равновесие. Если ноги от колен – чужие чулки, набитые песком…
В дверях она все-таки упала.
* * *– …Я говорил с этим, который Панчитин отчим. Час назад говорил. По-свойски, – Санчо, ухмыляясь, потер правый бок, которому, признаться, здорово досталось от кулаков неуемного пьяницы. – Так верите ли, господин мой, пообещал мне, собака такая, что падчерицу свою больше пальцем не тронет. Ни в жисть. Никогда. Языком хоть что твори, а руки при себе оставь… Так что не волнуйтесь, с Панчитой все улажено, девочка хорошая, живая такая, ух, глазищи! Говорю: пойдешь за меня замуж? А она засмущалась, покраснела, как яблочко… Эх. У нас в селе тоже был такой, как напьется, давай жену мотузить… Так дед мой, царство ему небесное, головатый был старикан… Присоветовал ей сзади под юбку кирпич приспособить. То-то, драчун, все на пинки был скор… Так дал ей пинка, сломал палец на ноге, охромел… и все. Любились, как голуби, до старости. Вот как…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
