Похищение Европы - Александр Белов

Взгляд его остановился на бутылке. Князь оказался предупредительнее официанта в ресторане класса люкс. Он мягко, но очень быстро схватил бутылку и наполнил рюмку Кондрашова. Потом подвинул закуску — тарелку с малосольными огурцами. Виталий Сергеевич выпил, не дожидаясь, пока кто-нибудь составит ему компанию, закусил и снова глубоко вздохнул. Похоже, рассказ предстоял невеселый.

— Я начну по порядку, — сказал Кондрашов. — С самого начала. Девятнадцатого августа одна тысяча девятьсот второго года, около полуночи по местному времени, на севере Камчатского полуострова, а точнее, в той части материка, что непосредственно прилегает к нему, наблюдалось странное явление. Описания этого явления дошли до нас со слов очевидцев. Житель поселка Слаутное, что на берегу реки Пенжины, Тимофей Агапов, приказчик меховой артели, а по совместительству — астроном-любитель, показывает, что внезапно послышался громкий низкий гул, который очень быстро нарастал. Небо озарилось яркими сполохами. Они возникли на западе и продвигались на восток.

Кондрашов рассказывал мастерски, перед глазами слушателей возникали, как на экране кино, живые картины прошлого. Жители поселка, несмотря на поздний час, высыпали на улицу, чтобы не пропустить приближающийся конец света. Домашние животные отреагировали еще сильнее. Коровы и лошади в панике метались в стойлах, куры бегали по дворам, свиньи отчаянно визжали, собаки лаяли. Словом, все понимали, что происходит нечто экстраординарное.

Тимофей Агапов составил подробный отчет, который позже отправил в Российскую Академию наук. Отчет удалось найти среди архивных материалов. По словам Агапова, сначала в небе возник светящийся коридор шириной не менее версты. В центре коридора свечение было ярко-белым, по краям становилось нежного голубоватого цвета. От самого коридора исходил низкий и очень громкий гул, от которого у меня дрожали все внутренности. Через две минуты звук стал таким сильным, что заболели уши. Казалось, барабанные перепонки вот-вот лопнут, и все, кто его слышал, вынуждены были закрыть уши руками.

Прямо над поселком появилось небесное тело, с ужасающей скоростью надвигавшееся с запада. Невозможно было оценить, на какой высоте оно находилось; вследствие этого весьма затруднительно определить его геометрические размеры, но оно напоминало колесо от телеги — и по форме, и по диаметру. Объект промелькнул и исчез, скрылся за обрезом тайги. Видимо, он все-таки летел достаточно низко, хотя и не касался верхушек самых высоких деревьев.

Интенсивность свечения пошла на убыль, гул тоже стал стихать. Через полторы минуты горизонт на востоке озарился яркой вспышкой, как это бывает при взрыве снаряда. Агапов начал считать и на счете сто двадцать четыре почувствовал ударную волну. Земля под ним вдруг вздыбилась и покачнулась.

Исходя из разницы скоростей света и звука в газовой среде, Агапов предположил, что место падения небесного тела удалено от поселка Слаутное на сто двадцать — сто тридцать верст, хотя это может быть и не точно, поскольку рельеф в этих местах неоднороден — базальты и граниты чередуются с суглинками и супесями. Агапов предложил назвать не найденный пока болид «Европой», ибо он залетел в наши края оттуда, со стороны Атлантического океана и западной оконечности континента.

Рассказ этот странным образом перекликался со сном Белова, который тот видел в самолете накануне прибытия на Камчатку. Александр не переставал себе удивляться. Обычно наиболее значимые события его жизни предварялись или снами, или знаками судьбы. И в этот раз случилось то же самое.

— Вот видите, как все подробно и вместе с тем — приблизительно? — обратился к нему Кондрашов. — Тимофей отправил бумаги в Академию, но ведь надо знать, сколько времени шла почта из Слаутного в Санкт-Петербург. Это же — начало двадцатого века.

Люди еще месяц судачили о странном явлении, а потом попросту забыли. Однако вскоре поползли слухи, что метеорит стал достоянием племени оленеводов, кочующих по тундре. Слухи распространяли охотники-промысловики, изредка приходившие на фактории, чтобы сдать пушнину. Но сам камень никто не видел; говорили, что племя считает его священным и бережет, как зеницу ока.

Спустя два рода из Санкт-Петербурга в Петропавловский порт прибыла научная экспедиция, возглавляемая профессором геологии Куликовым. К сожалению, ничего больше сказать не могу, потому что экспедиция исчезла. Как в воду канула. В последний раз ее видели в поселке Ильпырский, куда Куликов и его люди заходили, чтобы пополнить запасы продовольствия. Но одно знаю совершенно точно — к ее исчезновению приложил руку наш прадед, Николай Васильевич Митрофанов. Тогда его звали Ерофей Кистенев, и был он лихим разбойником и душегубцем… — Кондрашов замолчал. Князь, услышав исчерпывающую характеристику прадеда, смущенно кашлянул.

— Ерофей Кистенев со своей шайкой ограбили и перебили всех членов экспедиции. Об этом он вкратце упоминает в своем дневнике. Перед смертью Куликов рассказал ему, где надо искать камень, приносящий, по его словам, невиданную удачу. Рассказал и даже дал маленький фрагмент метеорита. С тех пор Ерофей был одержим одной-единственной целью — во что бы то ни стало найти камень. Однако уже через полгода он оказался на каторге — зарезал в кабаке троих собутыльников. За это полагались кандалы и пожизненный срок. Правда, бандит остался на Камчатке — ссылать отсюда было уже некуда. А еще через год, убив двух охранников, он бежал…

— Серьезный был мужчина! — одобрительно воскликнул Князь. — В авторитете! — Но, увидев, что его восхищения никто не разделяет, он замолчал и осторожно потрепал Кондрашова по руке. — Продолжай, Виталя!

— Ерофей Кистенев был очень упрямым и крепким человеком. Он ушел в тайгу. За его голову была назначена огромная награда, но никто не смог его поймать, несмотря на то, что он был в полосатой арестантской робе и с двухпудовыми кандалами на ногах. Как он умудрился выжить в тайге, один, без огня и оружия, осталось загадкой даже для него самого. В своем дневнике прадед пишет: «Каждое утро я просыпался с мыслью, что сегодня сдохну. Но прежде мне хотелось увидеть камень. Я вставал и продолжал идти вперед, а когда железы разбили ноги в кровь, до самых костей, я полз, вгрызаясь в землю зубами». Он скитался по тайге долгих три месяца. Ноги почернели. Началась гангрена. Пальцы на ступнях отваливались один за другим, и ему приходилось карабкаться на четвереньках. Однажды он потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что находится в стойбище.

Седой старик по имени Рультетегин с трудом выходил его. Но сам Ерофей считал, что обязан жизнью не старику, а магическому камню, который все время лежал рядом. По его словам, от метеорита исходила какая-то живительная сила, и раны стали быстро заживать.

Он учился ходить заново и вскоре уже бегал, оставляя позади даже камчадалов. У этого человека была невероятная жизненная сила. Он не останавливался ни перед чем; для него не существовало недостижимых целей. По сути, старик Рультетегин был обречен — с того самого момента, как Ерофей пожелал присвоить камень. Однажды ночью он пробрался в юрту Хранителя…

Белов жестом остановил Кондрашова и договорил за него:

— Он убил его. Вонзил нож прямо в сердце.

Кондрашов замолчал и с интересом уставился на Сашу.

— Да, все так и было. Откуда вы знаете?

Саша пожал плечами:

— Просто догадался.

Виталий Сергеевич несколько секунд внимательно изучал его, потом, наверное, решил, что Белов говорит правду, и продолжил:

— А еще через год в Петропавловске объявился Николай Васильевич Митрофанов. Этакий новоявленный граф Монте-Кристо. Сказать, что он был баснословно богат, значит не сказать ничего. Никто не знал, откуда он взял свои богатства. Митрофанов сразу купил себе звание купца первой гильдии. Он сорил ассигнациями, словно это была шелуха от семечек. Он организовывал все новые и новые концессии, открывал фабрики и заводы и там, где другие безнадежно прогорали, имел десять рублей прибыли на каждый вложенный пятак. Поговаривали, что Митрофанов нашел где-то в тайге богатую золотую жилу, но проверить, так ли это на самом деле, никто не мог. Безусловно, он принес народу некоторую пользу: его рабочие получали столько, сколько не зарабатывали и на Путиловском заводе. Савва Морозов по сравнению с ним был мелким галантерейщиком, а Мамонтов — бедным лавочником. Была и другая сторона его деятельности, которую язык никак не поворачивается назвать «добрым делом», но это было. Митрофанов стал планомерно уничтожать бывших дружков-приятелей — всех тех, кто мог опознать в нем бывшего Ерофея Кистенева. Блатные авторитеты пропадали бесследно один за другим, а полицмейстер Петропавловского порта не знал, радоваться ему или печалиться. Да что полицмейстер? Сам генерал-губернатор считал за честь отобедать у Николая Васильевича. В тот же год он начал строить этот особняк, в котором мы сейчас с вами находимся. По отзывам очевидцев, никто из гостей купца не заходил дальше центрального зала — их просто не пускали. Так что судите сами, каким он был — Николай Васильевич Митрофанов. У него не было семьи. Но две женщины родили от него сыновей, еще когда он был Ерофеем Кистеневым.