Золото шаманов - Юрий Гаврюченков

Тайга, если её не уничтожать, очень красива. На острове уцелел старый моховой бор, чистый, без высокой травы, в обе стороны на большом расстоянии просматривалась вода Марьи. Вскоре вышли к заросшей лесом часовне. Здесь начинался участок освящённой земли, милостью Божией недоступной силам зла.

Постепенно опускались сумерки. Пилот, назвавшийся Лёхой, сказал, что ночью нас не будут искать с воздуха. Уже темнеет, поэтому поднимать машины даже с ближайшего аэродрома бесполезно. Облаву отложат до утра. За это время перегруппируют наземные силы, так что за пределы Усть-Марьского района не проскользнём ни за какие коврижки. Горючего в вертолёте осталось километров на триста с гаком. Улететь можно, но, по сибирским меркам, недалеко. Лёша предложил сдаться на милость властей. Я напомнил об участи невинного радиста. Пилот нахмурился и вздохнул. Изуверская расправа над товарищем казалась ему жуткой галлюцинацией, порождённой пещерным газом. Мы были бы рады поверить, если бы раньше не убедились в обратном.

От часовни остался высокий обветшалый сруб. Под прикрытием святых стен Лепяго надеялся уберечься от демонов. Славу больше заботило появление оперативной группы, которая могла патрулировать по реке и ненароком набрести на остров – вертолёт был штукой приметной. Решили караулить до утра. Менять стоянку было поздно – смеркалось, а выбирать место посадки в темноте было слишком рискованно. Да и неизвестно ещё, кто там ходит по ночному лесу. А тут изоляция, река со всех сторон, как-никак.

Набрав сушняка, укрылись в часовне. У входа развели костёр, отгородившись пламенем от враждебного внешнего мира. Небо мало по малу темнело, к часу ночи высыпали крупные яркие звёзды. Я грелся у костра, уставившись в ночной свод, и думал о золоте. Врата стояли перед глазами во всём своём великолепии, но очень хотелось жрать.

– Круто же я встрял, аж самому не верится, – сказал Лёха. – Не знаю, как всё это объяснить, а объяснять придётся.

– Если живы останемся, – добавил Лепяго.

– Ерунда, перезимуем, – пробасил Слава.

– Конечно перезимуем, – затараторил пилот. – Самому не верится, а как отцы-командиры это воспримут? Не представляю. Одними бумагами не отпишешься. От полётов отстранят, верняк, да ещё в дурку на освидетельствование пошлют. Врачи теперь задолбают. А что я жене скажу? Без денег останемся, факт. Хорошо, что хоть она в столовой работает, с голоду не пропадём. Верно ты говоришь, перезимуем! – он нервно хохотнул и хлопнул себя по колену. – Чёрт его знает, что здесь творится, какую заразу Проскурин замутил. По всему управлению комиссия из Москвы ездит, а он что-то невероятное устроил. Побег какой-то, пещера, золото. И вас я, ребята, не понимаю, чего вы-то колбаситесь?

В ответ Слава цыкнул зубом. Получилось настолько неприятно, что по телу пилота заметно пробежал холодок.

– Нет, ну конечно, – от страха простил нам Лёха своего заколотого товарища, – может быть для вас так и нужно, но ведь я тоже с вами в историю попал. Я вот что скажу, нам из оцепления не вырваться.

– А почему нет? – отрешённым тоном спросил Вадик.

Я оторвался от созерцания небосвода и посмотрел на Гольдберга. Он сидел, зажав между коленями автомат и усмехался, язвительно и жестоко. Вечный студент возмужал. Такая циничная усмешечка не могла принадлежать лоховатому «ботанику».

– Ну… потому что. Я знаю, – попытался изобразить компетентность Лёха, но голос его дрогнул. – Я вам нужен, потому что умею летать. Допустим, высажу вас, а что потом?

– Тебе-то какой интерес? – Слава явно не желал посвящать Лёху в дальнейшие планы.

– Что со мной будет?

– Полетишь домой.

Пилот вздохнул, не поверил. Он тешил себя иллюзией, что, расставшись с нами, будет дальше жить с любимой женой-поварихой. Лично я в этом сильно сомневался. Проскурин, судя по размаху, задумал масштабные действия. Надо полагать, планы не ограничиваются одной Усть-Марьей. Будут попытки подчинить себе начальство, начиная с верхушки Красноярского управления, вплоть до министра. И если у шамана получится, он двинется дальше – в Кремль.

Кашу, которую заварил обезумевший хозяин зоны, придётся расхлёбывать не ему одному. С жертвами в его маленьком тоталитарном государстве не считались: для поддержания образцового порядка надзиратели-харги убивали много и охотно, в чём мы уже имели возможность убедиться, и готовы были убивать ещё и ещё. Если им в лапы попадёт пособник, пусть даже невольный, ненавистного врага, его тут же растерзают. В назидание прочим и чтобы не сболтнул лишнего, когда попадёт к отцам-командирам.

Пилот этого не понимал и продолжал тараторить, благо, никто не перебивал.

– Здесь Сибирь, лагерный край, тут веками отлаженная система отлова беглых каторжан. На вас будут охотиться все оперативники, Внутренние войска, госбезопасность, даже местные жители, все эти эвены с юкагирами. За поимку беглых им платят, их прадедам платили, так что у них в генах закодировано всех подозрительных задерживать. В тайге вам от охотников не уйти, да и сколько вы по тайге находите – это же дебри! К тому ж, у вас листы неподъёмные с собой.

– Ну и чего теперь? – спросил Слава.

Лёша сообразил, что сболтнул лишку, и промолчал.

– Боишься с нами? – Вадик хищно облизнулся.

– Боюсь, – честно признался пилот.

– И не напрасно, должен вам сказать, – подал голос Лепяго. – Я не знаю, друзья мои, всех ваших планов, но мне кажется, что сопротивляться не имеет смысла. Дело вовсе не в кагэбэ и милиции. Неужели не ясно, что вам противостоят силы неизмеримо большие, нежели обычные человеческие? Если вы до завтрашней ночи не успеете покинуть территорию, на которой властвовали харги до их заточения в пещере, то вас попросту растерзают.

– Две сотни километров хватит? – поинтересовался Слава. – И в какую сторону?

– Не знаю, – сказал Андрей Николаевич. – Но даже если вам повезёт улизнуть от харги, милиция-то останется. Алексей прав, куда вы денетесь с золотыми воротами?

– Какие будут предложения? – уточнил Вадик.

– Добровольно вернуться в Усть-Марью и сдать находку в музей. Я встречался с Феликсом Романовичем после той перестрелки. Как видите, жив. Я могу с ним поговорить. Он поймёт.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся я и переглянулся со Славой. – Выслушает, поймёт, сделает выводы и посадит. Благо, есть куда.

– Нет. Ели вы добровольно передадите в музей драгоценный экспонат, я уверен, Феликс Романович постарается простить.

– А как же демоны, – скептически хмыкнул я, – они-то вряд ли простят?

– Феликс Романович сумеет с ними договориться, – убеждённо заявил Лепяго. – Он имеет над ними власть. Нам надо только эту ночь пережить, а утром немедленно лететь в город. Я всё обдумал, дело верное. Сейчас Феликс Романович может утрясти любой вопрос. Он получил особую силу и власть повелевать людьми. Даже комиссию из столицы обработает. Обставится, найдёт крайних, зэков каких-нибудь, грохнут их в тайге, якобы при сопротивлении. На них всё спишут. Загладят ситуацию так, что никто концов не найдёт. Не впервой, скажу я вам, далеко не впервой. Вы все выйдете сухими из воды, и хозяин будет доволен. Он вознаградит, будьте уверены. Если не станете его злить, бегать и скрываться, а придёте и повинитесь, вам это сойдёт с рук. Характер у Феликса Романовича тяжёлый, смею вас заверить, но с ним можно договориться. Это я беру на себя!

– Пошли спать, – оборвал его я.

Предложение было весьма актуальным. Силы требовали восстановления. Без еды мы сидели уже вторые сутки и всё это время практиковали психованный биатлон: бегали, стреляли и, вдобавок, таскали неподъёмные тяжести. Кроме дремоты в развалинах под дождём минувшей ночью, иного отдыха у нас не было. Мы оставили костёр догорать и стали выискивать места поудобнее. Слава предложил выставить охранение, дежуря парами и сменяясь каждые полтора часа. По нашим прикидкам, рассвет должен был наступить максимум, часов через шесть. В первую смену заступал он с Лепяго, в следующую – я с Вадиком. Пилоту оружия не доверяли и ему посчастливилось давить хомяка всю ночь напролёт. Пусть выспится. Завтра ему предстояла ответственная работа, требующая хорошей реакции и большой отдачи.

Слава заступил на пост, а я разгрёб поровнее у стены гнилую труху и лесную грязь, и угнездился на них, подложив под голову скрещённые руки. Небо надо мной было чистым и ясным. Хаотичный рисунок созвездий на миг заслонила трепыхающаяся тень. Я хотел сообщить о ней корефану, но глаза невольно закрылись, а состояние это было так сладко, что хотелось протянуть его как можно дольше. Всё тело ломило, до последней мышцы и косточки. Я подумал о Маринке, что она никогда не поймёт, каким трудом даются сокровища, чего мне стоит её беззаботная роскошная жизнь…

Открыв глаза, я увидел, что часовня озарена тусклым жёлтым светом. Друзей я не обнаружил – пол был пуст. У стены располагался невесть откуда взявшийся стол, заваленный кипами рукописных книг. Над столешницей склонился длиннобородый старец. Величественными точными движениями он выводил что-то гусиным пером. Перед ним в глиняной плошке горела свеча, но не она распространяла необычайное жёлтое сияние. Источником служила сама часовня, причём не стены, а, словно бы, воздух в ней.