Дурная кровь - Деклан Хьюз

– Одни глаз у меня видит, – ответил я, – но мне надо заехать домой и привести себя в порядок.

– Нельзя. Они будут следить и за твоим домом тоже.

– Но я не могу никуда ехать, посмотри на меня.

– Я приведу тебя в порядок, поехали.

Мы сели в машину и поехали к Бэйвью, там остановились за деревьями позади спортивной площадки.

У Линды было несколько косметичек, разбросанных по всей машине. В одной она нашла вату, достала из отделения для перчаток наполовину пустую бутылку водки «Столи-лимон», вытерла мне лицо. Было невыносимо больно, но и хорошо, потому что следы побоев, нанесенных Халлиганом, стирались с меня. Линда смеялась каждый раз, когда я морщился.

– Ты в порядке, – сказала она. – Глаз заживет, и я не думаю, что эту рану надо зашивать, все зарастет само собой. Но все же доктор не помешает, стоматолог, например.

Она дала мне бутылку, я прополоскал рот и выплюнул кровь и крошку от зубов на дорогу. Тут же почувствовал невыносимую боль и сделал большой глоток из бутылки, чтобы ее заглушить.

– Непременно нужно к дантисту, – сказала Линда.

В серебряной сумочке с блестками она нашла упаковку «Нурофен плюс» и дала мне четыре таблетки. Я запил их водкой и отдал ей бутылку. Линда сделала большой глоток и облизала свои мокрые блестящие губы. Я снова почувствовал ее запах, сильный запах грейпфрута, пота и дыма. Линда взяла мою руку и положила себе на грудь, я чувствовал, как она поднимается и опускается, слышал, как шуршало ее платье, когда она заерзала на сиденье и раздвинула ноги. Я ощутил ее горячий язык, когда она зашептала мне что-то на ухо.

Мы ехали на юг, а потом на запад – мимо шахт по добыче свинца, сквозь густой сосновый лес, пока не оказались в горах. Мы взбирались так высоко, как только могли, по дорогам, где можжевельник и папоротник сменили топь и неглубокое болото, расположившиеся в тени коммуникационных башенок, усеявших вершину самой высокой горы. Мы стали целоваться в машине, срывая одежду друг с друга, хрипя от неистового желания, но было слишком жарко и тесно, поэтому мы вышли из машины. Я сел на капот, а Линда на меня. Я видел огни города под нами, через плечо Линды, двигающейся вместе со мной в темноте, чувствовал, как огни пульсировали в тумане, когда я вошел в нее, и она вскрикнула. Мы оставались в таком положении так долго, как могли, пока, сигналя, мимо не проехал белый фургон. Его неотесанные пассажиры весело выкрикивали непристойности из окон. Мы оделись и закурили в угрожающем безмолвии ночи. Сначала Линда не хотела говорить, и я не заставлял ее, не хотел разрушать то, что между нами произошло. Поэтому мы молча сидели на капоте и смотрели на город, расстилавшийся внизу, на горячие потоки тепла и света, которые, как кровь, текли по его артериям.

Наконец, Линда заговорила тихим спокойным голосом.

– Это не было похоже на похищение, – сказала она. – И, ей-богу, не нужно было давать мне транквилизаторы. У Барбары есть свой доктор, который достанет ей все, что она пожелает, он кормил меня ими ложками. Но постепенно после валиума он стал давать что-то более сильное, я не знаю, что именно. Поэтому им не надо было меня запирать или делать что-то в этом роде. Хотя казалось, что постоянно кто-то был рядом, наблюдал за мной. А в тот вечер – нет. Я вышла из дома, вдохнула немного свежего воздуха, вдруг услышала шум, доносившийся из сарая, открыла дверь и увидела тебя.

Мы подъехали к гостинице, которую знала Линда, где милый персонал, казалось, уже привык к тому, что она приезжала туда в позднее время с незнакомыми мужчинами. Опрятный менеджер со странной манерой, характерной для Дублина, позвал Вэл, отвел ее в сторону, они обнялись и выразили свое сочувствие, потом засмеялись. Вэл бросала на меня оценивающие взгляды. Пока мы поднимались на лифте, я закрыл отворотами пальто мою залитую кровью рубашку. Линда сказала, что Вэл позаботится о том, чтобы прислали чистое пальто. Вскоре нам подали еду: стейк, сандвичи, салат с тигровыми креветками и тайской приправой, бутылки с ледяным пивом «Старопрамен». Все было неплохо организовано, поэтому я почувствовал непреодолимое желание тут же все съесть.

– Часто сюда приезжаешь? – спросил я и почти вздрогнул оттого, как неприятно прозвучал мой голос.

– Приезжаю, когда хочу, – ответила Линда, – или, по крайней мере, приезжала, когда был жив мой муж.

– Но ты не приводила его сюда?

– Нет, Эд, я приводила других мужчин. Это было тогда. Сейчас может быть по-другому. Это зависит от тебя, так же как и от меня.

Линда смотрела на меня в упор, не стесняясь того, кем она была и кем могла стать. В сорок три я мог бы найти какую-нибудь другую женщину, без такого прошлого, как у Линды. Я не мог вынести ее взгляда, отвернулся и пробормотал что-то про душ.

Я стоял под душем – нестерпимо горячим, стоял до тех пор, пока мое тело не начало забывать то, что с ним сделали. Затем я включил холодную воду и стоял под струей до тех пор, пока голова не онемела и боль в висках не утихла.

Когда я вышел из ванны, Линда говорила по телефону.

– Мы бы хотели заказать водку «Столи» или «Абсолют», свежевыжатый грейпфрутовый сок, лед и лимоны в номер сто сорок шесть. Доусон. Спасибо.

Я покончил со своим пивом, и Линда начала рассказывать.

– Они не пускали в дом Толстяка, но пускали Джорджа. Джордж Халлиган болтал с Барбарой Доусон, угощался скотчем Джона, прохаживался по дому, как хозяин. И насколько я знаю, так и было. Толстяк и его банда дикарей болтались на территории вокруг дома, торчали в своих фургонах, курили и ругались между собой.

– Линда, что они там делали? – спросил я, – Что общего у Доусонов с Халлиганами?

– Я думаю, все началось с Питера, так как ему была нужна помощь. А вместо того, чтобы попросить об этом своего отца, он обратился к Халлиганам. Джону Доусону принадлежит земля гольф-клуба, и он подарил ее Питеру. Он сказал, что это подарок, но на самом деле получилась проверка.

– Что ты имеешь в виду?

– Я думаю, Джону было жалко Питера, он так старался произвести впечатление. Джон пытался объяснить, что в этом нет нужды, но, конечно, Барбара совершенно ясно дала понять, что считает его неудачником, что ему очень далеко до своего отца. Поэтому-то Джон и хотел, чтобы Питер владел гольф-клубом и мог что-то сделать сам. Барбара не должна была этого знать, но она выяснила. И сказала, что это его последний шанс, и если он не справится, она с ним покончит.

– В каком смысле? У него не будет работы? Или она перестанет с ним видеться?

– Может быть, и то, и другое, а может и нет. Барбара всегда ссорится так, как будто ставит последнюю жирную точку в отношениях. Она кричит, бесится, хлопает дверью – все повадки Джоан Кроуфорд. Иногда ситуация менялась, и она извинялась перед Питером, вымаливала прощение. Это было даже хуже, потому что вскоре она снова заводилась. Это было бы ерундой, но вот только Питер воспринимал всерьез.

– Это он тебе сказал?

– Да. Это был его последний шанс. И я думаю… я знаю… он надеялся, что и у нас появится последний шанс.

– Так бы и было? Или у тебя были слишком близкие отношения с его отцом, чтобы все получилось?

Губы Линды задрожали, показалось даже, что она вот-вот расплачется. Она смотрела на меня как на предателя. И я действительно ее предал, но еще тогда, когда взял ее деньги, а потом влюбился в нее и заставил себя поверить, что со всем справлюсь.

– Я видел его машину. Он ехал, чтобы встретить тебя в ту ночь, когда нашли тело Питера. Ты была одета…

– Ну же, Эд? Одета, чтобы действовать? Ты все-таки не такой смелый, ты можешь сформулировать мысль, но тебе не хватает духу высказать ее вслух.

– Это не относится к нам с тобой, это касается дела. Если у тебя была интрижка со свекром…

– Так вот что ты обо мне думаешь?

– Я не думаю, я спрашиваю.

– Тогда спроси.

Линда покраснела, но выражение лица у нее было дерзким и таким красивым, что я почувствовал боль в своем бешено бьющемся сердце. Может быть, если бы я остановился, обнял ее и пустил дело на самотек, она была бы все еще жива. Но как я мог так поступить?

Принесли водку. Линда сразу выпила. «Если хочешь выпить, налей себе сам», – сказала она, подошла к окну и устремила взгляд в темноту.

– Ладно, Эд, давай, спрашивай.

– У тебя была интрижка с Джоном Доусоном?

Она заговорила тихим и печальным голосом:

– Джон Доусон – потерянный и одинокий человек. Его брак был мертвым уже много лет. В каком-то смысле он тоже был мертвым много лет, он не получал удовольствия от жизни, от своих достижений. Он и Барбара существуют в режиме тотальной войны. Но это холодная война. Он… я никогда не могла этого понять – он и Питер, знаешь, он его так сильно любил! Он сочувствовал Питеру из-за того, что тот не достиг никаких высот, которых, как считал Джон, должен был достичь. Это не было так… ну, ты слышал об успешных мужчинах, которые устраивали своим сыновьям действительно трудную жизнь, если те не оправдывали их ожиданий. Но Джон не был таким. На самом деле он хотел, чтобы у Питера все получалось – в надежде, что тогда Барбара от них отстанет. Но и помимо этого, есть кое-что… относящееся только к нему. Складывается впечатление, что Джон имел дело с Питером, с Барбарой, со своей повседневной жизнью, но все это было почти ненастоящее. Я не знаю, наверно, много людей сталкивается с такими ощущениями, становясь старше… Они знают, что их настоящая жизнь осталась в прошлом. Но у Джона было еще что-то. Много месяцев назад однажды вечером… они как раз начинали работу с Сифилд-Таун-Холл, и Питер все время работал допоздна… Неожиданно приехал Джон и попросил посидеть с ним и… угостить его чаем или чем-нибудь покрепче, посидеть, послушать его. Как будто я была его дочь.