Промельк Беллы - Борис Мессерер

Кроме того, Суламифь осуществила около двадцати балетных постановок русского классического репертуара и работала с труппой “Токио- балет”. Япония отблагодарила ее за эти труды. Император пожаловал ей орден Священного сокровища – один из высших в Японии.

Став “невозвращенцами”, Суламифь и Михаил перебрались в США, где начали сотрудничать с труппой Американского балетного театра. Суламифь близко общалась там с Наталией Макаровой, тоже оставшейся на Западе и признанной лучшей балериной Америки.

В воспоминаниях Суламифи есть очень характерные для нее строчки:

Каждый раз, когда мне предлагали на Западе постоянную “пожизненную” работу, я не соглашалась. По-моему, это значило бы обеднить свою жизнь, провести ее на цепи в одном месте. Хватит с меня московских цепей!

По приглашению великого балетмейстера Джорджа Баланчина она работала в New York City Ballet. Ее карьера в США складывалась вполне успешно, но Миша мечтал о жизни в Париже или Лондоне. Как-то раз на ее занятие пришел знаменитый английский хореограф Антон Долин. Внимательно понаблюдав за уроком, он сказал:

– Вы, Суламифь, теперь человек свободный. Почему бы вам не приехать как-нибудь к нам в Англию?

Суламифь последовала этому совету и перебралась в Англию, где заключила контракт с труппой Лондонского Королевского балета и начала работать в балетной школе. В Кенсингтоне, в двух шагах от школы, она сняла квартиру.

В 1987 году мы с Беллой навестили Суламифь в Лондоне. Встреча была очень трогательной, потому что Суламифь знала об отрицательном отношении моего отца к ее поступку и радовалась, что между нами все-таки осталась ниточка связи. Она пригласила нас на свой урок. Ей было почти восемьдесят, однако держалась она достойно и была в хорошей балетной форме. Потом мы пригласили ее и Мишу в гости к нашему большому другу, переводчику и историку лорду Николасу Бетеллу в его роскошный особняк на Сассекс-сквер. Вечер получился теплый и дружеский. В 1990-е годы мы встречались во время приездов Суламифи в Москву.

Суламифь продолжала часто ездить в Японию и США, поддерживая творческие связи. В течение нескольких лет она работала во Франции в балетной труппе Ролана Пети, много помогала Рудольфу Нуриеву и несколько раз приезжала преподавать в Швейцарию по приглашению Мориса Бежара.

Балетный опыт Суламифи, безусловно, обогатил английскую танцевальную школу, что и было признано на самом высоком уровне. Она находилась в поле внимания балетной общественности и персон королевского дома. Однажды она получила любопытное письмо-распоряжение от английской королевы:

Разрешаю вам носить японский орден на территории Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.

В возрасте девяноста двух лет Суламифь “за заслуги в области танца” удостоилась высшей награды Англии – ордена Британской империи и получила его из рук принца Чарльза.

Книга “Уроки классического танца”

Самым значительным делом жизни Асафа Мессерера было создание собственной педагогической системы, запечатленной в книге “Уроки классического танца” (Москва, 1967). На английский язык книгу перевел хореограф Олег Брянский (США), и она сделалась настольной для нескольких поколений артистов балета.

Во время заграничных гастрольных поездок с коллективом Большого театра отец регулярно проводил свой класс. Посмотреть его уроки приходили едва ли не все звезды мирового классического балета и, конечно, ведущие хореографы. Напомню, что вся балетная терминология во время класса звучит на французском языке, которым, разумеется, пользовался и мой отец. Пришедшие на класс порой подходили к нему и обращались по-французски, предполагая, что человек, употребляющий такие сложные и изысканные профессиональные выражения, свободно общается на этом языке. Отцу приходилось переходить на английский, который он тоже знал не слишком глубоко, но мог объясняться.

Из этих уроков отца родился целый балет “Класс-концерт” на музыку Д. Шостаковича, поставленный на сцене Большого театра. Балет завораживал погружением в атмосферу урока (его начинали маленькие дети), переходящую в апофеоз танца, в котором выдающиеся артисты показывали вершины хореографического искусства.

В книге воспоминаний “Танец. Мысль. Время” отец рассказал о своем пути в театре, гастрольных поездках и встречах с выдающимися современниками. Предисловие к этой книге, вышедшей в издательстве “Искусство”, написала Белла. Ее словами я завершаю главу об отце:

Дорогой, любимый Асаф Михайлович!

Опять я сижу и гляжу на Неву. Та же гостиница: отель “Ленинград”.

Но знаю: Вы – не войдете. Вы – в Париже.

Ваша книга (с моим бедным предисловием) – со мной.

Сегодня, когда я ехала в автомобиле на мое выступление, я сказала внучке Анечке Плисецкой:

– Асаф Михайлович однажды сострадательно спросил меня: “Как же вы устаете, когда стоите на сцене?”

Я знаю, что Вы имели в виду нечто другое. Помню, что ответила:

– Только ноги устают, Асаф Михайлович!

Вы и я – рассмеялись.

Потому что – я СТОЮ на сцене.

Позвольте мне считать себя Вашим учеником: в жизни и на сцене.

В сей (шестой) час 31 октября я сижу, глядючи на Неву, и заранее поздравляю Вас с днем Вашего рождения: 19 ноября.

Поздравляю всех, кого Вы учили.

Я – просто люблю Вас. И – я люблю счастливые совпадения (в обычной жизни называют – судьба).

Всегда и только Ваша

Белла Ахмадулина

31 октября 1988

✻ ✻ ✻

Асафу Михайловичу Мессереру

И волос бел, и голос побелел,и лебедята лебедю на сменууже летят. Но чем душе балетприходится? – уразуметь не смею.

А кто я есмь? Одиллий и Одеттвлюбленный созерцатель обреченный.Быть может, средь посмертных лебедейя – самый черно-белый, бело-черный.

С чего начать? Не с детства ли начать?Вот – я дитя. Мне колыбель – Варварка.Недр коммунальных чадо я, где чади сыро так, как в сырости оврага.

И вдруг наряд из банта и калош.Театр, клянусь, я не умру, покудане отслужу твоих восьми колоннстраннейший строй вблизи любви и чуда.

Театр, но что меня с тобой свело?Твой нищий гость, твой тугодум-младенец,я – бархата, и злата, и всегосверканья расточительный владелец.

Мой нищий дух в твой вовлечен полет,парит душа и небу не перечит.Ты – Божество, целующее лоб.И плачу я, твой безутешный грешник.

Во мне – уж смерклось, а тебе – блестетьбез убыли. Пусть высоко и плавнопарит балет – соперник и близнецдуши, пока душа высокопарна.

Майя Плисецкая

Майя для меня существовала всегда. Со дня моего рождения, во всяком случае, с того времени, когда я начал осознавать самого себя.

Мое раннее детство совпало с тяжелыми для страны годами сталинских репрессий. Они коснулись и нашей семьи. Был арестован Михаил Плисецкий, муж Рахили, сестры моего отца – матери Майи, Александра и Азария Плисецких. Как стало известно позже, Михаил Плисецкий был расстрелян 8 января 1938 года. Спустя три месяца арестовали и Рахиль. У нее на руках находился новорожденный Азарий.

Трагедия семьи Плисецких

Меня всегда интересовала личность Михаила Эммануиловича Плисецкого, погибшего в сталинских застенках. Этот большой, талантливый, мужественный человек, высокообразованный инженер и бесстрашный спортсмен-мотоциклист (в то время! один из первых!), канул в энкавэдэшную пучину таким молодым! Ему так и не суждено было узнать, каким чудом станет его дочь Майя. Судьба Михаила Плисецкого представлялась мне трагедией за гранью возможного.

Привожу достоверное свидетельство моей мамы, точно соответствующее по времени событиям, о которых я пишу:

Михаил Эммануилович был нашим консулом на Шпицбергене. Он был очень сильным, волевым человеком – темпераментным, азартным, интересным. Внешне он отличался от Мессереров – прежде всего своим высоким ростом. В последние свои приезды в Москву он видел, что происходит с ответственными работниками тех лет. Арест за арестом.

Аресты шли обычно по ночам – и наутро люди шепотом сообщали друг другу: “Сегодня взяли такого-то…” Слухи, тревога за близких, полная неизвестность о судьбе ушедших в тюрьмы делали жизнь невыносимой. Я запомнила его слова: “Ну, уж меня они не заставят клеветать на себя и других!” В то время мы постоянно слышали о том, что заключенные подписывали фантастические обвинения в свой адрес – лишь бы прекратить допрос. Неизбежное свершилось – в апреле 1937 года нашего Мишу арестовали. Вслед за ним арестована была и Рахиль, которую посадили в “черный ворон”, как тогда называли зарешеченный автомобиль, с восьмимесячным Азариком на руках.