Ольга Ермолаева - Алексей Бондин

На кладбище упал снаряд, грохнул и поднял в небо черный сноп земли и дыма. Вместе с ними взлетели обломки киотов и памятников, по окнам келий точно ударил десяток рук — со звоном посыпались стекла.

— Эх, черти!..— крикнул Федор,— не туда бьют... Буржуи тут схоронены... Дураки, право, дураки.

Подошла Степанида. Она была в броднях, в холщевом фартуке, словно собралась ехать в лес. Испуганно посмотрела она на Суханова, потом на племянницу.

— Куда таскали весной с лошадей и что таскали? — строго спросил ее Суханов.

Степанида побледнела.

— Помнишь, ты мне говорила,— сказала Ольга.

— Батюшки светы! Это что же я дура-то какая. Пойдемте, мои милые, я все ходы и выходы знаю.

Спустились в подвальное помещение церкви. Разобрали церковную рухлядь и подошли к запертым железным дверям. Попробовали подковырнуть штыком, но двери не давались. Один красногвардеец выстрелил в затвор.

— Погоди! — крикнул Федор.

Он быстро вышел и принес увесистую железную кувалду. Описывая круги, молот тяжело бил по затвору. Дверь гремела, визжала, гнулась и, наконец, с лязгом отскочила.

Зашли. Пахнуло сыростью. Подсвечники, ящики с восковыми свечами, бутыль с маслом стояли в сером, холодном полумраке под толстым налетом пыли.

— Ничего такого нет, — ворчал Федор, осматривая подвал.— А коли спрятано что, стало быть, где-то есть.

— За мной,— сказал решительно Суханов.

Вошли в церковь.

— Там нужно искать,— указал на алтарь Суханов.

Ольга и Степанида остановились у дверей алтаря.

— Ну, что встали? — спросил Суханов.— Входите.

— Нам ведь нельзя туда.

— Почему?..

— Женщинам нельзя.

— Глупость!

— Вот под этим святым местом прежде поищем,— сказал Федор.— Ну-ка, берись, ребята.

Сдвинули престол. Тщательно вделанная западня виднелась в каменных плитах пола. Подковырнули штыками и открыли.

Кирпичная лестница спускалась в темное помещение подвала. Зажгли восковые свечи и спустились. Федор воскликнул:

— О! Богатство, ядрена бабушка!

Под каменными сводами стояли боченки с вином, кадушки с медом. Два штабеля мешков с мукой белели в глубине подвала, а возле них стояли большие ящики, наглухо забитые досками.

— Ну-ка, принимайся за работу, ребятушки,— весело проговорил Федор.

Заскрежетали гвозди, треснули доски.

— Винтовки, ребята!—восторженно крикнул Федор.— Эх! И молодчина ты, Ольга Савельевна!

Ольга, прислонившись к холодной каменной стене, молча следила, как красногвардейцы доставали новое оружие, ящики с патронами. В углу за мешками обнаружили три пулемета.

— Вот святые отцы и матери, мать их бог любил, каких добрых «максимов» приготовили для нас,— добродушно говорил при каждой находке Федор.— Теперь мы покажем им!..

Красногвардейцы молча выносили оружие, мешки на улицу, где попрежнему грохотало, трещало, рвалось, ломалось.

Над поселком взвились два клуба черного дыма: горели дома.

Степанида, испуганная, подавленная, стояла возле Ольги.

— Петля теперь мне... Скрыла, скажут товарищи-то... А я... я, видит бог, не скрывала. Просто упустила это из виду... Просто в башке моей догадки не хватило. Да не беда ли экая! Да не дура ли я, старая!.. Тьфу!.. Толку нет, так беда неловко на свете жить.

Она продолжала оправдываться и тогда, когда они вошли снова к Добрушину. Она плакала и причитала:

— Да пропади они пропадом, проклятые. Да я их и прежде ненавидела, как собак паршивых. Да я просто, товарищи, не подумала, ей богу, право! Ну, что-то привезли и только. Уж простите меня, христа ради, дуру бестолковую...

Ольга ни разу еще не видела такой свою тетку. Смешно и странно было видеть эту угловатую женщину плачущей. Добрушин улыбался, слушая причитания Степаниды. А она продолжала:

— Товарищ комиссар!.. Я не останусь здесь, если, неровен час, вы уйдете. Да они меня подлые, до смерти замучают. Я уж с вами... Ей богу... я на конях привыкла... Я что угодно согласна чертомелить, все сделаю, что прикажете.

— Ладно, там видно будет. Иди давай.

Степанида вышла, говоря на ходу:

— Экая досада, право.

Добрушин проводил Ольгу до ворот.

— Ну, иди... Ни о чем не думай, Оля... Ты молодец. Мы с тобой еще свидимся.

— Павел Лукояныч!.. Вы не думайте, тетка Степанида на самом деле не скрыла...

— Ну!.. Не будем об этом говорить. Разве я не вижу... Иди и ни о чем не думай.

К обеду орудийный гул смолк. В городе стало спокойней. Только на окраине города непрерывно трещали пулеметы, а к вечеру и они, удаляясь, стихли.

Стафей Ермилыч, вернувшись вечером, с радостью сообщил:

— Отогнали подлых. А близко были.

В эту ночь Ольга тоже не могла уснуть. Она чутко прислушивалась к каждому шороху. Часто выходила за ворота. Ночь была тихая, ясная, только временами где-то на далекой окраине раздавались одинокие, редкие выстрелы, да кое-где взлаивали собаки, или цокали конские копыта. Но в домах была тишина, не светились в окнах огни.

Прошел еще месяц, полный тревоги. Несколько раз подходил враг к селению, но всякий раз спешно уходил. Каждая наступающая ночь была теперь тревожной, и каждое утро было полно ожиданий неизвестного.

Но вот однажды совсем недалеко от дома Ермолаевых грохнуло орудие. Ольга в эту ночь спала у матери. Дом задрожал, в кухне лопнуло стекло в раме и со звоном вывалилось.

Другое орудие ахнуло подальше. Заговорили пулеметы. Лукерья торопливо крестилась и творила молитвы. В глазах Ольги дрожал испуг. Сердце глухо подсказало, что началось что-то решающее.

Она выглянула за ворота. Улица была пустынна. Вдали виднелось зарево пожара. Лениво поднимались густые черные клубы дыма. Горели дома в той стороне, где стоял дом Сазоновых. Не думая об опасности, Ольга побежала, держась ближе к строениям. Выбежала на пригорок, откуда, как на ладони, был виден завод и площадь близ него. Завод молчал. Трубы не дымили, окна смотрели черными провалами. По площади, поднимая пыль, прошел отряд красногвардейцев и скрылся за перевалом. Недалеко время от времени трещал пулемет. Ольга вывернулась из-за угла и замерла. Вблизи нее, спрятавшись за бугром, возились у пулемета два человека. Молодой — почти еще мальчик — красногвардеец торопливо доставал ленту патронов, а за ручку пулемета держалась женщина. Она была в коричневой куртке, опоясанной широким ремнем. У ремня висела кобура. Из-под фуражки выбились длинные волосы. Временами она оглядывалась назад. Увидев Ольгу, она резко крикнула:

— Ложись!

Пулемет загремел: тра-та-та.

Ольга упала в канаву и поползла по ней. Где-то невдалеке заработал другой пулемет, и над головой завизжали пули.

Сзади кто-кто крикнул:

— Отступай-ай!..

Ольга выглянула из канавы. Сзади вперебежку двигались красногвардейцы. Женщина у пулемета что-то сказала своему товарищу и пустила новую очередь. От тупого ствола пулемета курился дым. Потом она выхватила бомбу и швырнула ее в улицу. Столб черной земли поднялся вдали; выхватила другую и снова швырнула, затем торопливо взяла пулемет и покатила его за угол.

Ольга, не помня себя, выскочила из канавы.

— Хоронись!.. Что тут шляетесь!?. — грозно крикнула ей женщина и быстро пошла по улице.

Ольга сунулась в ворота. Калитка была заперта. Кулаками она начала бить в ворота. Но ей никто не открыл.

Тогда она забежала в нишу каменных ворот. Опустилась на землю и закрыла лицо руками. 

ГЛАВА XIII

 — Ушли, золотко мое, наши?..

— Да, ушли, тятенька.

— Не горюй! Придут еще.

— Не знаю, тятенька.

— А я знаю, что придут. Думаешь, наше селение забрали, так этим и кончилось все?.. Не-ет. Народ не истребить...

К обеду на соборе ударил колокол. Ему отозвались колокола других церквей, и, сливаясь, звуки поплыли над селением густым тяжелым гулом.

— Как в ночь на пасху зазвонили, — сказал Стафей Ермилыч и тяжело вздохнул.— Радость! То ли не праздник? Эх!..

Ольга вышла на улицу. По дороге стройно проходил отряд солдат. Слышался нерусский говор.

«Чехи!» — подумала Ольга, пытливо рассматривая солдат.

Плечистый высокий солдат отделился от отряда и подошел к Ольге. Худое, изрезанное глубокими морщинами лицо его густо обросло черными иглами волос.

— Пить...— проговорил он.

Ольга вынесла ему большой ковш холодной воды. Солдат с жадностью припал к воде, смотря в ковш. Его большой кадык перекатывался, в горле булькало. Подавая порожний ковш и отпыхиваясь, солдат сказал:

— Благодару... Болшевиков много?

— Не знаю.

Прищурив глаза, солдат спросил:

— А болшевики хороший народ?

Ольга смешалась и, краснея, нетвердо сказала:

— Н-не знаю я...

— И-и!.. Лубишь большевиков... Они жесткий человек. А там... звонят...— Он похлопал Ольгу по плечу и ласково улыбнулся.— Ничего... Все будет хорошо.... Спасибо.