Всадники - Жозеф Кессель

Урос повернул голову к Мокки, бежавшему позади лошади, и сказал:

— Мы не сможем уйти еще дальше. Посмотри на небо!

Вечернее солнце садилось между двумя горными пиками. Его свет, отражаясь от огромных боков скал, был странного, пурпурно-черного, цвета.

Мокки произнес заикаясь:

— Вот здесь как… Ночь сразу же приходит вслед за солнцем.

— Иди впереди меня, — сказал Урос, — Так я чувствую себя безопаснее.

Большой саис повиновался и прошел вперед. Проходя, он бросил на Уроса обиженный взгляд, словно спрашивая: «Почему ты так говоришь со мной? Неужели ты думаешь, что я ударю тебя в спину, если пойду сзади?»

Мокки побежал перед Джехолом и еще больше втянул голову в плечи.

«Трусливая, рабская душа. Без страсти, без огня. — думал Урос на него глядя, — Но подожди, придет время и я доведу тебя до белого каления».

Они быстро нашли место, где можно было расположиться на ночлег. Сумерки пока не сменились темнотой, и можно было видеть, когда штурмующая гору тропа, по которой они шли, вывела их на широкое плато.

Текущая вдаль река образовывала здесь небольшую запруду, на берегу которой росли высокие травы и редкий, сухой кустарник. Лучшего места для отдыха нельзя было и желать.

— Помоги мне спуститься, — приказал Урос.

— Сейчас, сейчас! — ответил Мокки.

Но он, который всегда с радостью торопился помочь, сейчас приблизился к Джехолу неохотно. И его сильные руки вдруг стали тяжелыми, грубыми и неповоротливыми. Чтобы спустить Уроса с седла на землю ему понадобилось очень долгое время… И все это время, он чувствовал, как по телу его хозяина проходят спазмы боли. Наконец он опустил его вниз и у Уроса вырвался хриплый стон: жалоба человека, который жаловаться не привык.

— Я сделал тебе так больно? — спросил Мокки.

Левая нога Уроса вывернулась в месте перелома.

— Твоя нога, твоя нога! — закричал саис.

Он наклонился и протянул руки, чтобы помочь Уросу. Но тот с силой оттолкнул его в сторону, и сам вправил себе перелом, не издав и звука. Потом он повернулся в сторону саиса. Его лицо было совсем близко от Мокки. Были ли виноваты в этом сумерки или усталость, но саису оно показалось совершенно лишенным человеческих красок — серым, словно пепел от сгоревшего костра.

— Я сделал тебе так больно? — повторил саис.

— Недостаточно больно, чтобы убить меня.

Его голос дрожащий от лихорадки был тих, но Мокки отпрянул назад, потрясенный.

— Урос, зачем ты так… Урос, зачем? — зашептал он умоляюще.

Он закрыл лицо руками и повторил:

— Зачем ты так, Урос?

Когда он поднял голову вновь, он понял, что остался один — Урос пропал.

И хотя Мокки показалось, что на скрытой темнотой земле он видит какую-то длинную тень, но был ли это действительно Урос, или он свалился в расщелину?

— Этого не может быть, — прошептал Мокки.

Он хотел потрогать эту нечеткую фигуру у своих ног, но потом вспомнил о том, как не доверяет этот чавандоз, сын Турсена, ему — своему верному саису и глубоко вздохнул. Его голова болела так, что, казалось, лопнет. Он медленно встал, посмотрел вокруг и не узнал этого места. За несколько мгновений, незаметно и тихо, опустилось ночь и изменила все. От отчаянья Мокки затряс головой. Он ничего больше не понимал и ничему больше не верил. Почему, зачем он был тут? В этом черном, как ночь, колодце, в этой ловушке.

— Нет, нет, это невозможно! — громко воскликнул он, чтобы заглушить свой собственный страх.

Ржание ответила на его голос. Джехол… Джехол звал его, он нуждался в нем.

Он его друг, его ребенок — внезапно тьма перестала казаться Мокки ужасной, и все стало ясным и осмысленным. Он снова знал, что ему нужно делать. Сначала освободить Джехола от груза и снять с него седло. Это было самое важное. Затем отвести его к воде, накормить, а потом развести огонь и приготовить поесть.

Жеребец вновь заржал от радости, когда Мокки взял его за уздечку.

— Пойдем, мой брат, пойдем, — прошептал саис, — Сейчас тебе станет хорошо, пойдем!

Но прежде чем он смог сделать хотя бы один шаг, его окликнул резкий голос Уроса, который шел от темной тени на земле:

— Конь, останется стоять там, где он стоит сейчас. Возле меня.

Мокки застыл. Но потом пришел в себя и ответил:

— Но как же я тогда его напою?

— Ты привяжешь его здесь на длинную веревку, чтобы ее хватало до воды.

— Разве он не потревожит твой сон, если будет так близко от тебя? У тебя жар.

— Поверь мне, — ответил Урос и коротко рассмеялся — я буду спать еще более неспокойно, если и мне, и Джехолу, придется оказаться в твоей власти.

Мокки совсем не понял, что означали эти слова. Его разум отказывался верить в их чудовищный смысл.

— Я все сделаю так, как ты приказываешь, — сказал саис.

Он снял с Джехола груз, седло и уздечку, и длинной веревкой привязал его к камню, к которому Урос прислонился. Вытащил два толстых одеяла, посуду и продукты.

Собрал сухих веток и разжег огонь. Все это он сделал быстро, как и обычно.

Но радости от этой работы он не почувствовал. И даже когда посреди холода ночи затрещало пламя огня, и вода над костром завела свою песню, он сидел в его свете, словно окаменев. Тепло костра не прогнало его отчаянья.

Урос ел жадно и торопливо. Он опускал пальцы в глубокое блюдо с обжигающе горячим рисом, подхватывал рис кусками поджаренной баранины, и проглатывал, почти не жуя.

Все это время он не спускал с Мокки глаз. И Мокки подумал, не понимая причины: «Он так жадно ест и все смотрит на меня… словно хочет проглотить не плов, а меня самого».

— Я никогда не видел, чтобы ты ел с таким аппетитом, — сказал он ему.

— Никогда, — ответил тот, — Мне еще никогда не требовались все мои силы, так как сейчас.

— Ты прав, конечно! — воскликнул Мокки, обрадовавшись, что он вновь может разговаривать с Уросом, как раньше, — Тебе нужно много сил, чтобы бороться со своей болезнью!

— А так же с тем, кто может ее использовать себе на пользу, — ответил Урос.

Он облизнул пальцы, выпил одну за другой три чашки черного чая, а затем согласно обычаю, передал саису остатки еды, половину плова. Мокки съел все до последнего куска, но равнодушно и без желания. Такой бедный человек, как он, просто не имел права отставить блюдо в сторону, тем более, если ему предлагали плов из баранины.

Урос закрыл глаза. В свете огня его скулы казались еще более резкими.

Запах исходящий от его раны, мешался с чистым воздухом гор.

«Вонь, словно нога у него совсем сгнила», — подумал Мокки.

Еще пару часов тому назад, мысль, что Урос может умереть, ввергала его в отчаянье, ужас и страх. Смерть Уроса означала для него конец света. Но сейчас он больше ничего подобного не чувствовал. Будет, что будет, — все в руках Аллаха… И вновь, хотел он этого, или нет, его мысли возвращались к сложенному листу бумаги, который Урос держал у себя за пазухой.