НФ: Альманах научной фантастики. Вып. 9 (1970) - Александр Горбовский

— Весьма своевременная справка, Александр Михайлович, — поблагодарил Кущеев. — Позволю себе напомнить, что автор рукописи пишет о себе: «занял на фрегате вакансию Lyctidae «. Но я бы попросил сконцентрировать внимание на другом: сходстве двух строк — верхней и нижней.

— Кажется, что фигурки изображены одной рукой, — задумчиво сказал Рысаков.

— Одной рукой, Олег Модестович? — Кущеев еле заметно повысил голос, но сразу же сдержал себя. — Это общее мнение? Тогда замечу, что верхняя строка фотокопия фрагмента изучаемой нами рукописи, с увеличением в сто пятьдесят раз, а нижняя — воспроизводит иероглифы так называемой «Большой каменной таблицы» Лашенхорского раскопа.

… Экран погас. Шторы на стеклянной стене раздвинулись. Стало снова светло.

— Если первая строка, — продолжал Кущеев, — написана, или, вернее, выгрызена, по данным Александра Михайловича, несколько десятилетий назад, то строка нижняя высечена на камне шесть тысячелетий до нашей эры. Оба этих памятника письменности — двойники, разделенные восемью тысячелетиями.

— Но… — начал было Ромео Альбертович.

— Но, — перебил Кущеев Талиани, — если вы желаете выразить сомнение в доказательности трудов Бенкса, то осмелюсь утверждать, что хулители молодого исследователя основывались единственно на формуле всех консерваторов: «невозможно, потому что невообразимо», справедливо высмеянной академиком Рысаковым. Не так ли, Олег Модестович?

— Хм… — пробормотал Рысаков, предоставив каждому трактовать это междометие по-своему.

— В обоих изучаемых письменах, скажем так, есть и другие черты сходства, все более возбуждаясь, быстро, почти скороговоркой говорил Кущеев. — Не только «одной рукой», тут чувствуется и одна голова. «Крэнгская письменность» — в рукописи. «Столица нашего великого государства Крэнгс» — в Большой каменной таблице. В Таблице, как и в рукописи, встречаются слова «саглократлок» и «ратлок». Согласно Таблице, расшифрованной Бенксом, саглократлок в своей человеческой стадии разительно сходен с человеком обычным, но отличается…

Кущеев не заканчивал фраз, проглатывал окончания слов. Говорил сбивчиво, задыхаясь:

— Напомню, что слово «жук», как свидетельствует Даль, связано с понятием о «жизни в черноте»: чернота подразумевается не только физическая. Обиходное выражение «ну и жук» говорит о пройдошливости, пролазливости, опасности того, к кому оно отнесено. «Свиньин — российский жук» — у Пушкина. Жук рифмуется с «злой паук». Слово «дхарм» и в Таблице и в рукописи лишено мистического смысла. Оно означает просто метаморфоз особого вида насекомых, которые в одной стадии развития становятся неотличимо сходными с Homo Sapiens, писал Бенкс. И дальше, в том же «Предварительном сообщении»: «Метаморфоз, отличающийся от других, изученных энтомологией, обратимостью, позволяющей ему (насекомому) каждый раз при изменении окружающих условий менять насекомообразную форму на человеческую». Бенксу кажется необъяснимым в метаморфозе гигантское увеличение массы тела при переходе в человекообразное состояние. Но вспомним у Даля: «Вырос наш жук с медведя». Дхарм — переход в человекообразное состояние происходил либо у отдельных экземпляров — «разведывательный» (по терминологии Бенкса), либо это был «Большой «дхарм» «при возникновении массовой потребности в определенных профессиях или видах деятельности, к которым саглократлок единственно приспособлен».

Фразу из Таблицы «и тогда произошел Большой дхарм» сопровождают иероглифы… Попрошу вас, Яков Борисович.

Адамский уже подошел к пульту.

Заключительные слова Кущеева сопровождались сменяющимися на экране тенями из восьмитысячелетних временных глубин.

Первая фигурка изображала человека — нет, все-таки лучше сказать, саглократлока, — держащего в правой руке весы, но не как у Фемиды, а с одной чашкой. На чашке видна была реалистически изображенная человеческая голова.

— Иероглиф «отрубленная голова» Бенкс переводит понятием «вина», — говорил Кущеев. — Вспомним термин «осудитель» в рукописи. Именно это понятие осудитель, а не судья, выражено и в иероглифе. Не так ли?..

На экране возникла фигурка с двумя топорами в руках и с рядом отрубленных голов возле ног.

Кущеев молчал, но всем было ясно, что это «казнитель» из рукописи.

— Свет! — скомандовал Кущеев.

Он стоял, держа в вытянутой руке указку, острием направленную к штативу, где была закреплена рукопись.

Мы все повернулись в направлении указки.

— Таким образом, — еле слышно сказал Кущеев, — я утверждаю… да, я позволю себе утверждать, что если Каменная таблица высечена древнейшими саглократлоками в человекоподобной стадии метаморфоза, то рукопись выгрыз прямой потомок древнейших саглократлоков, саглократлок в…

Он не договорил…

Из рукописи упал на пол продолговатый иссиня-черный жук. Случившееся можно было бы принять за зрительную галлюцинацию, если бы не звук падения твердого тела, который мы все уловили: звук был слабый, но необъяснимо отчетливый, если принять во внимание размеры тела насекомого.

Как будто жук услышал Кущеева, понял его и явился по слову «саглократлок».

Он упал на спину, секунду беспорядочно двигал тремя парами ножек, затем ловко перевернулся, пополз к двери и скрылся под нижней филенкой,

Только тогда мы опомнились и бросились вслед. Было поздно. Жук уполз в щель, пересекавшую пол коридора.

Мы сгрудились у щели.

— Представитель семейства древогрызов, — сказал Мудров. — Скорее всего Luctus suturalis. Необычайны только размеры. Помнится, древогрызы не превышают в длину пяти-шести миллиметров, а в этом был добрый сантиметр. И голова, какая огромная. И этот синий металлический отлив.

Я не заметил, как все разошлись. Будто впал в забытье. Очнувшись, я подошел к стеклянной стене.

Машины и люди за звукопоглощающим стеклом скользили бесшумно, как привидения. Козырек над подъездом был поднят крылом птицы. Из-под козырька выглядывала полукруглая площадка, замощенная гранитными плитами. На площадке показалась тень, и сразу вслед — невысокий человек в темно-синей, почти черной морской форме, при кортике. Он поразил меня неестественной прямизной осанки и тем, что шел он гусиным шагом, не сгибая колен и прямо ставя ступню; а главное, еще чем-то, чего я не могу определить,

Видимо, его окликнули. Он, не останавливаясь, повернул голову: только голову, плечи оставались прямыми, как на египетских фресках. Промелькнуло его лицо. Оно было самое обычное, «без особых примет», но производило впечатление «совершенно гладкого места», кажется, так выразился у Гоголя коллежский асессор Ковалев, увидев после исчезновения носа свое отражение.