Шпион в доме любви - Анаис Нин

— Ты не можешь оставаться здесь, у тебя полиция на хвосте.

— Да уж, это мне известно.

— Выходит, это ты намедни спер кокаин? Уверен, что ты.

— Да, — ответил мужчина сонным, безразличным голосом.

Тут Матильда заметила, что его тело покрыто царапинами и ранками. Он попытался сесть. В одной руке он держал ампулу, а в другой — чернильную ручку и перочинный ножик.

Она с ужасом смотрела на него.

Он отломил пальцами кончик ампулы и стряхнул осколки. Вместо того, чтобы воспользоваться шприцем, он заправил жидкость в ручку. Ножиком надрезал руку рядом со старыми ранками, воткнул в порез перо и впрыснул кокаин.

— Он так беден, что не может позволить себе шприц, — сказал Антонио — А я не давал ему денег, поскольку думал, что смогу помешать ему украсть лишний. А он вон что делает.

Матильда собралась уходить, но Антонио ей запретил. Он хотел, чтобы она приняла дозу кокаина вместе с ним. Мужчина лежал, закрыв глаза. Антонио достал шприц и сделал Матильде впрыскивание.

Они лежали на полу, и она чувствовала, что теряет сознание.

— Тебе ведь кажется, что ты умерла? — спросил Антонио.

Ее словно усыпили, так далеко прозвучал его голос. Она показала рукой, что вот-вот может лишиться чувств.

— Пройдет, — сказал он.

Начался ужасающий кошмар. Издалека выплыло нечто, напоминающее человека на циновке, потом возник Антонио, казавшийся очень высоким и смуглым. Антонио взял перочинный ножик и склонился над Матильдой. Она почувствовала в себе его член, мягкий и приятный, и стала медленно покачиваться. Тут он вынул член, и она ощутила, как он скользит вверх-вниз вдоль ее влажных ляжек, однако не кончила и сделала движение, призывая его снова войти в нее. В следующем кошмаре Антонио занес над ней открытый нож, наклонился к раздвинутым ногам, потрогал ее кончиком лезвия и неглубоко воткнул острие. Матильда не почувствовала никакой боли. У нее не было сил пошевелиться, однако нож гипнотизировал ее. Внезапно она поняла, что должно сейчас произойти — что это не кошмар. Антонио лежал и следил за острием, касавшимся срамных губок. Она закричала. Распахнулась дверь. За похитителем кокаина пришла полиция.

Матильда была вызволена из лап человека, который уже много раз резал перочинным ножиком губки проституток и потому никогда не касался в этом месте своей возлюбленной. Он был вне опасности, пока жил с ней, пока ее груди были настолько привлекательны, что отвлекали внимание от лона. Он испытывал роковое влечение к тому, что сам называл «женской ранкой», которую ему так безудержно хотелось увеличить.

Школа-интернат

Это рассказ о жизни в Бразилии, какой она была много лет назад, вдали от городов, там, где по-прежнему царили твердые католические устои. Отпрыски почтенных фамилий посылались в школы-интернаты, во главе которых стояли иезуиты, продолжавшие жестокие традиции средневековья. Мальчики спали на деревянных кроватях, вставали очень рано, каждый день ходили на исповедь и мессу еще до завтрака и все время были под присмотром. Атмосфера была напряженной и удручающей. Священники вкушали чем Бог послал отдельно от мальчиков и вели себя так, будто в манере ораторствовать и двигаться и заключалась их святость.

Был среди них один очень смуглокожий иезуит, в жилах которого текло некоторое количество индейской крови. У него было лицо сатира, большие прижатые уши, пронизывающий взгляд, пухлые, влажные губы и густые волосы. От него исходил запах животного. Мальчики частенько обращали внимание на шишку под его балахоном, о которой младшие не знали, что думать, в то время как старшие посмеивались у него за спиной. Шишка эта появлялась в самые непредсказуемые моменты: когда класс читал Дон-Кихота или Рабле, а то и когда он просто стоял и взирал на мальчиков. Особенно на одного из них, единственного, у кого были светлые волосы, девичье лицо и кожа.

Ему нравилось оставаться с этим мальчиком наедине и показывать ему книги из, своего собственного собрания. Были у них репродукции с глиняных кувшинов периода инков, на которых часто изображались мужчины, стоявшие вплотную друг к другу. Мальчик задавал вопросы, на которые старый священник давал пространные ответы. Иногда иллюстрации были весьма недвусмысленными: восставший пенис одного мужчины, вот-вот готовый войти сзади в другого.

Когда наступало время исповеди, этот священник задавал мальчикам бесчисленные вопросы. Чем невиннее они выглядели, тем тщательней допрашивал он из мрака исповедальни. Самого священника, сидевшего там, коленопреклоненные мальчики не видели. Голос его звучал сквозь перекладины решетки:

Бывают у тебя сексуальные фантазии? Думаешь ли ты о женщинах? Пробовал ли ты вообразить себе, как выглядит обнаженная женщина? Что ты делаешь по ночам? Ты когда-нибудь трогал себя? Ты когда-нибудь ласкал себя? Что ты делаешь, когда встаешь утром? У тебя бывает эрекция? Ты когда-нибудь подглядывал за мальчиками, когда они одевались или купались?

Мальчики, не знавшие ничего, вскоре узнавали, что от них ждут. Мальчики наслаждались, исповедуясь в своих грезах и фантазиях, в деталях описывая происходящее. Одному мальчику сны снились каждую ночь. Он никогда в жизни не видел голых женщин, но однажды сделался невольным свидетелем того, как индейцы совокупляются с vicujna, похожей на тощую косулю. Ему снилось, что он делает то же самое, и каждое утро с ним случались поллюции[19]. Старый священник поощрял мальчиков, когда те исповедовались в подобных вещах, и выслушивал их с бесконечным терпением. Одному мальчику, который все время онанировал, было велено вдвоем со священником пройти в часовню и окропить свой пенис святой водой, дабы таким образом очиститься. Эта церемония состоялась ночью в глубочайшей секретности.

Был там один крайне необузданный мальчик, напоминавший мавританского принца, смуглокожий, с тонкими чертами лица, королевской осанкой и телом, столь гладким и прекрасным, что он никогда не производил впечатления худого, стройный и сложенный, как статуя. Этот мальчик взбунтовался против правила, гласившего, что спать нужно в ночном белье. Он привык спать голышом и не выносил никакой одежды. Каждый вечер он, как и остальные мальчики, облекался в рубашку, но чуть позже- стаскивал ее под одеялом и засыпал без всего.

Каждую ночь старый иезуит совершал свой обычный обход, проверяя, чтобы никто не перебрался в чужую постель, не онанировал и не разговаривал в темноте с соседом. Приблизившись к постели того непослушного мальчика, Он медленно и острожно приподнимал одеяло и смотрел на голое тело. Если мальчик просыпался, священник отчитывал его: