Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера - Владимир Брюханов

Итак, что было раньше: крестьянский разбой или поощрение его со стороны Церкви?

Сдается, что общая схема развития событий в данном регионе должна была быть примерно такой.

В совсем стародавние времена (от падения Западной Римской имерии и до завоевания Рудольфом Габсбургом здешних мест в XIII столетии) едва ли кому было дело до этого жалкого уголка Центральной Европы. Местные жители должны были влачить в нем довольно скудное существование, пробавляясь плодами своих действительно обычных крестьянских трудов в этой отнюдь не благодатной местности. Имелись ли и тогда среди них предки Гитлера или они позднее сменили своих несчастливых предшественников, в свою очередь переместившись по каким-то причинам из соседней Богемии (о чем, повторяем, свидетельствовало происхождение их фамильного имени), но поначалу и они не имели никаких иных возможностей для занятий помимо традиционного крестьянского труда.

Все должно было измениться с началом Гуситских войн и еще сильнее — еще через век, с началом Реформации и Крестьянской войны в Германии: военные действия и сопутствующий грабеж должны были прийти непосредственно в эти чахлые деревушки.

Понятно, что любой захватчик и грабитель, независимо от его политической и религиозной принадлежности, должен был встречать одинаково негативное отношение со стороны местных жителей. Тем не менее можно и должно было внушать им дифференцированное отношение к различным захватчикам.

Вся эта местность внезапно стала представлять собою особый интерес для окружающих не своими внутренними качествами, а своим расположением между важнейшими областями, разделенными политическим и религиозным противоборством. Это легко разглядеть, вновь обратившись к географической карте.

На полсотню километров к северу от упомянутого Будвайса (т. е. менее ста километров от области проживания предков Гитлера) располагается городок Табор — на горе одноименного названия. Этот Табор стал во времена Гуситских войн основным центром наиболее радикального крыла гуситов, непримиримых к католицизму; приверженцы этого движения и получили именование таборитов. И в более поздние века данная местность была оплотом антикатоличества.

Местность же, где жили предки Гитлера, оказалась, таким образом, почти буквально на полдороге между столицей местного католичества — Веной — и столицей местного протестантизма — Табором.

К тому же этот уголок оказался как бы естественным плацдармом, выдвинутым из католических областей в подбрюшье всей Богемии, охваченной Реформацией. Естественно, что за обладание этим плацдармом должна была повестись решительная борьба с обеих сторон — прежде всего за религиозную приверженность жителей данного региона. Преуспело тут католическое духовенство, явно не пожалевшее для этого собственных усилий.

Расположение данной местности прямо под боком у цитадели Реформации позволяло местному католическому духовенству обратить естественное сопротивление здешнего безграмотного крестьянства (даже в середине XIX века некоторые из них, как мы увидим, не умели поставить собственную подпись) против захватчиков-грабителей в политических интересах своей собственной конфессии.

Наверняка предки Гитлера играли роль и выдвинутого дозора, осуществляя разведывательные функции против северных соседей — этот фактор также необходимо учитывать, расценивая уникальные способности Адольфа Гитлера, унаследованные им от многих поколений предков!

Хотя всякие партизанские действия не могут не сопровождаться преступлениями — грабежом и убийствами захваченных в плен, но, вполне вероятно, что начальное участие предков Гитлера в религиозной войне имело в целом бескорыстный, идейный характер, подогреваемый проповедями местных духовных пастырей. Жестокость пришлых грабителй сама по себе становилась решающим фактором, усиливающим такую пропаганду.

Католические священники, таким образом, оказывались здесь прямыми аналогами комиссаров партизанских отрядов!

Вполне возможно, что сами они тогда не ограничивались одними проповедями.

Насколько распространенным было участие чахлых попиков, упомянутых Бабелем, во главе махновских экспедиций — судить довольно трудно; это, скорее, литературный перегиб писателя — еврея и чекиста-особиста.[266] Но весьма естественным было бы участие католических священников в партизанских отрядах, выступавших против табритов.

Священник, сочетающий в собственных руках крест и меч — это, в принципе, достаточно традиционный персонаж католической истории.

Предков Гитлера и католическое духовенство, таким образом, могло связывать буквальное братство по оружию.

В последующие века оно вполне могло сохраняться в памяти — в особенности у священников, бывших, в отличие от местных крестьян, вполне грамотными людьми — пишущими и читающими, а главное — объединенными со всею Церковью, старательно культивирующей и пополняющей собственное идеологическое, культурное и политическое наследие.

Позитивное в целом отношение к местным крестьянам должно было стать определенной традицией, поддерживаемой церковными иерархами — и вполне могло сохраняться вплоть до времен непосредственных предков Гитлера, включая его собственного отца. Хотя к этим временам боевое содружество духовенства с крестьянами должно было уйти в безвозвратное прошлое, а поведение этих последних должно было претерпеть естественную эволюцию, уводящую их ото всякой благостности поступков.

Махно и его ближайшие соратники, например, были поначалу вовсе не уголовными преступниками, а политическими экстремистами — накипью 1905 года, боровшимися тогда против царских властей, а позднее, в 1918 году — против немецкой оккупации, но еще позже, завоевав массовую поддержку сельского населения, оказались знаменем обыкновенных бандитов, грабивших всех пришлых без разбору — как бы ни оскорбило такое наше заявление современных приверженцев российского анархизма и Махновщины!

Подобную же эволюцию испытывало и массовое революционное движение по всей России, начиная с 1905 года. Нам уже случалось об этом писать: «Легкость применения оружия открыла многим и истину, хорошо известную гангстерам всех времен и народов: оружие — это еще и инструмент скорейшего обогащения. Постепенно не столько убийства сами по себе, а именно экспроприация денег и ценностей становилась основной задачей вооруженных революционеров. Причем добыча средств для революционной деятельности во все большей степени сопровождалась прилипанием награбленного к рукам непосредственных добытчиков. Революционная борьба, таким образом, вырождалась в организованный бандитизм.