«Красин» во льдах - Эмилий Миндлин

Другой человек — за спиной радиста. Он толст и огромен, с розовым лицом, поросшим светлой бородкой. На нем коротенькие, из очень плотной, непромокаемой ткани штаны, толстые, вымазанные в машинном масле обмотки, грязная куртка с меховым воротником, мохнатая шапка на голове. Он ждет, пока опустившийся на колени радист передаст в эфир очередной призыв спасти души обитателей льдины — «SOS»!

В который раз за сегодняшний день радист сообщает всему миру о новых координатах проклятой льдины! Толстяк всматривается в напряженное лицо радиста.

— Говорите же, Бьяджи! Летят к нам? Летят?

— Нет, господин Бегоунек. Ничего не слышно. Без перемен.

— Слушайте еще, Бьяджи. — Бегоунек говорит, мешая французские слова с итальянскими.

Пока Бьяджи вслушивается в эфир, а Бегоунек с нетерпением ждет новостей, высокий человек, одетый, как Бегоунек и Бьяджи, также обросший каштановой бородой, в очках дымчатого стекла, возится неподалеку от радиомачты, возле квадратного лоскута брезента. На брезенте лежат компас, прибор для астронавигационных наблюдений — секстан и хронометр.

Два человека стоят у брезентовой палатки. Один, седобородый, большой, опирается на сломанное весло. Правая нога у него перевязана какими-то тряпками и кажется укороченной. Другой — худой, с тонким лицом и очень высоким открытым лбом.

Раненый не отрывает глаз от радиомачты. Если бы сломанная нога позволяла ему, он был бы возле радиста, как толстяк Франц Бегоунек. Но стоящий рядом большелобый уговаривает его войти в палатку.

— Вы только вредите себе, Чечиони. Пойдите в палатку и посидите там с начальником.

— Нет.

— От того, что вы будете стоять на больной ноге, вместо того чтобы дать ей покой, новостей не прибудет.

— Э, Трояни, оставьте, пожалуйста! Не все могут быть так равнодушны, как вы!

Трояни пожимает плечами.

— Я вовсе не равнодушен, но я просто спокоен, так как знаю, что скоро всему конец. Либо нас с вами спасут, либо мы с вами погибнем. По крайней мере, всего только две возможности. Хуже, когда их много и начинаешь теряться в догадках.

— Перестаньте шутить. О мадонна, да когда же он кончит! Бьяджи!

— Не мешайте ему. Можете утешаться тем, что если нас с вами спасут, то никогда больше ваша нога не переступит за черту Полярного круга.

— Напрасно так думаете. Только бы мне спастись и выздороветь! Я буду счастлив побывать в Арктике еще и еще! Я не сдаюсь, Трояни!

Инженер внимательно смотрит на седобородого больного товарища. Чечиони страдает больше всех. Он переживает катастрофу глубже и болезненнее, чем его начальник Умберто Нобиле, лежащий в этот момент в палатке со сломанной ногой и рукой и с тяжелой раной на голове. А между тем вот уже во второй раз, беседуя с инженером Трояни, механик погибшего дирижабля Чечиони вслух мечтает о новом путешествии в Арктику.

Проходит еще минут пять, прежде чем Бьяджи наконец снимает наушники, поднимается и шагает к палатке. Почти тогда же оставляет свою примитивную обсерваторию на льдине и высокий итальянец с каштановой бородкой. У него белый свитер длиннее верхней курточки и высовывается из-под нее наподобие широкого светлого пояса.

— Вильери, каково положение? — Данные наблюдения Вильери, по-видимому, занимают Трояни не меньше, чем новости радиста Джузеппе Бьяджи.

Но Вильери не считает возможным объявлять что-нибудь прежде, чем новости не будут доложены начальнику лагеря. Ничто внешне не напоминает в троих из этих людей о принадлежности их к военной среде. Ничто, кроме их манеры обращения друг с другом: больного генерала Умберто Нобиле, офицера Вильери и нижнего чина Джузеппе Бьяджи. Впрочем, им всем вместе с остальными тремя — чешским ученым Бегоунеком, инженером Трояни и механиком Чечиони — приходится есть из одной общей миски. Это обстоятельство не может не внести значительную простоту в обращение трех военных и значительно ослабить чинопочитание.

Забинтованная голова Умберто Нобиле выглядывает из палатки.

— Генерал, лучше мы подойдем к вам!

— Нет, нет. Я побуду на воздухе. Помогите, пожалуйста.

Ему помогают выползти из палатки. Голова в бинтах. Сломанную руку поддерживает повязка. Грязные бинты покрывают поврежденную ногу. Он оброс бородой так же, как и его товарищи. Поверх легкой брезентовой курточки на нем вязаный свитер, толстые башмаки. Из-под повязки на голове тускло поблескивает тонкое серебро седины, которого не было еще месяц назад. Дымчатые очки-консервы сдвинуты на смуглый, в морщинах лоб.

Его усаживают на обломке ящика. Раненый Чечиони садится рядом. Трояни, Вильери и черномазый Джузеппе Бьяджи опускаются на корточки. Бегоунек продолжает стоять, оглядывая итальянцев.

Бьяджи заговаривает первым. Со вчерашнего дня, судя по сообщениям, ничего значительного не произошло. Пароход «Читта ди Милано», плавучая база итальянской экспедиции, стоит сейчас в Виргобее, на Шпицбергене. «Читта ди Милано» доносит о готовящихся полетах шведских летчиков в район мыса Лей-Смита. То же сообщалось вчера. По-прежнему ничего о Руале Амундсене. Где-то у берегов острова Надежда, к востоку от архипелага Шпицберген, дрейфует во льдах советское судно «Малыгин». Экспедиция на «Малыгине» вышла в прошлом месяце из Архангельска, пытаясь с востока пробиться к льдине Нобиле…

Вильери вздыхает:

— Наименьшее количество шансов добраться до нас именно у «Малыгина».

— Я верю только в спасение самолетами, — замечает Бегоунек. — Но сможет ли тут опуститься какой-нибудь самолет?

Бьяджи напоминает о другом советском ледоколе, который также вышел на розыски аэронавтов «Италии». Ледокол называется «Красин». Он уже миновал Берген и держит курс норд.

— Я не могу представить себе, чтобы какое-нибудь судно в состоянии было пробиться сквозь подобные льды, — высказывает свое мнение инженер Трояни. — Советские люди слишком самоуверенны. У меня больше надежды на маленькие норвежские суда «Хобби» или «Браганца». По крайней мере, ими управляют норвежцы. А норвежцы знают толк в плавании среди льдов.

— Я продолжаю настаивать на своем, — повторяет Бегоунек. — Если нам еще суждено спастись, то только с помощью самолетов. Мы или погибнем на этой льдине, или нас спасут летчики. Но я спрашиваю, сможет ли тут опуститься самолет? Да или нет?

Вильери разводит руками:

— За ночь нас опять отнесло к востоку. Положение льдины беспрерывно меняется. На второй день после аварии наши координаты были: восемьдесят один градус четырнадцать минут северной широты и двадцать градусов двадцать пять минут восточной долготы по Гринвичу. Сегодня наши координаты — восемьдесят градусов тридцать три минуты северной широты и двадцать семь градусов двадцать четыре минуты восточной долготы. О течениях в здешних местах ничего не известно. Где гарантия, что нас снова не отнесет далеко на север? Наконец, площадь льдины сокращается изо дня в день. Вы измеряли сегодня, Трояни?