Завещание Шерлока Холмса - Боб Гарсиа

– Да. Их всех перевели в Миллбэнк для ожидания процесса.

– Миллбэнк?

– Эти люди считаются опасными. Чтобы успокоить общественность, было важно…

– Мне нужно увидеть их как можно скорее. Это наш единственный шанс предупредить следующие преступления и задержать убийцу.

Этот двойной аргумент убедил Хазелвуда.

– Я могу устроить с ними встречу в любой момент. Идемте!

Балтимор Компостел прибежал к нам, запыхавшийся, как бык, больной астмой. Его жирное тело окружал ореол животной вони. Он растерянно посмотрел на невероятную пару – Шерлока Холмса и Корнелиуса Хазелвуда – и протянул нам липкую руку, которая заставила меня подумать о куске испортившегося мяса.

– Это… честь для меня. Чем могу быть вам полезен, господа?

– Мы желаем устроить очную ставку подозреваемым и задать им несколько вопросов.

Компостел вытер лоб лоскутом грязной тряпки.

– В одной комнате? В вашем присутствии? Но это чрезвычайно опасно.

Врожденная властность Хазелвуда находилась в обратной пропорциональности к его росту. В любой ситуации он был безупречно тверд. Он отчеканил каждый слог:

– В таком случае обеспечьте нам безопасность. И приведите заключенных сейчас же.

Балтимор Компостел заломил руки в отчаянии и уставился на кончик своего правого ботинка.

– Это… будет непросто.

Хазелвуд, не привыкший вилять, резко сказал:

– Объясните мне, старина, что здесь происходит.

– Многие из них были повешены.

Холмс пронзил его взглядом.

– Что? Вы отдаете себе отчет в том, что вы лишили нас важнейших свидетелей?

По липкому лбу Компостела стекли крупные капли пота.

– Я всего лишь исполнил приговор суда. Эти люди были признаны виновными.

– А леди Барнингтон? Вы и ее повесили?

Компостел протер лицо тряпкой.

– У нас не было времени.

– Не было времени? – взревел Холмс. Человек отступил и закрыл лицо ладонью, как мальчишка, боявшийся получить пощечину.

– Это не наша ошибка. Она заморила себя голодом перед процессом.

– А остальные?

– Джеймс Варне сошел с ума.

– Лорд Вилер?

– Он зубами вскрыл себе вены.

– Что? А Малколм Фэллоу?

– Он покончил с собой, проглотив свой язык.

Хазелвуд поймал ускользающий взгляд Компостела.

– Как получилось, что сторожа не предупредили всего этого?

Бык дрожал с ног до Головы, как гигантский кусок желатина.

– Сторожа? Поставьте себя на их место: каждый раз, когда заключенный умирает, у них становится меньше работы.

– Хватит! – взревел Холмс. – Кто еще жив и в достаточной степени в здравом уме, для того чтобы ответить на мои вопросы?

Директор тюрьмы загнул три жирных пальца:

– Банкир Генри Кардвелл, аббат Пол Мередит и хирург Джон Пикокс. Их процесс был отклонен, поскольку им оказывается какая-то поддержка свыше.

– Я требую сейчас же встретиться с ними.

Балтимор Компостел проводил нас в сырой подвал, который представил нам как место, специально отведенное для сложных допросов. Судя по арсеналу инструментов и механизмов, которые я здесь увидел, допросы проходили весьма активно. Некоторые из приспособлений вполне могли стоять на почетном месте в музее средневековых пыток. Компостел не зря пользовался мрачной репутацией.

Через несколько минут ввели троих несчастных. На запястьях у них были наручники, а на ногах – цепи. Их сопровождали четверо полицейских со злобными лицами.

Состояние усталости заключенных красноречиво свидетельствовало об условиях их содержания. Перед нами были трое надломленных, растерянных мужчин. Обломки судна, плывущие по течению. Казалось, их силы на исходе. Я сразу узнал Пикокса и Мередита. Из этого следовало, что третьим был банкир Генри Кардвелл. Это был маленький пузатый человечек с выпученными глазами, делавшими его похожим на лягушку. На нем были очки, одно стекло было разбито, Вероятно, во время допроса. Близорукие глаза на круглом лице придавали ему испуганный вид. Он весь сжался, будто зарывшись в свой страх. Эти мужчины потеряли самое дорогое, что у них было, а церковь отняла последнее, что им оставалось, – их достоинство.

Только Пикокс с высоты своих метра девяноста сохранил в глазах проблеск решимости. Этот человек поклялся бороться до последнего вздоха, чтобы воздать должное своему сыну. Один из охранников грубо вытолкнул его в центр комнаты. Пикокс мгновенно развернулся и с невероятной силой ударил человека в лицо. Охранник упал.

– Я невиновен! – вскричал хирург. – Я требую, чтобы меня выслушали и чтобы ко мне обращались с уважением.

Реакция не заставила себя ждать. Трое других охранников бросились на него и стали бить по голове и по ногам. Несчастный упал на колени. Трое воспользовались этим, чтобы обездвижить его. Пикокс попытался еще защищаться, но удар дубины в затылок оглушил его. Затем его, наполовину без сознания, привязали цепью к тяжелому металлическому стулу, прикрепленному к полу. Двое других заключенных не оказывали ни малейшего сопротивления, что не помешало охранникам обращаться с ними с такой же жестокостью. Вся сцена заняла не более нескольких секунд, и мы не успели ничего сделать.

Хазелвуд, казалось, был ошеломлен. Он оценил дистанцию, разделявшую его теории и их применение на практике.

– Вы не имеете права! – возмутился я.

– Эти люди – опасные безумцы, доктор Ватсон, – отрезал Компостел, свистя. – Мы делаем это для вашей безопасности. Только железная дисциплина может вразумить этих монстров. Советую вам как можно скорее допросить их, и мы отведем их обратно в камеры.

– Монстры – не всегда те, кого мы за них принимаем, – в ярости ответил я.

Холмс презрительным жестом отстранил быка и подошел к заключенным.

– Мы пришли сюда не для того, чтобы вас мучить, а чтобы попытаться вам помочь. Мы призываем вас к сотрудничеству – это, возможно, ваш последний шанс выйти отсюда и наказать настоящего убийцу.

Пикокс поднял голову.

– Наказать убийцу. Это все, чего я желаю. Я больше ничего для себя не прошу. Моя жизнь потеряла всякий смысл. Мой сын был моей гордостью и славой.

Я хочу воздать ему должное. И этим необразованным варварам не удастся меня остановить.

У Пикокса еще хватило силы плюнуть на одного из охранников. Тот поднял руку, чтобы нанести ответный удар, но Холмс перехватил его руку. Охранник, ворча, отступил.

Впервые за все время своего содержания под стражей к хирургу вернулась надежда быть услышанным.

– Я отвечу на все ваши вопросы, мистер Холмс. Но я боюсь, что не смогу сказать вам больше, чем я уже сказал полиции.

Холмс вопросительно посмотрел на троих мужчин.

– Кто-нибудь из вас знал Марка Дьюэна?

Они дружно отрицательно покачали головой. Затем Холмс обратился к Пикоксу:

– Вы когда-нибудь раньше встречали этих двух мужчин?

Пикокс повернул голову и внимательно посмотрел на аббата и банкира.

– Нет, я вижу их впервые.

Мой друг задал тот же вопрос аббату и банкиру. Каждый ответил отрицательно. Он повернулся к банкиру.

– Вы когда-нибудь в прошлом делали кому-нибудь зло или намеревались навредить?

Человека, казалось, удивил этот вопрос.

– Навредить?

– У вас есть враги? – продолжал мой друг. Генри Кардвелл попытался собраться с мыслями.

– Нет, не думаю. Мой банк ссужал много денег промышленникам и деловым людям. Мой процент ссуды считался одним из лучших на рынке. Я помог бесчисленным проектам претвориться в жизнь. Мне даже доводилось уничтожать долги. Меня окружали исключительно мои друзья, и каждый день я получал доказательства их благодарности. Я всегда проявлял большую расточительность по отношению к семье и друзьям.

Голос банкира дрогнул.

– Я до сих пор не могу понять, что же произошло… моя бедная жена…

По его исхудавшим щекам полились горькие слезы.

Мой друг повернулся к Полу Мередиту.

– А вы, господин аббат?

Аббат посмотрел на нас пустым взглядом.

– Я? Я руководил фондом помощи детям-сиротам. Я посвятил этому делу всю жизнь, вложил в него всю энергию. Кто мог быть за это на меня в обиде? Повторяю вам, я не совершал этих жутких преступлений. Каждый день я молюсь о душах несчастных созданий и о том, чтобы правда восторжествовала.

– А вы, Джон Пикокс?

Хирург, кажется, заколебался. Он пристально смотрел на аббата. Кажется, что-то беспокоило его.

– Я хирург. Я спас десятки жизней и заботливо ухаживал за каждым пациентом, часто без какого-либо финансового интереса. У меня не было врагов. Думаю, за всю свою практику я не причинил вреда ни одному человеку. После смерти супруги я много времени посвятил образованию сына. Он был моим продолжением, моей гордостью, моим честолюбием. Его ждало блестящее будущее…

Он замолчал, повернулся к аббату и вновь пристально посмотрел на него.

– Я вам только что сказал, что никогда не видел этих мужчин. Но сейчас мне кажется, что с господином аббатом я уже когда-то встречался. Я не сразу его узнал. Тюрьма сильно изменила его.